Полуянова Татьяна

«Это далеко не первый в России пожар в доме престарелых с большим количеством жертв…
(Из криминальной хроники)

Над тайгой стоял протяжный гул. Одна от другой вспыхивали сосны, устремляли воздетые в мольбе ветви к чёрному небу и с треском рушились на землю. Огонь пожирал деревья, облизывал скамейки и гипсовые скульптуры, бушевал в помещениях. В оконных проёмах метались неясные тени, но крепкие решётки и запертые двери не выпустили никого.

Здания и постройки сгорели подчистую. Пахло гарью. Перед руинами застыли закопченные пионеры с пустыми глазницами да зевал посыпанный пеплом каменный крокодил у фонтана. Обугленные кости сложили в несколько мешков и отправили на экспертизу. Останки принадлежали людям преклонного возраста. Определить, кому именно, - не представлялось возможным, так как ни списков обитателей, ни медицинских карточек не сохранилось.

А самое странное — почему журналисты решили, что сгорел дом престарелых? Ни одного дома престарелых ни в каких документах не значилось. Был здесь когда-то пионерский лагерь «Уголёк», потом лесная школа, а потом… Дачники и жители ближайшей деревни уже лет десять потихоньку растаскивали бесхозные стройматериалы для собственных нужд, и ни о какой «богадельне» слыхом не слыхивали.

В администрации сочли, что в заброшенном лагере поселились бомжи или беженцы, которые сами себя и спалили. Опровержение в газету давать не стали. Само рассосётся-позабудется, — решили в верхах. И в самом деле, каждый день что-то горит, либо кого-то затопляет. Привыкли люди к разгулам стихии.

Матвей Кузнецов бродил по пожарищу и шевелил палкой золу в поисках чего-нибудь подходящего. Вообще-то Матвею нужны были трубы: стар стал ведра по огороду таскать, а шлангов не напасёшься. Один сезон только дюжат, а стоят сколько - никакой пенсии не хватит. Но если попадалось что-нибудь ещё, что могло сгодиться в хозяйстве, - старый утюг или кружка со сколотой эмалью, старик такими находками не брезговал.

Наполнив рюкзак дребезжащей всячиной, он принялся расшатывать тонкие трубы у фонтана. Задел ногой каменного крокодила и взвыл от боли.

— Ах, ты - кусаться, тварь проклятая!

Крокодил клацнул зубищами и испуганно отодвинулся. Под ним оказался перевязанный резинкой полиэтиленовый пакет. Дед бросил находку в рюкзак, подхватил трубы и рысцой побежал домой. Там он перво-наперво стал соединять трубы обрезками велосипедной шины, прикручивая проволокой, и протягивать по огороду.

Про таинственный пакет вспомнил не скоро. А когда вспомнил, развернул и — разочарованно чертыхнулся: какая-то старая тетрадка.

— Ладно, опосля разберёмся!

Откружилось пёстрой юбкой лето. Промчалась каруселью ярмарка-осень. Достала из сундуков и расстелила белые перины зима.

Однажды Матвей полез за старыми газетами для растопки печи и наткнулся на свёрток. Хотел кинуть в топку, но передумал. Нацепил на нос очки, открыл коленкоровую тетрадку и начал читать.

Лето. Мне 10 лет. Мама отправила меня в пионерский лагерь. Солнце, воздух и вода множат силы для труда. Так она сказала. А ещё дала тетрадку и велела вести дневник. Солнце с воздухом здесь точно есть. А воду караулит крокодил. К фонтану не подойти. У него страшные зубы и глаза… Ну такие… всё видят. Пойдёшь по дорожке, оглянешься — он смотрит, свернёшь на газон — а он и там достанет. Я его боюсь. Хоть он и каменный. По газонам ходить нельзя. Светлана Сергеевна ругает. Она строгая. Никогда не улыбается. А Томка Трушкина красивая. Глаза у неё коричневые и большие. Как у телёнка. Он пришёл и тыкался в распахнутую ладошку розовой мордой. Потом ещё напишу. Светлана Сергеевна кричит: Ну-ка дети встаньте в круг.

