Девш Ольга

Ей хотелось любви и понимания, сочувствия и безопасности. Предлагали дружбу и секс. Дружбу не положишь в постель. Секс — как хот-дог без сосиски —одни калории и соус зря купила. Её считали то заумной, то инфантильной. Не знаете, что такое «инфантильная»? О, это просто! Просто возомнившая себя инфантой в изгнании. Ну а что значит «заумная», поняли, наверно, из предыдущих фраз.

Она мечтала о тихом рае. Жила в медленном аду. Хотя это громко, скажем иначе — жила адски медленно. Правда, иногда ускорялся её пульс. Стучался в виски и колотил сердечную мышцу и начинало казаться, что вокруг тоже убыстрился темп. Но она жуткая фантазёрка.Вообразит себе бог невесть что и верит потом в этого бога. Господи милосердный! Что не сотворит кумира, все как один.

Проходя цветовой тест Люшера, выискивала в результатах подтверждение своим слабостям и, удовлетворенно кивая, приступала к следующему в очереди тесту. Жалеть и бичевать себя — причём, сначала выест свое нутро до дыр, а потом залижет, как в мифе о Прометее и его печени,— онаумеет лучше всего. Не помните о Прометее? Это неважно. Она тоже многое забыла. Хоть и не то, что хотела.

В наследство от родительской ласки осталось признание, что кто-то не желал её видеть. Вообще. Был против рождения маленькой жизни. Ингу это не удивило. Почему? Один вопрос звучал в голове. Даже не кто, а именно почему? За что такая ненависть ещё в зародыше? Немного похолодело в области сердца и вяло заныло под чакрой правды. И прошло. Привычка. Семью всё равно не придумать. А потом и сама догадалась.

***

Сегодня опять приснился Роман. Сон был путаный и черно-белый. С цветными сновидениями всегда была проблема— приходят редко, но страшно. Раньше и не такое сновиделось.

Черное небо с алой каймой облаков смотрится, наверно, красиво на холсте или тканом ковре. Но когда стоишь под таким небосводом и ослепительная алость—тучинапоминали свежие порезы— подтверждаетбеспросветность и безграничность черноты, вряд ли захочется такой пейзаж повесить в спальне над кроватью. Страха не было в чистом его виде: с ледяным потом и дрожью поджилок. Нет. Не смотря на патологическую чувствительность, Инга не боялась. Она ещё во сне поразилась невиданному сочетанию и поняла: это не к добру. Долго потом пыталась избавиться от навязчивого слайда собственного же подсознания. Найти объяснениене удалось, как и выкинуть мысли о символичности. Периодически ей приходилось возвращатьсяк чёрному небу. Но без страха. Теперь уже как к родному знакомому.

«Роман… Снова он. Зачем? Я давно его разлюбила. Ещё до неба. Сразу после… А и правда, после чего?..»

***

В какой-то из вечеров, обычных домашних посиделок перед телевизором, когда он пришёл и по обыкновениюсвоему хозяйничал в её комнате: включил компьютер, проверил все папки с музыкальными и видеофайлами, стал переписывать принесённые им диски,—она сидела рядом сдержанно и молча. Молчала! Да, точно: сразу после этого молчания стало ясно — любовь к однокласснику Роме угасла. Тщательно переплавилась в привязанность и дружескую нежность. Но как же долго длилась эта метаморфоза!После окончания школы их общение не прекратилось, иногда пересекались:сколько понадобилось сил для превращения юной беззащитности в уверенность взрослости. Так стеклодув рвёт свои лёгкие, чтобы бесформенная раскалённая масса вязкого стекла выдох за выдохом становилась изящным прозрачно-матовым произведением искусства. Если не лопнет.

