Батлер Ольга

Вы все, кто спит теперь
Вдали от рук любимых,
Кто плачет, что постель
Пуста наполовину,
Вы знайте, залит мир
Такими же слезами.
Один их пролил вмиг,
Другой их льёт годами*

Директор банка попросил своего водителя передвинуть сейф в кабинете. Задача оказалась непосильной: водитель суетился, то подталкивая железную махину, то обнимая её и пытаясь наклонить, но махина не откликалась на его отчаянное танго.

Вошла Зина, заведующая банковским баром. Она поставила поднос с директорским ланчем на стол, подошла к сейфу, двинула бедром и… cейф переместился. В тот момент директор словно впервые увидел Зину.

— Больше ничего переставить не надо? – она деловито посмотрела на массивный кожаный диван.

Потом Зинаида неоднократно обнимала директора на этом диване. Летом диван был липкий, зимой холодный, но кто такие мелочи замечал.

По вечерам, когда банковские комнаты наполняла темнота, а коридоры — тишина, в баре, наоборот, становилось ярко и шумно. Там за душевно накрытым столом собиралась компания, две парочки: директор и заведующая баром, водитель и судомойка. Из закромов извлекалось всё самое вкусное, тщательно отобранное и обнюханное Зиной на предмет свежести, с любовью взбитое, обжаренное, запечённое, украшенное кинзой и молодым лучком.

Судомойка жевала без остановки, как гусеница. Она наголодалась, работая прежде инженером в одном НИИ. А Зина налегала на спиртное. Алкоголь постепенно делал своё дело: руки и ноги становились смелыми, в голове две тонких палочки начинали отбивать ритм. Тата-дада-дада... алэ вэнэ, Милор...

— Давай "Милорда", Зинуль!

Это был её коронный номер. Зина взгромождалась на стол и самозваной русской Пиаф шла по нему, сметая всё на пути — бутылки, розетки с недоеденной чёрной икрой, тарелочки с подкисающими салатами, стаканы.

— Алэ вэнэ, Милор, вуз ассуар ма табль!

Если Эдит была парижским воробушком, то Зина — крупной и крикливой птицей Восточно-Европейской равнины. Она трясла юбкой в такт песне, по очереди обнажая полные ноги.

— Иль фэ си фруа дэор — правая! Иси сэ комфортабль — левая! Опа!

Глядя на неё, директор банка хватался своими маленькими руками то за сердце, то за край стола, словно стол был последним спасением перед разбушевавшейся стихией. Он завороженно смотрел на мелькавшие перед его лицом коленки Зинаиды, на её телеса, выпиравшие из недлинных чулок со стрелками. Прародительница смертных, спаси… Чулки были на подвязках, а сами подвязки исчезали в чёрных коррекционных трусах. Ну и что, что коррекционные. Не нужны ему тонконогие красотки в шёлковом белье. Ему земную Зину надо!

Страсть эгоистична. У неё ноздри раздуваются и огонёк горит в глазах. А любовь жалостлива. Она тихонько плачет, предлагая забрать ваши страдания себе.

Если б директор намекнул, Зинаида бы его на руки взяла и баюкала, про серенького волчка напевая. Но ему хотелось просто отполыхать дотла в огне её необъятных бедёр, снова возродиться и уехать домой.

Гордая Зина глубоко в глаза никому заглядывать не собиралась. Лэссэ

ву фэр, Милор. Я всего лишь портовая девушка, Милорд!

Грех так кутить, когда страна голодает. Поздним вечером эти четверо ехали из банка и на скользкой дороге их мерседес лоб в лоб столкнулся с грузовиком. Директора выбросило в окно, он скончался на месте. Тела водителя и судомойки, спрессованные вместе с конструкциями иномарки, спасатели достали через два часа, срезав крышу. А заведующая баром выжила. Но ногу ей пришлось ампутировать почти до колена.

Выписной эпикриз состоял из непонятных терминов. Странно было прочитать в этой медицинской шифровке простые и, как показалось Зине, насмешливые слова: "История жизни. Вредные привычки отрицает. Контакту доступна".