Всю неделю не писал. Мама велела в плохую погоду ходить в библиотеку. Вчера шёл дождь, и я ходил. Читал про Таракана. У нас они тоже ползают. Сторож дядя Миша добрый. Раздаёт нам леденцы. Говорит, бродят по свету его дети. Он не знает, где они бродят, поэтому всем ребятам раздаёт. Томка сказала, лучше бы шоколадки раздавал. Она шоколадки лучше любит, чем леденцы. А дядь Миша сказал: я свой калибр знаю. Я спросил: а что такое калибр? Он показал на Ваську и сказал. Вот крупный калибр, а Лягушонок — мелкий. Лягушонок у нас меньше всех. Он ходить не может. Только ползает и мычит. А говорить и квакать не может. Из большого рта текут слюни. Мешают ему говорить. Мы опять водили хоровод. Пусть всегда будет солнце! Мне кажется, внутри крокодила кто-то живет. Снаружи — камень, внутри - кто-то злой.

Листья улетают жёлтыми стаями. На заднем дворе живут куры. Томка кормила их хлебом. Петух подпрыгнул и клюнул её в лоб. Она сильно ревела. Я испугался, что он клюнет в голый глаз и тоже заревел. Дядя Миша стукнул топором по шее. Голова с гребешком и открытым клювом валяется на траве, а он скачет. Кровь красная, булькает из шеи и замарала перья. Томка ревела. Светлана Сергеевна кричала на нас и дядю Мишу. А он сказал, что суп все любят. Ну-ка, дети, встали в круг.

— Что это у тебя? Тетрадка?

Дед Матвей мягко отстранился от жены.

— Да тут… такое дело… потом расскажу. Иди, Вера, сейчас твой сериал начнётся! — он взял сигареты и направился в сенцы.

Затягивался и живо представлял себе этих ребятишек. Вот ведь… Он тоже отправлял своих в лагерь. Но никогда не думал, что там — так… Как так — Матвей не смог бы объяснить. Защемило сердце. Вернулся в избу, налил в кружку молока, отрезал хлеба.

Потом лёг на диван и стал читать дальше. Неожиданно история, написанная в тетрадке круглым детским почерком, захватила его настолько, что он ничего другого делать не мог. Ему дозарезу нужно было узнать, что случилось дальше.

Почему не едет мама? Говорила, заберёт меня. Я хожу в библиотеку. Пишу дневник. А мама не приезжает. Сегодня на обед давали суп с курятиной. Не верится, что серые куски в супе — это петух, который клюнул Томку. Совсем не похож. У него внутри красное. Даже перья красные. И у крысы тоже красное. Под грязной шкурой. Васька убил крысу. Он тыкал её большим гвоздём, потому что топора не было. Я хотел посмотреть, что у неё там внутри. Как она бегала и ела? Интересно, а у крысы есть душа? Где она? Я её не видел. Там только кишки. Это сказал Васька. А ещё он сказал, что я ботаник. Светлана Сергеевна сказала: Ну-ка. Дети. Встанем в круг. Томка не хотела вставать и сказала, что боится крокодила. А Светлана Сергеевна ответила, он же каменный, глупая. И я услышал: это скопище дебилов пострашнее крокодилов. Дебилы — это она про нас говорит. А что такое скопище? Дядя Миша взял крысу за хвост и унёс. Интересно, куда? Одни вопросы. Надо в библиотеку сходить.

Прошло четыре лета и три зимы. Нас выпустили на улицу. А там - зелёные листики! И хорошо пахнет. Цветы. Мы их ели, ели. Никак не могли остановиться. А ландыши горькие. Лягушонка рвало. Светлана Сергеевна сказала, кыш, саранча! Встали в круг! Мне показалось, что крокодил сидит внутри Светланы Сергеевны и глядит оттуда. Страшно!

Саранча - это кузнечики. А мама не приезжает.

Меня стала беспокоить Томка. Она иногда смотрит на крокодила. Танцует на каменной дорожке в колготках без башмаков и смотрит. Из дырявых колготок кровь. А Томка плачет, как наводнение. Говорит, он съел её сны. А сама такая красивая. Утончённо. Наверно, я влюбился. И что теперь делать? Как же мне узнать? Другие девчонки тоже туфли скинули. Но это не то…

