Демина Нина

Маргарета увернулась от запущенного в нее сапога.

— Шлюха яванская!

Муж, как обычно, был пьян и зол. Маргарета поторопилась исчезнуть за хлипкой дверью из тика, так часто выбиваемой ее агрессивным супругом.

— Стоять! Кругом! Ко мне шагом марш!

Молодая женщина нехотя вернулась, и подняв с пола сапог, подошла ближе. Мужчина плеснул в бокал темную жидкость, и неторопливо сделал глоток.

Здесь, в Медане, характер капитана МакЛеода стремительно ожесточился. Он служил на Яве уже более тридцати лет, денег не заработал, зато сахарный диабет и ревматизм стали его вечными спутниками. Шли годы, надоедливые болячки, комендантская вседозволенность, и бессчетное количество выпитого рома превратили несгибаемого офицера в домашнего тирана.

— Где дети?

— В детской, с няней, — ответила жена.

Маленьким Норманом и новорожденной Нон занималась нянька, девушка из небольшой малайской деревушки.

— А ты куда собралась?

— Пойду танцевать к ванРееде.

— Какая из тебя танцорка, Грит? Безгрудая, плоскостопая...

Маргарета вспыхнула от слов мужа. Она всегда стремилась быть первой дамой где бы они не жили — светское общество Тумпунга, Синдалайи, а теперь и Медана было в восторге от молоденькой жены хмурого капитана с лихо закрученными усами. Двадцатилетняя разница между супругами делала МакЛеода безумно ревнивым. Сам он не пропускал ни одного саронга из расписанного вручную батика, потому и считал не лишним воспитывать жену в строгости. От его ярости и справедливых обвинений во флирте с офицерами колонии, она сбегала в местный храм, где жрицы исполняли танцы, наполненные любовью к Шиве. Маргарета любила танцевать, ей нравились плавные движенья рук, позвякивание золотых браслетов на узких щиколотках, а мир сквозь яркую прозрачную ткань казался волшебным, и наполненным божественной музыкой. Все это так отличалось от ее семейного быта! Жизнь европейца в Восточной Индии опасна, однажды муж нашел огромного скорпиона, и с тех пор заставлял Маргарету лично перестилать детские кроватки, проверять горшки с цветами, и следить за мытьем полов. Местной прислуге он не доверял.

— Я могу идти?

— Проваливай, — разрешил муж, раздумывая над тем, что в отсутствии жены неплохо бы наведаться к няньке.

— Новенькие имеются?

— Есть одна. Маргарета Гертруда МакЛеод, урожденная Зелле, возраст: сорок один год.

— Старуха.

— Не скажи, Шарль, она весьма привлекательна.

— Посмотрим, как привлекательно она будет болтаться в петле.

— Тебе бы в палачи, а не начальником тюремного караула.

«Мой милый Вадим...» - перо дрогнуло, поэтому экзотическое русское имя приобрело завитушку.

Маргарета задумалась — в прошлом остались смерть сына и развод с МакЛеодом, который отобрал у нее дочь, и ее легкомысленный поступок — приезд в Париж с несколькими су в дамском саквояже. Пару лет понадобилось чужестранке, чтобы все, о чем мечтала, сбылось — этот, негостеприимный поначалу город лежал у ее ног. А ведь были времена, когда... даже не хочется вспоминать, каким тернистым был ее путь к вершине. Маргарета не забыла обидных слов МакЛеода. К тому же один из журналистов имел наглость заметить, что у новой звезды плоская грудь, и она прикрыла ее расшитой кабией. А как эротично она раздевалась, у публики захватывало дух от непривычного зрелища — лишь прозрачные цветные покрывала развевались подле стройных ножек танцовщицы. Подсвеченный софитами, мир сквозь них был красочен и нереален. Это потом она стала расточительной и взбалмошной, ее приглашали танцевать в Ла Скала, и в Монте-Карло, толпа поклонялась ей. Только задавака Дягилев решил, что она простовата для его балета, представьте, он предложил ей пробы! Она писала ему, но гордец был непреклонен. Тысяча девятьсот двенадцатый — пик ее славы, но очень скоро подражание ее танцу можно было увидеть в любом захудалом кабаре, и импресарио устал пристраивать артистку. Денежный ручеек стал слабым, а потом и совсем обмелел, и не спасали привыкшую к роскоши артистку нередкие подачки любовников.

Маргарета снова склонилась над бумагой: «...наша последняя ночь не выходит у меня из головы, я благодарна тебе, как может быть благодарна только безумно влюбленная женщина...» Возможно ли описать женское счастье? В танце она умеет выразить все, а на бумаге... Здесь, в курортном городке Виттель, Вадим Маслов сделал ей предложение. Казалось, брак с ним будет великолепным завершающим аккордом в ее карьере, но семья русского офицера желала невесту с приданным.

Миллион франков... Миллион за какое-то путешествие в Брюссель! Конечно же, Маргарета согласилась. Капитан французской разведки, мсье Ладу, спросил ее, этот вопрос он задавал каждому завербованному агенту:

— По каким соображениям вы хотите помочь Франции?

— Есть только одна причина, — без сомнений ответила она. — Я хочу выйти замуж за любимого человека. И я хочу стать независимой.

Теперь все будет хорошо, у нее будут деньги и ей не придется изменять Вадиму. В мыслях Маргарета уже дала отставку маркизу де Бофору и барону ван дер Капеллену. Перо тихо поскрипывало, черный локон отбрасывал замысловатую тень на листок с названием отеля «...я закончу дела в Брюсселе, и мы не будем расставаться боле...»

