Дикая Надежда

… Была пора: наш праздник молодой сиял, шумел и розами венчался,
И с песнями бокалов звон мешался, и тесною сидели мы толпой.
Теперь не то: разгульный праздник наш с приходом лет, как мы, перебесился,
Он присмирел, утих, остепенился, стал глуше звон его заздравных чаш.
Меж нами речь не так игриво льётся, просторнее, грустнее мы сидим,
И реже смех средь песен раздаётся, и чаще мы вздыхаем и молчим…

(А.С. Пушкин)

Стояло знойное лето. Джон заканчивал в Лондоне университет. В это жаркое лето большинство людей, имевших малейшую возможность, старались вырваться хоть на несколько дней из больших, шумных и пыльных городов на лоно природы, чтобы вдохнуть свежего воздуха. Джон уже давно мечтал о встрече со своими старенькими родителями, которые жили в маленьком тихом городке, мечтал о встрече со своими давними друзьями и подругами, с которыми когда-то шумно проводили вечера.

В маленьком городке стояла скукотища. Казалось, что безветрие и зной разливали по всему телу чувство лени, умиротворения. И лишь встреча с двумя давними подругами Мэри и Софи оживила разум Джона. Он ясно вспомнил былые свои юношеские годы, вспомнил, что когда-то был страстно влюблён в Мэри… Встреча была радостной для всех троих. Молодёжь быстро договорилась о завтрашнем пикнике и совместной прогулке на лодке.

И вот, наконец, это долгожданное «завтра» настало. Джон помог барышням поудобнее устроиться в деревянной лодке, а сам сел за вёсла. Плыть по речке было очень приятно. Маленькая речка плавно несла свои чистые воды по равнине. Она извивалась змейкой, и за каждым её поворотом появлялся новый поворот. Берега, относительно невысокие, кое-где густо заросли кустарниками. Порой из-за кустов вдруг неожиданно выглядывал почти из воды большой, остролистый куст болотного ириса с пышно цветущими крупными жёлтыми цветами. Казалось, что сама природа преподносит такие чудесные букеты. Когда кусты отступали от воды, перед глазами открывались великолепные цветущие, с чарующим ароматом цветов и душистых трав, луга, на которых мирно паслись большие стада коров.

Плыли молча и довольно долго. Но это никого не утомляло, так как живописные пейзажи, сменяя друг друга, вызывали в душе некоторое смятение и внутренний восторг. Все, как заворожённые, внимательно следили за вёслами, как они потихоньку рассекали сверкающую гладь чистой воды, а затем при подъёме вёсел из воды, сияющими, словно начищенный хрусталь, брызгами и каплями падали обратно в речку, переливаясь на солнце всеми цветами радуги. Наконец лодку причалили к берегу. Осторожно вышли из неё, поднялись и расположились под большим раскидистым дубом, куда солнечные лучи едва-едва пробивались сквозь густую листву. Здесь была такая желанная прохлада, которая исходила и от затенённой земли, и от близости воды. Мэри и Софи быстро уселись прямо у могучего, в несколько обхватов, ствола дуба. По-хозяйски из корзинки они достали красивый, с голубым рисунком, чайный сервиз, который разместили тут же, прямо на траве, разложили в тарелки хлеб, колбасу, сыр, кекс и яблоки.

Прямо по центру сидела черноволосая красавица Мэри в соломенной шляпе с приколотыми к ней пышными искусственными голубыми цветами. На ней была длинная, пышная, голубая юбка, накидка с рукавами в воланах и большим белым воротником, отороченном оборкой. Мэри слегка прикасалась прямой спиной ствола дуба, держа в одной руке блюдце, а в другой - чайную чашку, и спокойно, даже несколько строго, смотрела на своего спутника.

Совсем по-иному вела себя Софи. Во всём чувствовался её неунывающий, весёлый нрав. На голове у неё была копна густых каштановых волос, с которых она лихо скинула шляпку с разноцветной лентой. Её одежда была очень похожа на одежду Мэри и отличалась только цветом юбки. Слегка изогнув своё красивое тело, Софи вела себя свободно и даже игриво. Она также не сводила своих глаз с Джона, лёгкая улыбка не сходила с её губ. Но Джон не замечал красивых линий стройного стана Софи, её улыбки. Всё его внимание было приковано только к Мэри. Он сидел перед ними несколько поодаль, держа в руках гитару. У него опять, как когда-то, вспыхнули вдруг чувства к Мэри.

- Джон, ну что ж ты не споёшь нам что-нибудь про любовь? – заигрывающим тоном спросила Софи.

И Джон, тронув струны, запел. Голос у него был бархатистый, удивительно нежный. Звуки музыки, слова любви зачаровывали двух молодых особ. Казалось, что даже птицы, чирикающие в кустах у воды, примолкли и тоже слушали дивные звуки музыки.

- Я помню чудное мгновенье: передо мной явилась ты,
Как мимолётное виденье, как гений чистой красоты.
…Шли годы. Бурь порыв мятежный рассеял прежние мечты,
И я забыл твой голос нежный, твои небесные черты

…Душе настало пробужденье: и вот опять явилась ты,
Как мимолётное виденье, как гений чистой красоты.
И сердце бьётся в упоенье, и для него воскресли вновь
И божество, и вдохновенье, и жизнь, и слёзы, и любовь.

(А.С. Пушкин)

- Ещё, Джон! Пой ещё! – радовалась, хлопая в ладоши, Софи, но порой по её лицу пробегала тень ревности, в её глазах мелькал холодный, жгучий огонёк, в то время как Мэри продолжала безмолвствовать. А Джону, всё ещё не сводившему глаз с Мэри, казалось, что только ей одной он и поёт .

- Я Вас любил: любовь ещё, быть может, в душе моей угасла не совсем.
Но пусть она Вас больше не тревожит, я не хочу печалить Вас ничем.
Я Вас любил безмолвно, безнадежно, то робостью, то ревностью томим;
Я Вас любил так искренно, так нежно, как дай Вам Бог любимой быть другим.

(А.С.Пушкин)