Вернувшись домой, Зинаида сдала комнату влюблённой паре. По ночам из-за их стенки доносились звуки, будто крупная рыбина бьёт хвостом и плавниками, стремясь вернуться в родную стихию. Это подслушивание было единственным, что причащало Зину к жизни.

Когда молодые съехали, она два дня просидела на кровати, подсунув подушку под культю и перебирая телевизионные каналы. Несуществующая ступня болела — Зинино тело не хотело осознавать потерю. Наверное, дерево так же гонит соки к спиленной ветке, к старой памяти изумрудным листьям. А листья уже свернулись в трубочки, догорают в куче садового мусора.

На третий день Зина напилась водки, проглотила все таблетки, какие нашла в прикроватной тумбочке, включила Пиаф. Подумать только, Милорд, достаточно одного корабля, Милорд… Корабль уплыл, и всё кончено... Вы плачете, мой господин?

Это, без сомнений, была попытка суицида. Зина попала в психушку.

На этаж там вела тяжёлая дверь с глазком и пятью засовами, зато палаты были без дверей. В женском отделении жались к стенам бездомные пенсионерки в своих когда-то домашних байковых халатах и анорексичные молодухи. В мужском — пациенты в оранжевых брезентовых штанах, так наряжали потенциально буйных, тоже вели себя смирно. Большой шум случался только по вине Ушанки. Этот псих был натуральным. На его голове красовалась шапка из облезлого зверька. Если кто-то отбирал у него головной убор, Ушанка по-детски неутешно рыдал и, закрывая руками лысину, кричал, что его мозг простудится.

Хотя, возможно, Ушанка всё хитро рассчитал. Шапка смягчала удары, а лупили её владельца неоднократно: за чрезмерное любопытство, за то, что воровал и прятал под чужими матрасами алюминиевые ложки, за то, что сигареты без конца клянчил.

— Во что веруем? — Ушанка подсел в столовой к Зине.

— Ни во что не веруем, — Зина покосилась на бледное лицо психа и стала смотреть на улицу, где грелась на солнце стая одномастных дворняжек.

— И-и-и, милая… Бабочка в коконе, и та подозревает, что у неё имеются крылья… Ну, хорошо! Перечислите, кто вас любит.

Зина рассердилась: на него, а заодно и на себя, что попала к дуракам и теперь не может даже сбежать от одного из них. Она потянулась было за костылями, но тут ей вспомнились фотографии в кабинете директора банка — сам директор, его жена с померанцевым шпицем на руках, двое детёнышей. Под пальмами, на фоне океана, на лыжном склоне, на веранде ресторана, в бассейне. Смеются, смеются, смеются. Даже шпиц рыжий ухмыляется. Среди этих семейных портретов Ельцин на стене казался просто милым дедушкой.

— Никто меня не любит.

Ушанка обрадованно потёр руки, торопливо дожевал и попросил Зину перечислить самые яркие воспоминания.

— Не имею таких, — покорно призналась она.

— А если предложу на выбор? Красивые уголки земного шара, океан, пляж с белым песочком. Восхождение на Арарат, сплав по реке Иркут, Амазония. Всё это есть в моей мемотеке.

Зина впервые улыбнулась, и глаза Ушанки блеснули.

— Я нескромно допускаю, — горячо зашептал он, — что Нобелевка мне уже обеспечена. Мой проект заключается в том, что можно пересаживать воспоминания от одних людей другим. Мы станем соучастниками открытий и подвигов! У меня, кстати, есть знакомый космонавт, на "Салюте" летал. Подарил некоторые эпизоды — звёзды, яркие краски на фоне чёрного космоса. Не желаете?

— Ну вот, — вздохнула Зина. — Здрасте, женившись, дурак и дура...

— Что сказали?

— Я сказала: валяйте! Согласна на воспоминания космонавта! — к Зине вернулась былая бесшабашность. — Я в день космонавтики родилась. Где там ваша мемотека?

— Да она всегда со мной.

Ушанка сорвал с себя шапку и нахлобучил на голову Зине.

— Начинаем трансплантацию воспоминаний. Раз, два, три! Ёлочка, гори!