По её подсчетам понадобилось около семи лет, чтоб взглянуть на него смело и спокойно, без дрожи в коленках и сладко тянущей судороги внизу живота. Посмотреть искренно и не терзаясь призрачными надеждами. Разглядывать его просто так, потому что давно не видела друга (уже терпимо женатого)и, естественно, скучала, а не выискивать скрытые намеки и завуалированные авансы — эти краеугольные камни иллюзий. Теперь можно быть какой угодно. Только не безответно влюбленной.

Инга — сложный человек. Ей подойдет сравнение с Икаром, который сотворил восковые крылья и одержимо летит к солнцу, хоть прекрасно знает, что жар его мечты растопит воск, и он обязательно упадёт обожжённый. Обнажённая наивность соревнуется в ней с брюзжащим пессимизмом. По её словам, это реализм.

Упрямству героини, которое иногда обретает очертания упорства, нельзя не позавидовать—любойспор превращается в монолог с подавляющим количеством экспрессивных ремарок. Например, когда один человек поставил молодую женщину перед фактом их скоропостижного расставания, она непрогнозированно легко приняла это к сведению и пошла дальше. В чёмже здесь упрямство? А тем более упорство? Что ж, вывернем жилетку наизнанку, выжмем хорошенько и повесим сушиться, а пока есть время поговорим о светленькой миловидной барышнеболее предвзято, тобишь детально…

***

Так почему вдруг приснился Ромка?

Не известноdefactе, откуда появилась такая убеждённость в вещности снов, но после лекций по мировой культуре Инга уверовала в свою потенциальную ведучесть («термин» она сама придумала, вероятно, от глагола «ведать»— то есть знать: авось не случайноВедами называются четыре главные священные книги древних индийцев, а нарицательно слово употребляется в смысле «высшая мудрость». Хотя у «ведать» присутствует и более прагматичное значение — управлять, заведовать делами). Преподаватель, женщина странная, но магнетически притягивающая внимание, уподобила Ингу себе и перечислила признаки, выдающую в ней ведьму. Длинные волосы, которые не терпят окрашивания и другого насилия над естественностью; родинки в самых интимных местах; зубы, что росли в два ряда — коренные не дожидались выпадения молочных и проклёвывались рядом, — плюс профессиональное чутье: все указывало, по мнениюпровидицы-кандидата исторических наук, на особую харизму примерной студентки.

Каждое утро начиналось до автоматизма одинаково. Главное — выпить кофе! А то мир не дождётся, а имидж так и умрёт ничтожеством. Инга, как закоренелый гипотоник, всегда пила кофе. Чёрный. Без сахара. Правда, растворимый. На приготовление натуральной арабики время тратить было негде. Из общежития гуманитарного института Инга перебиралась то в общагу юракадемии, то, по окончании, в малосемейку, и покупать кофеварку или — вообще сказка! —настоящую медную джезву было бы глупым мажорством. Юрист-социолог, вернее социолог сначала, а после уже юрист(с лёгкой позолоченной руки одного бизнесмена, которому сообразительная свежеиспеченная специалистка социологических исследований скорректировала рейтинг народного доверия к выборам в областной совет) — живет сносно.Обучение оплатили сполна, практика закончилась трудоустройством, грех жаловаться. Как никак юриспруденция престижностью тешится. Новоизбранный депутат так проникся благодарностью к Инге Вячеславовне, что, когда узнал о её несанкционированной беременности, сразу запретил работать в его городе и отправил получать второе высшее в другой областной центр, подальше от своих пенат. В конце концов, статус юриста выгоднее, чем социолога.Правда, в период избирательной кампании карман для учётчиков общественного мнения держат все шире и шире год от года. Но ведь предвыборные гонки не предусматривают ежемесячную зарплату, больничные и отпуск, проходят то регулярно, то импульсивно и не предполагают долгосрочное сотрудничество. Другое дело — служить богине правосудия. Или богу законопослушания. Судиться люди не перестают даже во время поста и выборов. Это более-менее устойчивый доход.

