Зеро Инкогнито

Это был обычный школьный день. Хмурая осень за окном, кусочки раскрошенного мела на полу у доски, старый плакат советских времен с выцветшим изображением большого и малого кругов кровообращения. Варвара Павловна неприязненно тронула облупившийся край видавшего виды пособия. Ну кто такими сейчас пользуется, в двадцать первом-то веке? Наверное, только их нищая школа. Остальные давно уж перешли на мультимедийные пособия.

День не обещал ничего нового. За свой восьмилетний стаж Варвара Павловна успела смириться с тем, что биология интересна ничтожно малому проценту ее учеников. Смирилась с ворохом бумаг, со стопками тетрадей, с вечерами, заполненными звонками по телефону и участием в проблемах чужих семей. Собственной у Варвары Павловны не было. Порой она думала, что уже и не будет. В этом был и свой плюс – никто не теребит еще и дома, не пристает со всякими пустяками, не разбрасывает вещи, не названивает, когда она задерживается на школьных мероприятиях.

В общем-то, жизнь текла ровно, с мелкими проблемами (куда без них?), с еще более мелкими радостями (они почему-то становились с каждым годом все мельче и мельче). Варвару Павловну перестало тревожить собственное будущее, она все реже выходила из дома в выходные дни и все меньше ждала отпуска. Да и на что его потратить? На чтение книг да просмотр телевизора? Подруг не осталось – у всех свои семьи, дети, им не до одинокой Варвары Павловны. Да и разве школьный учитель может чувствовать себя одиноким?! – недоумевали ее знакомые.

Пожалуй, самой большой проблемой Варвары Павловны был Сашка Косицкий. Говоря по-честному, он был проблемой общешкольной: невесть сколько прогулов, сорванных уроков, драк и прочих неприятностей приносил обществу этот нерадивый ученик. Учителя не могли дождаться, когда он закончит девять классов и отправится учиться куда-нибудь еще. Антонина Сергеевна, завуч по воспитательной работе, считала, впрочем, что после выпуска его ждет сомнительная компания, дебоши и колония.

Дело осложнялось тем, что Косицкий учился пока только в восьмом, а классным руководителем у него была Варвара Павловна. О нет, ее уроки он не срывал. Обычно сидел с мрачным видом «на камчатке», уткнувшись взглядом в доску. На вопросы отвечал редко, чаще всего неправильно и потому неохотно. На насмешки товарищей коротко и как-то устало огрызался, в такие минуты напоминая Варваре Павловне старого бездомного пса, загнанного в угол. Конечно, будучи Сашкиным классным руководителем, она знала все о его семье: и про бросившего их отца, и про чудаковатую мать, и про старшую сестру, недавно родившую без мужа и ютившуюся вместе с младенцем, матерью и братом в их «однушке». Иногда Варваре Павловне было жаль Сашку, она пыталась вывести его на откровенный разговор, тактично выведать что-нибудь о его увлечениях, интересах, мечтах, наконец. Во время таких «разговоров» Косицкий обычно сидел с мученическим видом, закатив глаза к потолку – и Варвара Павловна скоро бросила свои бесплодные попытки. И каждый раз, выслушивая от завуча или директора очередные претензии к Косицкому и, соответственно, к ней как классному руководителю этого охламона, она пыталась представить его семью и взрастить в собственной душе ростки жалости к Сашке. И все чаще эти попытки заканчивались неудачей.

Вот и сейчас будет последний, седьмой урок, она уже и так вымотана за день, и еще сорок пять минут нужно смотреть в скучающие лица ее восьмиклассников, рассказывать им про круги кровообращения, объяснять домашнее задание (понимая, что выполнит его одна Надя Круглова, а остальные у нее спишут, и то ведь не все – особо ленивые субъекты и этим себя не утруждают), потом выставить оценки за урок, закрыть класс, одеться и наконец отправиться домой, лечь и спать, спать, спать… Варвара Павловна чувствовала себя ужасно старой. Разбитой. А ведь ей только-только исполнилось 30. И был лишь вторник начала октября.

Восьмиклассники влетели в кабинет шумной толпой. Уронили стул. Кто-то умудрился разнести след от раскрошенного мела по всему междурядью. «Надо было смести крошки», – запоздало подумала Варвара Павловна и вздохнула, представив себе недовольное лицо уборщицы тети Веры.
 – Ребята, ну неужели нельзя поаккуратнее!
 – Варвар Пална, я нечаянно! – тут же крикнул Тимур Мамедов, достал какую-то смятую бумажку и сделал вид, что вытирает пол.
 – Ладно уж… Садитесь!
Ребята, какие-то взъерошенные и возбужденные (и кто ставит биологию после физкультуры?), заняли свои места, и урок начался.
Отсутствие Сашки Варвара Павловна заметила не сразу.
– А где Косицкий?
Класс озадаченно переглянулся, при этом каждый покосился на последнюю парту среднего ряда.
– Я видела его сегодня в школе, – продолжала устало настаивать Варвара Павловна. – Он решил не идти на последний урок?
         – Не знаем, – отозвалась Надя. – На физре он был.
         – Ладно, продолжим…

