Рыбалкин Валерий

Случилось это давно, в дни моей незабвенной молодости, когда солнце светило ярче, свет луны навевал романтические фантазии, а первого апреля хотелось разыграть весь мир, чтобы люди смеялись и были счастливы. Работал я тогда шпрехшталмейстером в цирке шапито. Так называют человека, который выходит на арену и громогласно объявляет: "Уважаемая публика! Вам ужасно повезло! Сейчас перед вами выступит единственный и неповторимый маг и чародей! Проездом из Пекина в Париж..." Ну, и так далее.

А надо сказать, звездой нашего цирка в те времена был некто Бенгальский Артем Леопольдович. Мало того, что отчество у него было львиное, но в дополнение к этому звериному отчеству был он ещё и дрессировщиком тигров. И не каких-нибудь, а самых свирепых - бенгальских. Характер у Артема был под стать подопечным, а потому злые языки утверждали, что в прошлой жизни он был саблезубым тигром, о чем неопровержимо свидетельствовал его громогласный раскатистый голос, рыжая роскошная шевелюра и покровительственная манера поведения по отношению ко всем без исключения. Даже директору цирка от него, порой, доставалось. И, конечно, среди своих полосатых хищников он всегда был неоспоримым лидером и вожаком стаи.

В тот день, тридцать первого марта, мы немного поцапались с Бенгальским, а так как был выходной, то зашли в соседнюю кафешку и решили сгладить шероховатости в наших отношениях с помощью небольшой дозы спиртного. Сначала все было очень даже распрекрасно и весело, но спустя какое-то время тигриный характер Артема, как обычно, вылез наружу, и на извечный вопрос: "Ты меня уважаешь?", я уже не мог ответить утвердительно.

Моё мужское самолюбие взыграло и требовало немедленного отмщения. Открытый поединок был невозможен - мы были в разных весовых категориях. А посему в разгоряченной винными парами голове моей со временем созрел коварный план, достойный самых изощрённых средневековых иезуитов. Я ждал, и когда концентрация алкоголя в крови Артёма достигла, наконец, определенной, заранее рассчитанной мною величины, приступил к реализации задуманного.

Усилием воли сфокусировав непослушные зрачки своих глаз на носу у Бенгальского, я назвал его по имени, а затем по-возможности ровным спокойным голосом заклинателя змей сообщил своему обидчику, что завтра утром наш цирк снимается с места и переезжает в другой город. Все представления отменяются, и вечером будущего дня он со своими тиграми должен быть за триста километров от кафе, в котором мы сейчас сидим. Мол, так решил директор, и ничего здесь не поделаешь. Не теряя времени, я заставил укротителя достать огромный мобильник с длинной антенной – совсем недавно появившуюся первую модель – и позвонить своим ребятам, чтобы те готовили тигров к отправке.

Когда стало ясно, что план сработал, злость и обида моя на Артема сразу улетучились, уступив место благодушию и даже жалости к поверженному сопернику. Мы еще выпили на брудершафт и чуть не в обнимку покинули гостеприимную кафешку. Я дал себе слово, что на следующее утро обязательно позвоню другу и со смехом сообщу ему о состоявшемся первоапрельском розыгрыше.

Куда мы в этот вечер заходили, сколько пили и как я добрался домой – об этом лучше не вспоминать. В голове неотступно звенели слова песни Владимира Высоцкого: "Считай по-нашему – мы выпили немного...", а ноги несли куда-то вдаль в поисках новых забав и приключений...

Пробуждение первого апреля было под стать моим ночным кошмарам. Времени до начала представления оставалось в обрез, и, приведя себя в относительный порядок, я пулей вылетел из гостиницы, направляясь туда, где раскинулся шатер нашего родного цирка. За суетой привычных дел пришлось забыть о Бенгальском, о его тиграх, о данном себе обещании. Вспомнил я об этом только во время антракта, когда рабочие принялись устанавливать на манеже решетку для хищников. Подошел директор и спросил, куда это запропастился наш главный дрессировщик?