Утренней ипохондрией Инга по обыкновению страдала только до третьего глотка «Monterrey», но сегодня проверенное средство не помогало. Смутное предчувствие чего-то мерзопакостного наслоилось на пятницу — с некоторых пор появилось устойчивое неприятие выходных — и спрогрессировало от сна. Проснулось почти забытое ощущениебеспомощности перед чем-то пугающе неизвестным.

Что-то похожее было полтора года назад, когда она лежала на каталке, истекая кровью, пока везли в операционную. Слёз не было. Только загрызающая заживо боль и мелькающие лампы под потолкомтоннельно-гулкого коридора. Кое-где лампочки горели ярко, большая часть вполнакала; под запылёнными плафонами бились мотыльки. Удивительно, сколько б не было фонарей, лампад, люстр, мошкара всё засиживает! В чужом городе, в чуждой жизни Инге пришлось заимствовать этот принцип, чтобы выжить.Реабилитация после выкидыша прошла быстро — организм молодой. А вот восстановление душевных связей затянулось.

Не обольщаясь, конечно,ролью матери-одиночки, она ждала ребёнка с любовью. Папаша-депутат умерил эмоции, когда его и «форс-мажор» разделял почти семисотный километраж, и согласился выплатить зелёненькую сумму за аннулирование отцовстваи со свойственной дельцам прагматичностью открыл накопительный счёт. Взял моду у государства. Да, репутация требует денег. А на аборт Инга не согласилась. На то были причины гинекологического характера. Тем более,накануне тридцатилетия прерывать первую беременность —расточительность.Если не брать в расчёт всю жестокость поступка. Лучше исключить всякую вероятность зарождения, чем брать ответственность за уничтожение.

Пусть бы ребёнок родился не от любимого на все времена, а в результате корпоративной интрижки: ничего,цель оправдывает устремлённых к ней. Пусть бы только родился. Инга знала как вырастить его без отца. Свой ум ей вложила мать. Говорят, дочки часто повторяют судьбу матерей, а мужей ищут на пап похожих. Практически правда. Только спиться и умереть от палёной водки Инга не хотела. Но и осуждать мать не смела — слишком много жертв было. Воспитание-образование пошло на пользу дочери и вышлобоком матери. Она сломалась, когда девочка поступила-таки на бюджет гуманитарного института. Остановка, утрата мотивации…Почтито же самое почувствовала Инга, вернувшись в крохотную комнатушку в малосемейке из больницы, до стерильной пустоты выскобленная.Умереть, как и родить, не получилось.

***

Сейчас, несомненно, стало легче.

Но гадское чувство ненужности снова искорежило нутро со знанием дела.

«Почему именно сегодня приснилсяРома? Что это значит? Как помог после… операции, так и всё. Исчез изполя зрения дружбы. Ага, дружбы… Может, у него что-то случилось? Раньше ж я чувствовала его настроение даже на расстоянии. Хотя нет, это было давно. Да и трезвонили б уже, если бы я что-то пропустила… Ха, кто звонил бы? Некому! Я ведь уехала, вагончик тронулся.Мнесостоятельный любовник на дорожку посидеть на коленках дал, по блатукак бы устроил. Все, небось, обзавидовались!Ещё бы! Это у нас умеют делать…»

—Кого поминаем с утра? Чего кислее лимона сидишь? —шлепанье босых подошв по затёртому линолеуму кухнинапоминало чавканье слюнявого беззубого пса.

— Эй, молчание ягнят, просыпайся!

—Я не сплю. Просто задумалась, — Инга замороженным взглядом посмотрела себе в чашку с давно остывшим кофе. — А ты что-то рано…

—Ничего себе рано, десятый час уже. Совсем выпала из реальности, —Роман открыл форточку и закурил.Затрещалазажигалка и грюкнул чайник об плиту.

—Ты мне сегодня приснился. Такой, как раньше.

— Ого! А я думаю, чего ты так стонала проникновенно ночью, ведь я тебя не касался, — небритый шатен подошёл к отстранившейся назад Инге и, по-хозяйскиприсев на край пошатнувшегося стола,ехидно засмеялся. — Ну и что я там делал?