Прошли по кругу лето, осень и зима. Снова весна. Но листья ещё не выросли. Снег навалился и не даёт им расти. Васька стал большой безразмерно. За обедом он задел локтем кружку и пролил кисель. Светлана Сергеевна стала кричать: «Подлизывай теперь языком, падаль! Из-за стола не выпущу, пока не подлижешь!» А Васька упёрся глазами в стол смело и молчит. Кисель по столу ползёт. Светлана Сергеевна краснее киселя сделалась, задрожала вся. Мы даже испугались, что ей плохо. Лягушонок всех спас. Он залез с ногами на стол и начал лизать, язык высунул, лакал и улыбался большим ртом. А потом слизывал одну улыбку вместе с киселём, но тут же вырастала другая. А кисель так и капал обратно на стол. Томка сказала: у Лягушонка есть душа. Светлана Сергеевна повела нас к крокодилу. Ну-ка, встали! Шире круг! Уже стемнело, а мы всё ходили и ходили. Дядя Миша сказал: пора скотину кормить. Светлана Сергеевна ответила, не заработала скотина, пусть пляшет. Томка выскочила из круга и, чтоб крокодил на неё не пялился, ведро на голову себе надела и давай по нему кулаками стучать, будто в барабан бить. Все смеялись и даже Лягушонок. Светлана Сергеевна одна не смеялась. Она хотела ведро отобрать, но Томка убежала вместе с ним. И Васька тоже куда-то делся. Под утро Томка пришла, коричневые глаза сияют, будто лампочки, а по колготкам кровь бежит, как из петуха, красная. Светлана Сергеевна спросила, где ведро. Томка не знала, только улыбалась недосказанно. Светлана Сергеевна велела ей лечь на пол и стала бить её по пяткам. Я понял, зачем она это делала. Я читал, что по пяткам бьют покойных, когда не уверены, что они умерли. Это называется проба Разе. Но Томка-то живая. Она хохотала и необузданно извивалась. А Светлана Сергеевна злилась и всё сильнее окрокодиливалась. От неё шёл монотонный холод. Ваську дядя Миша поймал, когда тот через забор перелезть хотел. Светлана Сергеевна так кричала на него, что дядя Миша натурально захотел есть и ушёл в столовую. А Васька сказал: зарежу суку. И зарезал скоротечно. Только не суку, а Светлану Сергеевну. Она лежала у фонтана, а голова с накрашенными губами лежала отдельно и улыбалась. Когда была приставлена к Светлане Сергеевне, никогда не улыбалась, а теперь улыбается. Как такое возможно? Природа ничего не понимает, и ей довериться нельзя. Тогда я стал любознательно делать пробу Разе. Бил палкой по пяткам. Но тело Светланы Сергеевны не шевелилось. А ещё утром она кричала расточительно. Голова улыбалась. Тогда я вспомнил, надо проверить зрачки. Слегка сжать глазные яблоки с боков. И — да! Зрачки так и остались овальные. По правому - вообще ползала жирная муха. Откуда она тут взялась? А глаз от мухи даже не мигал. Значит, голова Светланы Сергеевны тоже умерла? Красная улыбка жила на мёртвой голове сама по себе. Осталось последнее средство: поколотить по щекам и поколоть иголкой уши, но пришёл дядя Миша, пододвинул голову Светланы Сергеевны к телу и накрыл простынёй. Опыты пришлось прекратить. Я так и не узнал обобщённо, была ли у Светланы Сергеевны душа. Может, это и была муха? А потом дядя Миша унёс Светлану Сергеевну. Я оглянулся и увидел, что крокодил был в крови и старательно облизывался. Но ведь он же каменный!? Очень холодно. Снег тоже красный.

Лягушонок умер. Светлана Сергеевна сказала, это чудо, что он прожил девятнадцать. Кто-то истыкал его большим гвоздём, как крысу. Зачем? Это не была пищевая мотивация. Все части тела Лягушонка были на месте. Я хотел посмотреть, что у него внутри. Почему он не мог говорить, ведь рот у него широкий. И где у него душа. Томка говорила, у Лягушонка она была определённо. Осталось узнать, где. Но дядя Миша не дал исследовать. Новая Светлана Сергеевна, которую прислали вместо старой, сказала: пойдёмте танцевать! Мы снова ходили по кругу. Крокодил наблюдал. Томка думала, он бессовестно смотрит только на неё. Хотела снова надеть ведро на голову, но Васька сказал: пойдём в кусты. И они ушли, а новая Светлана Сергеевна не обратила на это внимания. Я тоже хотел пойти, но Светлана Сергеевна держала за руку.