Нехорошее предчувствие чем-то острым больно кольнуло под ложечку. Я бросился к телефону, но шеф важно достал из кармана точно такой мобильник, как у Бенгальского (на весь цирк лишь у двоих была новая связь), и набрал номер. По ходу беседы его лицо всё больше вытягивалось и розовело, пока не приобрело тот грозный вид, которого до смерти боялись все наши циркачи вплоть до последней уборщицы.

Не дожидаясь момента, когда грянет гром, я молнией вылетел на улицу, но не нашел фургона с тиграми на месте, где он стоял еще вчера, а обернувшись, увидел директора, который вышел следом и с каменным выражением лица наблюдал за моими метаниями. Жалкое бессвязное бормотание и невнятные оправдания не произвели на главу цирка абсолютно никакого впечатления, а его слова дошли до меня только со второго раза:

– Сам будешь отрабатывать всех тигров!

Тут меня потащили в уборную и стали наряжать в ужасный пахнущий нафталином костюм бутафорского хищника. Я ужаснулся, увидев себя в зеркале, но в фойе уже звенел последний звонок, и "тигра", будто дикого зверя, подвели к арене и вытолкали за решетку к зрителям. Дикий мой рев выглядел вполне естественно и вызвал смешок у публики, а когда рядом появился один из наших клоунов со страшными рыжими усами, в костюме дрессировщика и с огромным кнутом в руках, мы совершенно неожиданно сорвали гром аплодисментов.

Кнут «укротителя» громозвучными выстрелами стучал по моим больным похмельным мозгам, заставляя «тигра» совершенно естественно метаться по арене, изредка кидаясь на отделявшую его от зрителей решётку и чуть не грызя её зубами. Ах, как мне хотелось на волю! Туда, где сидели совершенно свободные люди, где не было беспощадного, бьющего по ушам кнута. Но не тут-то было! Меня усадили на специальную тумбу для хищников и заставили прыгнуть сначала на другую, потом на третью, а затем - через горящее огненное кольцо.

Голова у меня раскалывалась от боли, но не было конца моим мучениям. На арену выскочили бутафорские лошадь с коровой и принялись бодать друг друга, время от времени налетая на меня с двух сторон. В глубине кулис я заметил довольное улыбающееся лицо директора, а вся обслуга дергалась в конвульсиях и чуть стояла на ногах от непрерывного хохота, продолжавшегося уже минут пятнадцать. Наконец зрители устали от наших закидонов и стали аплодировать громче, требуя настоящих тигров. Я чуть держался на ногах, но выходить из вольера к директору почему-то совсем не хотелось. Возможно потому, что ему вернули, он держал в руках страшный бутафорский кнут, который несколько минут назад чуть не довёл меня до умопомрачения.

Почти без сил покинув арену, я с наслаждением вылез из тигриной шкуры и чуть не упал в обморок от того, что увидел за кулисами. Клетки с тиграми непостижимым образом стояли на месте, а улыбающийся Бенгальский как ни в чём не бывало готовил своих питомцев к представлению. Он подошел ко мне, дружески похлопал по плечу и, не обращая внимания на мои выпученные глаза и открытый рот, веселым добродушным голосом произнёс: "Первый апрель! Никому не верь!"

Вот тут уже все кроме тигров легли пОкатом. И только директор с укротителем едва держались на ногах – положение обязывало. Фургон с тиграми, оказывается, Артем еще утром спрятал в глубине стоянки, чтобы первоапрельский розыгрыш был достовернее. А его ребята, которые накануне весь вечер зря готовились к переезду, решили отомстить мне таким неординарным способом.

Я понимаю юмор, и на следующий день мы все снова были друзьями, но с тех пор, как только обслуга на арене начинает устанавливать решётку, меня почему-то тянет уйти и спрятаться – от греха подальше.