— Был собой…

— Стоп! Только не начинай хоть сейчас. Меня начинает тошнить, когда ты тоном дельфийского жреца, — Роман раздраженно передернул покатыми плечами,—вещаешь о моём растраченном времени, упущенных возможностях, деградирующих мою душу целях. Надоело слушать!

Он встал и сделал шаг к окну, пепел всё выше захватывал сигаретное тело. Чайник готовился закипеть.

— Ты застряла в своём прошлом и меня хочешь сорвать с ручника. Помнишь, в каком состоянии я тебя нашёл в том клоповнике? Нет? Да, ты права, тебе лучше забыть об этом. Но я причём? Зачем до сих пор ты со мной?Ведь ты жалеешь, что стала моей? Естественно, тогда не из чего было выбирать. В скошенной траве и то больше жизни, чем было в тебе. Я знал, что ты меня любила. Но мы дружили. А потом, после выкидыша, ты позвонила только мне, —Роман машинально выключил горелку и усердно раздавливал окурок в пепельнице в форме диванчика, что стояла на подоконнике. — И я почувствовал ответственность за тебя. Помнишь, что первое ты мне сказала, когда я приехал?

Облокотившись об стену, Инга со скрещёнными на груди руками смотрела бывшему однокласснику в обнажённую сутуловатую спину с тёмным пушком на лопатках. Когда-то ей казалось, что это тело совершенно.

— Помню.

— Повтори, — резко сказал Роман. Он обернулся и его чуть раскосые глаза сощурились, принимая вызов, который читался во взгляде напротив сидящей женщины. — Повтори, раз память не изменяет. Ну же?

— Не хочу.

— Ну сколько можно? Скажи мне: «Уйди!» И я тебя послушаюсь в этот раз. Тогда я не поверил, пожалел тебя, польстил себе. Хоть ты и позвонила, но рефлекс был условный. Ты знала, что я должен уйти, но дала себя уговорить со мной остаться. — Роман снова закурил. — Но сейчас сценарий меняется. Ты сама знаешь.

— Что я знаю? Что ты никогда не любил меня? Да, знаю. Что если б не мое жалкое положение и не твоя месть изменившей жене, то мы не сидели бы здесь вдвоём сейчас? Тоже знаю. Что пора разделить дружбу, секс и самоутверждение? Прекрасно знаю. Но что толку?

Инга вытянула ноги под столом и, прихлебнув изпрозрачной чашки холодный кофе, поморщилась. Она понимала, что вот-вот Рома вспылит и хлопнет дверью.Он стал чаще затягиваться и проводить нервно пятернёй по коротким загрязнившимся волосам.

— В чём толк? Какой сякой толк?Ты о чём вообще? Инга, хватит бредить. С меня довольно! Если ты не хочешь меня выгнать, то я тебя брошу! Так продолжать обманывать друг друга невозможно! Я устал…

— А я — нет.

— А мне всё равно! Ковыляй потихонечку! Проживёшь и без меня.

Шершавым локтем Роман больно задел дверной косяк, когда стремительно выходил из кухни. Наверно, кожу содрал…

Как запах пара и бульканье кипятка была её улыбка.

***

… Жилетка высохла и совсем не изменила цвет. Теперь упор на завтра, из всех деталей которогоможно собрать и несущую конструкцию судьбы героини. Это одиночество. Знакомый стройматериал? Наверняка у каждого коттеджик такой имеется. Практичный и монументально-фундаментальный. Но долго жить в нём чревато: начинают мерещится надёжныестены надежды, удобная крыша непротекающей веры, подвалы-чердаки ответственности и даже любовь. Любовь на лестнице, любовь в окне, любовь в …

Не тут-то было!

Этот сон Инга почти разгадала. Всё же есть в ней ведьминская мудрость! Так просто? Аж сомнения и зависть щекочут…
А надо было лишь проснуться.