Зина с отвращением сорвала с себя провонявший куревом головной убор. Ушанка подхватил его и, спасаясь от двух плечистых нянек, восьмёрками забегал между столами.

— Опять, паразит, ложку украл! — крикнула одна из них, широко разводя натренированные руки, чтобы не упустить беглеца.

Зина посмотрела на стол: в самом деле, украл.

Через неделю, проходя по коридору, Ушанка заговорщицки подмигнул ей и похлопал себя по шапке.

— Копилка коллективной памяти!

Бред, конечно. Но, если уж угораздило тебя родиться в этом театре, отнесись с уважением к репертуару — драматическому, комедийному. Заодно к реквизиту присмотрись.

Зине несколько ночей снились странные сны. А однажды днём, уже дома, она вдруг вспомнила себя в невесомости, в спальном мешке, на космической станции. Надо было завинтить гайку на приборе, и она как раз собиралась это сделать — в мешке были прорези для рук.

Потом она испытала и вовсе невероятное. Ослепительный свет — ни огня, ни взрыва. Свет проникает на станцию через бортовые стенки. В иллюминатор виден человеческий силуэт размером с авиалайнер. Проплывающий рядом со станцией огромный человек с прозрачными крыльями и нимбом смотрит на Зину с такой любовью, что ей хочется разрыдаться от благодарности: кто ты, прекрасный незнакомец? И почему так добр ко мне?

— Я, между прочим, за безногой тут ухаживаю, грязь за ней вожу, — это соседка Ниночка жалуется кому-то по телефону.

Костыли. И окна квартиры, как иллюминаторы. Космонавту Зине обязательно надо выйти в ставший опасным мир. А ещё кухню надо привести в порядок, плитка отваливается. Для ремонта она наняла Мишу.

Дальше история будет о том, как прибились друг к другу двое обездоленных, инвалидка и гастарбайтер. Она наврала ему про возраст, убавив себе восемь лет. Он поведал ей свою жизнь. Работал на оборонном заводе, пока всё в большой стране не развалилось. На заработки начал ездить, а жена загуляла, стала наркоманкой. Дети сгорели в доме из-за телевизора...

Тогда Зина рассказала ему про космос и про ангела.

— Он улыбался. Но не так, как мы, а с восторгом, понимаешь?

— Не-а… Покажи.

Зина улыбается. Миша хохочет.

Ночью он гладил её бережно, словно боялся принести изувеченному женскому телу новые страдания. Раньше Зина чувствовала себя такой беззащитной и одновременно защищённой только в детстве.

Вскоре Миша устроился ремонтировать богатую квартиру в Подмосковье. Хозяйка капризничала, бригадир обманывал, и только штукатур по фамилии Попеску сочувствовала Мише. У этой Попеску — ни морщинки под глазами, грудь мягкая и глаза бархатные, как июльское небо в полночь над родной Рыбницей.

— Михаил, а ты скажи Зинке, что к тебе сестра приехала. Мы с тобой у неё заживём.

Миша истуканом замер в пыльных объятиях штукатурщицы.

— Не… Зинку обманывать не буду.

Бригадир, спускаясь со стремянки, заржал.

— Она скоро на ноги встанет, нормального найдёт, а тебя мокрой тряпкой погонит!

Домой Миша пришёл с разбитым носом. Пропал заработок…

Собрав кое-что из старых безделушек, Зина отправила Михаила на блошиный рынок. Там на цепи сидел пьяный медведь, шныряли в толпе беспризорники. Обнищавшие профессора палеонтологии скучали рядом со своим товаром: закрученными в рожок аммонитами, рогатенькими трилобитами, чудовищными рако-скорпионами. Гуманитарная дама читала "Новый мир" над собственноручно вышитыми платочками. Продавцы разложенной на асфальте космической меморабилии пили чай из термосов и, поджидая покупателей, играли в шахматы.

От одного развала к другому деловито переходили остроглазые интуристы, по дешёвке скупая бюстики Ленина, досаафовские значки и прочие артефакты континента, который раскололся и ушёл под воду. Это ж надо, вчера ещё непотопляемым казался. А сегодня, где он? Только последние пузырьки прорываются на поверхность, да мусор всплывает: пёстрый тряпочный скарб, вымпелы какие-то, золотом по красному, антикварная рухлядь, старые книги, древние жестянки из-под монпасье, расчленённые пластмассовые пупсы с руками на длинных верёвочках.