Сашка объявился минут за пять до конца урока. Он приоткрыл дверь, пробормотал «Здрасьте» и потопал на свое место.
– Здрасьте, – передразнила его Варвара Павловна. – Явление Христа народу. Ты где был, Косицкий?
Он помялся и словно нехотя ответил:
– Я… Это… Там цветок в коридоре уронил. Случайно. Ну, пальму. А Антонина Сергеевна заставила меня обратно ее садить. В смысле, пальму.
В классе захихикали.
Сашка хмуро зыркнул на смеющихся, исподлобья посмотрел на Варвару Павловну и добавил:
– Я честно говорил, что у меня биология. Но она сказала – вот тебе и биология, сажай давай. Ну, я и садил. Неудобно одному. Она большая, пальма эта ваша.
– Она такая же ваша, как и наша, – вздохнула Варвара Павловна. – Ребята, записываем домашнее задание.

Еще с пятого класса, только взяв их под свое крыло, она завела привычку проходить по рядом и контролировать, записывают ли они, что задано на дом. Сегодняшний день не стал исключением. Все исправно записывали. Кроме Сашки. Он делал нечто противоположное – не менее усердно что-то стирал ластиком, правда, с самой парты. Варвара Павловна быстро подошла и успела заметить полустертую надпись: «Варвара – овца, длинная коса».
– Так, Косицкий, у тебя, я смотрю, просто день биологии какой-то… И когда только успел!
Сашка подскочил с места как-то слишком испуганно и осипшим голосом прокричал:
– Это не я! Честно, Варвара Павловна, это кто-то другой написал!
Класс засмеялся. Она закатила глаза.
– Ну как же, до вашего класса парты чистые были, я проверяла. Ты стирай, стирай. Возьми вон тряпку, порошок в шкафу, не стесняйся.
Красный, как рак, Косицкий поплелся за порошком.
– А что он написал, Варвара Павловна? – весело спросил Максим Проворотов, староста класса, привставая со своего места и пытаясь разглядеть надпись.
– Ничего хорошего, – ответила Варвара Павловна, стараясь рукой прикрыть зоологическое безобразие на парте. – Звонок. Слышите? Все свободны. До завтра.
– До свидания, Варвара Павловна.

Секунд через пять всех как ветром сдуло. Один хмурый Сашка усердно отмывал свою парту. Варвара Павловна задумчиво смотрела на него. Вот есть же какой-то черт, который словно вселяется в человека и заставляет его делать всякие гадости. Вот что она этому Косицкому плохого сделала? Даже за опоздание сегодня не ругала. Она смотрела на вихрастую, давно не стриженную русую голову, склонившуюся над партой, на быстро движущуюся руку с зажатой в ней тряпкой и думала, что вот вырастет же и из него когда-нибудь мужчина, и кто-нибудь полюбит его, и он будет работать, растить детей… Сейчас в это верилось с трудом.

Однако ситуация требовала воспитательного момента. Варвара Павловна вздохнула.
– Я пойду журнал отнесу. Ты с партой закончишь, польешь все цветы. Это тебе взамен пропущенной биологии.
Сашка продолжал с ожесточением тереть бедную парту.
– Приду проверю. Так что без меня не смей уходить. Ты меня слышишь?
– Слышу, – буркнул он в ответ.
– Замечательно.

Она намеренно задержалась в учительской, давая Косицкому в полной мере прочувствовать свое наказание. К вечеру распогодилось, и в школьном дворе толпились дети, которые не спешили домой. Варвара Павловна раскрыла окно и впустила в комнату прохладный осенний воздух, пахнущий прелой листвой и желудями. Вот и октябрь… Скоро закончится первая четверть, а там и до Нового года недалеко… Как все-таки стремительно проходит время, стремительно и, по большому счету, бестолково…

Косицкий ждал ее в дверях класса, в любую секунду готовый сорваться с места.
– Иди уже, – устало махнула она ему рукой.
Он буркнул ей «До свидания» и помчался по коридору.

Варвара Павловна подошла к своему столу и потянулась рукой к стопке тетрадей. Рука замерла на полпути.

Поверх тетрадей лежал красный бутон амариллиса. Сорванный, конечно же, с горшка на дальнем окне. А под ним белел сложенный вдвое листок бумаги в клетку.

Она медленно села на свое место, развернула тетрадный лист и прочла:
«Варвара Павловна, это правда не я. Это Макс. Но вы не думайте, это он не вас хотел обидеть, а меня. Он просто знает, что я вас люблю. Давно. Еще с шестого класа. Извините».

Варвара Павловна машинально потянулась за ручкой и красным стержнем дописала вторую «с» над словом «класса».

А потом вдруг лицо ее словно сбросило с себя маску оцепенения, подозрительно заблестели глаза, разгладились мелкие морщинки на лбу… Она мечтательно улыбнулась, взяла цветок и поднесла к лицу. Варвара Павловна, конечно, знала, что амариллис не имеет запаха. Но не этот ли жест самый невольный и самый естественный для женщины, которой – возможно, впервые в жизни – подарили цветы?