Кравчук Ольга

Монотонно шумела листва тополя, сегодня не было слышно привычных голосов людей и криков птиц, тихо как никогда. Я сидела на скамейке, смотря в пустоту, и перед глазами проплывали блеклые воспоминания о моей невесёлой жизни. Наша семья никогда не была образцовой, мы жили, плывя по течению, не пытаясь, что–либо исправить и это, казалось, всех устраивало. У нас было две дочери – семнадцати и девятнадцати лет, а на старости лет, меня угораздило быть на сносях в третий раз. По правде говоря, этому ребенку никто не был рад, а деваться мне было не куда, я пропустила срок и другого пути избавиться от ноши, кроме как рожать не было. Мои дочки откровенно недолюбливали друг друга, потому что считали, если бы кого-то из них не было, то можно было бы одеваться лучше и есть повкуснее, а тут ещё третий рот был на подходе, но это было не так.

Когда я была молода то, как все девушки мечтала выйти замуж и нарожать детишек, чтобы создать настоящую полноценную семью, но получилось не совсем так, как я себе это представляла. Замуж я вышла, потому что принесла в подоле, муж меня с самого начала не жаловал, а по истечении нескольких лет и вовсе стал относиться как к собаке. Когда я родила вторую дочку, Женя стал всё чаще напиваться. Поначалу он выпивал только в первый день после зарплаты, затем, уходил в запой в конце каждого месяца, до тех пор, пока деньги не заканчивались, а потом и вовсе не просыхал, даже на работу позволял себе ходить под градусом. Зарплату его я видела редко, так что приходилось перебиваться тем, что имелось с огорода. Когда младшенькой было восемь месяцев, она сильно раскапризничалась из-за игрушки, которую держала в руках старшая сестра, мне не удавалось её успокоить, а упрямая Нина никак не хотела уступить малышке. Женя в тот день пришел как всегда пьяный и просто рассвирепел от детского плача. Он решил, что виной, стоящему в доме крику непутевая мать, да так меня поколотил, что я со сломанными ребрами и выбитыми зубами попала в больницу. Моей матери тогда пришлось на некоторое время забрать девочек к себе, чему она не сильно радовалась, потому что дети плохо между собой ладили. Я очень любила своих дочек и всегда заботилась о них, но с того самого дня побои мужа стали регулярными и у меня опустились руки. Мне много раз предлагали заявить на мужа в милицию, но я не могла так с ним поступить, он был для меня самым дорогим человеком на свете, и я все ещё любила его, не обращая внимания на оскорбления и унижения. Я больше не могла радоваться жизни, не обращая ни на что внимания, стала замкнутой и ко всему безразличной.

Нина с детства не любила Таню и та, подрастая, платила той же монетой. Владик родился поздней осенью, с первых минут жизни малыш своим чистым взглядом озарил наш мрачный дом, наполнил его ярким светом и необъяснимым счастьем. Его блестящие наивные глазки, крошечные ручки и искренняя улыбка пробудили во мне ласку и трепет, которые, казалось, были похоронены заживо. Дочки дружно со всей ответственностью заботились о братике и постепенно ссоры в доме угасли. Женя после рождения сына, словно забыл обо всем на свете и с каждым месяцем выпивал всё меньше. После работы он спешил домой к сыночку, чтобы поцеловать его малюсенькие ножки, а он в ответ хватался цепкими ручонками за его волосы и, радостно агукая, тянул что было мочи. Наш дом наполнился смехом и радостью. Для знающих как мы жили людей, было удивительно, как быстро всё изменилось: из совершенно неприглядной семьи мы постепенно преображались, не переставая удивлять окружающих. И только я знала, что это всё произошло благодаря Владику. Я не знала, какими силами он был наделен, но никто не мог устоять перед его милой ангельской улыбкой, наблюдая за ним, сердце буквально плавилось от любви и нежности, я так его и называла маленьким Ангелочком.

Наше счастье оказалось не долгим, в тот день, когда Владу должно было исполниться три годика, он неуверенно подошел ко мне, и, схватив меня за халат, сказал:
– Мамоцька, у меня болят ножки.
– Ничего, милый, сейчас мама положит тебя спатки, и ноженьки отдохнут, – сказала я, погладив его по головке.

Но, даже отдохнув, сыночек жаловался на ножки. Мы с Женей, не медля, повезли его в областную больницу. Сложно описать, что тогда чувствовал каждый из нас, мы безумно волновались, но даже представить себе не могли, какой ужас затмит наше ясное солнышко. В тот день доктор вышел из палаты и, немного помолчав, сказал:
– У вашего сына рак крови. Сделать ничего нельзя, – будто отрезал мужчина в белом халате.
В моих ушах зазвенело и я, не помню как, потеряла сознание. Когда я пришла в себя, надо мной, склонившись, стоял Женя.
– Милый, что он сказал? Что же нам теперь делать? – захлебываясь от слез, спросила я.
– Мы будем бороться, – прошептал он, вытирая тыльной стороной ладони свои красные глаза. – А сейчас успокойся, и пойдем к нашему сыночку. – Ничего не ответив, я кивнула головой.

Владику никто ничего не рассказывал, да и что можно сказать трехлетнему ребенку, когда сам боишься даже подумать о его болезни. Почти весь последующий год я провела с ним в больнице, а потом нас выписали домой. Мы не сдались, и только один Бог знает, каким чудом появлялись у него силы бороться с болезнью.