Законы небесной механики работают медленно, но верно. Продавший Зинины вазочки Миша сделал несколько кругов возле меморабилии и — была не была! — азартно поторговавшись, купил Зине подарок.

— С днем космонавтики!

— Все деньги потратил, — расстроилась Зина. — Я в него и не влезу.

Они уселись на тахту рассматривать покупку.

— Зин, а вот интересно, что космонавт там чувствует.

— Свободу. От земных хлопот. И ещё головную боль из-за невесомости, — ответила Зина.

— А как они там чай заваривают? Одежду как стирают? И чем они предметы к стене прикрепляют?

— Считаешь, я всё это теперь знать должна?

Да, вопросов больше, чем ответов.

У находящихся в космосе — то же. Мимо проплывают на чёрном фоне звёзды, планеты, и ты хочешь понять: ведь кто-то это чудо создал, кто-то этим движением управляет?

Земля так близка. Кажется, её можно потрогать и ладони намочить в океанах. И как на этом сияющем шаре умещается целый мир с лесами, пустынями, реками, деревнями, городами? В городах — красивые квартиры, где на туалетных столиках пузатятся дорогие парфюмы, и в холодильниках замечательная еда, и вина, холодеющие на нижней полке. И ещё все эти шали, платья, лёгкие шубы в благоухающих шкафах. И мобильники, вибрирующие от эсэмэсок: "Поужинаем где-нибудь?", "Может, в театр?"

И есть на Земле некрасивые вещи, страшные вещи. Шприцы и жгуты рядом с ложкой, в которой наркотик. Кровавая жестяная окрошка на обочине, ещё минуту назад бывшая автомобилем с пассажирами. Больничный контейнер с ампутированными конечностями. Дымящийся остов дома. Два маленьких гроба у свежевырытой могилы.

Что будет, если материальный мир вдруг распадется на атомы и исчезнет в космической воронке? Наверное, останется нематериальное. Наверное, оно будет выглядеть, как светляки, тянущиеся друг к другу. Когда один светляк слабеет и гаснет, почти сливаясь с сумрачной небылью, другие светляки спешат поделиться с ним своей невеликой силой.

И над всем этим — проникающий до печёнок голос (звук, он ведь нематериален?): Пиаф поёт о том, что не надо бояться чужого тепла, что корабли не только уплывают, но и возвращаются в гавани, что счастье приходит, когда ты уже забыл о нём.

— Миш, я возраст свой убавила…

— Да знаю я уже.

— Скажи, ты никогда не думал, что мы могли бы встретиться лет десять назад?

Зина представила малышей с волосёнками, пахнущими мёдом и молоком. Эти доверчивые человечки топали по дому и задавали тысячу вопросов маме и папе — ей с Мишей.

— Ты б на меня и не посмотрела, — махнул рукой Миша. — Москвичка, фу-ты ну-ты!

— Не фу-ты ну-ты, а специалист по беспилотным летательным аппаратам. Мы с тобой ещё ракету построим.

— Зин... Неужели псих тебе и это пересадил?

В тот день Зина загадала желание. Ей захотелось быть рядом с Мишей через пять лет, и через десять. Пожалуйста, ну пожалуйста, давайте, Милорд. Ведь будущее полно сюрпризов.

Через десять лет появятся бионические протезы. Получилось, Милорд! Купленный в Измайлове скафандр будет оценён на солидном аукционе в сумму со многими нолями. Ещё, Милорд! Атлантида вдруг передумает лежать под водой и, устроив небольшие цунами в обоих полушариях, поднимется на поверхность. Браво, Милорд.

Известный космонавт выступит по телевизору.

— Видели ли вы ангелов в космосе? — спросят его из зала, а Зина вместе с мужем замрут перед экраном.

Космонавт сначала посерьёзнеет, потом рассмеётся.

— Конечно, видел.

И переведёт разговор на другую тему.

Примечание:

*Викрам Сет, «All you who sleep tonight», пер. автора новеллы