Томка стала совсем негодная. Бегает стильно, задирает подол и показывает всем чёрненькое. А сама такая красивая! И улыбается. Глаза чистые-чистые! Мама мне давно говорила, что показывать всем, что у тебя есть в штанах — неприлично. Мама всё не едет. Наверно, тоже умерла. А может, её и не было? Я не помню её лица. Светлана Сергеевна сказала, все мы дети алкашей и проституток. Я ничего не помню. Что же мне делать? Любить Томку или не любить? Я не чувствую жар любви, про который пишут в стихах. А иногда кажется, что в Томке живет… нет, не крокодил… что-то демоническое. Мне часто бывает холодно. Наверное, со мной что-то не так… аномальный ботаник…

Нам поставили другой забор — высокий и без щелочек, и телёнка больше не видно. И вообще ничего не видно. Лил дождь, я сидел в библиотеке. Читал книгу про учёного, который заразил весь мир пандемическим вирусом. Потому что боялся, что людей на земле стало сильно много. Перенаселение планеты. Воздействие вируса должно проявиться лишь у некоторых детей. Они с рожденья нездоровы. У них никогда не будет потомства. «А как их выбирают? - подумал я. - И какой может последовать побочный эффект? Ведь у всех лекарств, да и вообще у всего на свете, бывает побочный эффект». Мама говорила, человек не должен превосходить назначенного ему господом. Томка сказала, что иногда хочет жить, а иногда хочет умереть. Эмоциональная амбивалентность. Зачем умирать? После смерти вы не сможете измениться к лучшему. Я, наверно, уже старый. У меня болят колени. Я не хочу умирать.

Матвей Кузнецов поднялся с дивана. Вышел на улицу. Мороз тут же прильнул к пылающему лицу, забрался под ватник и свернулся в клубок, сжимая сердце ледяными пальцами. Старик закурил. Немного отпустило. Это что ж такое? Кто это все написал? Как такое вообще могло быть? Прочитанное никак не укладывалось в седой голове.

Он взял лопату. Прошёлся по дорожке, поправляя снежный коридор. Механические привычные движения должны были отвлечь от страшного повествования. Не отвлекли. Аккуратно поставив лопату, Матвей вошёл в дом. Вера дремала перед включенным телевизором. Стараясь не разбудить жену, старик прокрался к дивану и снова потянулся к тетрадке.

Не знаю, сколько лет прошло. Я долго не писал в дневник. А что писать? Всё одно и то же. Бег по кругу. Каждый следующий день похож на предыдущий. Но сегодня… Мной овладела энергия исступлённой ярости. Не знаю, к чему она приведёт. Какой будет взрыв.

Сегодня банный день. Очередная Светлана Сергеевна сказала: Бабки, дедки, лягте в круг! Мы лежали голые на каменном полу. Стриженые затылки — не поймёшь, где — кто. А она поливала из шланга и лениво возила шваброй по зябким одинаковым телам. Даже толстому Ваське было холодно. Он икал и всхлипывал.

Томка не могла подняться и плакала. Короткие волосы встопорщились седым ёжиком. У неё ноги стали отвердевать, окаменело тело. Только внутри осталось что-то и выходило из неё тёплыми слезами, стекало по коричневым тряпочкам грудей.

Светлана Сергеевна выкрикивала злобу квадратным красным ртом. Речевая грубость отнимает у женщины часть женственности.

Мы как лилипуты, имеющие нестандартно маленькие размеры для своего класса. Мы старики, но не были и уже никогда не станем по-настоящему взрослыми. У нас нет и не будет детей. Зачем нам жить?

Я решился. Я чувствую его в себе. Демона. Я смогу. И пусть обманщиков бичуют бесы. Тираны пусть кипят в смоле. Кто вынырнет — их подстрелят из лука и снова затолкают баграми. А воры пусть мучаются гадами, окрокодиливаясь и пожирая друг друга. Вечная драка в грязном болоте.

А мы… мы просто умрём. Ни плача. Ни вопля. Ни болезней больше не будет. Ничего не будет. Вечность начинается сегодня.

Интересно, куда уйдёт тот, кто внутри сидит. Может, обратно в крокодила?

Какое это всё имеет значение?
Изменить ничего нельзя.