– Мама, мамочка, иди, посмотри, какую я лошадку нарисовал! – восторженно звал он меня и я, бросая домашние дела, мчалась к нему, чтобы порадоваться его достижениям.

Нина и Таня сблизились как никогда, они дружно ухаживали за братиком и наконец, стали друг другу родными, теперь девочки были мне настоящей опорой и поддержкой, всё делили на троих, отдавая лучшее Владику. Женя перестал заглядывать в пивные и каждый вечер спешил домой, чтобы побыть с сыночком. Ему пришлось устроиться на вторую работу, все деньги уходили на лечение Владика, но мы были счастливы, потому что каждый новый день, дарил нам бесценные достижения нашего Ангелочка. В его не по возрасту взрослым глазкам, я часто видела боль, но он, ни разу не заплакал, только всё сильнее сжимал мою руку.

– Мамочка, побудь возле меня, – просил он, почти шепотом.
– Конечно, малыш, сколько хочешь, – обещала я, сдерживая подступавшие слезы.
– Ты только не отпускай мою руку и не говори папке, я не хочу, чтобы он расстраивался.
– Хорошо, мы ему скажем, что у нас все хорошо, – заверяла я.
– Всё и так будет хорошо, – говорил малыш, совсем по–взрослому. Порою казалось, что он понимает гораздо больше, чем мы думаем, его задумчивые глаза иногда становились стеклянными и тогда, казалось, что он совсем взрослый.

Так в горечи вперемешку со счастьем прошли три года нашей жизни. Владик должен был бы уже пойти как все детки в школу, но мы не могли оставить его без должного ухода даже на полдня, но он не спрашивал нас, почему ему приходится учиться дома. Сестры с радостью учили его считать и писать, он знал множество стихов и сказок, но больше всего ему нравилась «О рыбаке и рыбке».

– Знаешь, мамочка, я бы тоже хотел поймать золотую рыбку, – говорил Владик, широко улыбаясь.
– Зачем? – удивлялась я.
– Чтобы загадать самое важное желание, – с серьезным видом отвечал сын.
– И что это за желание?
– Я бы попросил, чтобы мне разрешили побыть с вами еще хотя бы месяц. – От этих слов моя кожа покрывалась пупырышками и липким потом. Дома тогда никого не было, и я не стала рассказывать мужу о случившемся.

На следующий день моему Ангелу стало хуже, и мы отвезли его в больницу. Я не отходила от его кровати, всё время держа в ладони его прохладную руку, мне так хотелось забрать от него хотя бы часть боли, которая беспрерывно терзала его хрупкое тельце.

– Мамочка, открой окошко, – попросил он, приподнимаясь на подушке.
– Сейчас, милый, – ответила я и, подойдя к окну, приоткрыла форточку.
– Шире, мамочка, – не унимался он.
– Ты же знаешь, доктора не разрешают открывать окна, это опасно для тебя, – мягко напомнила я.
Владик на мгновение поёжился, зажмурив глазки.
– Милый, за столько лет, я ни разу не видела, чтобы ты плакал. Ведь тебе же больно, я вижу, лить слезы от боли не стыдно, не нужно терпеть. Поплачь и увидишь, тебе станет легче.
– А я не терплю и мне ни капельки не стыдно! – заявил Владик.
– Но почему же тогда, из твоих глазок за столько лет не упала ни одна слезинка? – не поверила я его словам. – Ты у меня такой храбрый и стойкий! – похвалила я его, догадываясь, что папа мог говорить ему, что мужчины не плачут, а ему так не хотелось его разочаровать.
– Нет, мама, я не храбрый, просто Ангелы не плачут, – серьёзно сказал малыш, нахмурив тонкие бровки.
– О чём ты? – не поняла я его слов.
– Ты же называешь меня Ангелом, мне это очень нравиться, но они живут на небесах, а не на земле, наверное, и мне пора уходить, – объяснил сынок, пожав худыми плечиками.
– Не говори так, ты самое дорогое, что у всех нас есть, и мы еще поборемся за тебя, всё будет хорошо, – я поцеловала его в лоб, и из моих глаз скатилось несколько крупных слезинок, упав на его бледное личико.
– Не расстраивайся, мамочка, я так тебя люблю, – прошептал он.
Владик прикрыл глазки и его сердечко, издав последний звук, замерло. Одному Богу известно, чего нам всем стоило пережить самую большую потерю в нашей жизни.

Нет, больше я не плакала, мой малыш не хотел бы этого, он был храбрым и сильным мальчиком. Несмотря на прогнозы докторов, он подарил нам шесть прекрасных лет жизни рядом с ним. Своим нежданным появлением в нашей семье, Владик связал нас всех невидимой нитью, которая навсегда держала нас вместе.

Я встала со скамейки и, поцеловав фото сыночка на мраморном памятнике, пошла домой. По дороге, у магазина я увидела маленькую девочку, которая бегала по дорожке, держа в руках привязанный к ленточке воздушный шарик оранжевого цвета. Она весело смеялась, но неожиданно ленточка выскользнула из её маленькой ручки и ветер, подхватив шарик, поднял его высоко в небо и начал уносить вдаль. Малышка горько расплакалась, провожая взглядом яркий шар, который совсем недавно дарил ей столько радости.

– Не нужно слез, – сказала я, присев около малышки на корточки и вытерла своим платком её мокрые глазки. – Ангелы не плачут.