— В Сен-Лазар сиживало много знаменитостей, место такое.

— Тебе не интересно кто она, Шарль?

— МакЛеод — шпионка, я и так знаю.

— Она Мата Хари.

— Мата Хари... Это та, что танцевала голой?

Капитан Ладу был взбешен. Что эта Мата Хари о себе возомнила! Мало того, что ей не удалось добраться до Бельгии, так на тебе - в Фалмуте ее сняли с «Голландии» и отправили в Скотланд-Ярд. Вместо того чтобы выполнить поручение, лже-индуска вернулась в Мадрид, завела никому не нужную интрижку с военным атташе Германии фон Калле: я жду ваших указаний, и могу делать с моим немцем что пожелаю! - писала она ему, после покаянного письма о провале. Ха! Фон Калле не дурак - подводные лодки на марокканском побережье, резидент немецкой разведки в Барселоне - старые новости! Авантюристка носилась по изрезанной фронтами Европе, как дебютантка по парижским балам, да еще имела наглость записаться к нему на прием. Пришлось настырной танцорке потомиться в ожидании, но добилась-таки обещания рандеву. Думает выпросить у него денег? Не получит! Лгунья, захотела выставить Ладу паяцем? Не выйдет, уже лежит на его столе телеграмма перехваченная у фон Калле:

«Агент H-21, принадлежащий к центральному информационному бюро в Кёльне... притворилась, что примет предложение по оказанию услуг французскому разведывательному бюро... пробное задание в Бельгии... на борту корабля «Голландия»... но была арестована в Фалмуте, потому что ее приняли за кого-то другого... ее вернули в Испанию, так как англичане по-прежнему считали ее подозрительной».

— Как думаешь, Шарль, она действительно...?

— Нет дыма без огня.

— Так убивается по своему офицерику — он тяжело ранен, почти ослеп.

— Зря старается, я слышал, что он от нее отказался.

— Какое бессердечие!

— А что такого? Ведь он один из многих.

Инспектор тюрьмы Сен-Лазар капитан Пьер Бушардон очень устал. Никогда ему не приходилось слышать столь многоцветных историй, сотканных изо лжи, флирта, и шпионских интриг. Арестантка смешивала реальность и фантазии, и все время «забывала» свой истинный возраст. Она была разговорчива, охотно рассказывала о путешествиях, именитых любовниках, и даже вела жаркие споры с Бушардоном.

— Ладу утверждает, что не вербовал вас, просто между вами была некая договоренность, — заявил Бушардон, не поднимая глаз от листа с машинописным текстом.

— Эта «договоренность» была достигнута не в ресторане, во время частной встречи, а в кабинете капитана, в бюро французской контрразведки на бульваре Сен-Жермен! — вспыхнула Мата Хари, которая всегда бурно реагировала на принижение ее заслуг.

Допросы выматывали обоих, но, несмотря на ее увертки, у Бушардона уже сложилась определенная тактика. Деньги — её слабая сторона. Она никогда не задумывалась о происхождении денег, которые просила у фонКалле, требовала у Ладу, и брала в Гааге у консула Германии Крамера.

— Ладу не заплатил мне ни су, к тому же задержал меня на месяц дольше, чем я рассчитывала, — оправдывалась заключенная. — Чем, по-вашему, я должна была оплачивать счета за гостиницу? В Берлине конфисковали мои шубы, в Париже я оставила все белье! Я даже написала служанке с просьбой занять денег у барона ван дер Капеллена.

— Немецкая сторона авансировала вас за агентурную работу, — настаивал Бушардон. — Вот что фон Калле пишет об агенте H-21: ее служанка живет в Голландии, и ее зовут Анна Литьенс. Вы голландка? Это имя вашей служанки?

— Да. Но я же ничего не делала! Была нежна с фон Калле и только... Мои контакты были любовными и никакими другими.

— Вы встречались с офицерами французской армии, вы имели возможность получать от них полезную для врага информацию.

— Господин капитан, я слишком люблю офицеров, чтобы тратить время на пустую болтовню! Я спала с ними, а не разговаривала.

Писарь записал слова заключенной, и устало растер онемевшие пальцы.

— Суд приговорил ее к расстрелу.

— Много чести. Виселица или гильотина, вот конец достойный врагов Франции.

— Она не шпионка, Шарль, а просто заблудшая душа...

— Тебе бы в служки соборные, а не надсмотрщиком в Сен-Лазар.

Если бы можно было увернуться от пули, как от сапога постылого мужа! Все против нее. И мутный восход октябрьского солнца, словно насмешка над ее именем — Око утренней зари. Грустно умирать на рассвете, когда день только занимается, и еще нестройной шеренгой стоит расстрельная команда, в столь любимых ею мундирах, с оружием на изготовку — как символично! Улыбка тронула ее губы. Вчера мэтр Клюне, ее адвокат, принес парижские газеты. Репортеры, когда-то восхищавшиеся ее танцем, теперь писали статейки о победе французского правосудия: «Это знак настоящего равноправия мужчин и женщин: они заслуживают того, чтобы выполнять равную с мужчинами работу и получать такое же равное наказание». В деле были замешаны немцы и деньги, в тысяча девятьсот семнадцатом этого было более чем достаточно. Охотник за шпионами, капитан Бушардон был героем дня, а она уже была расстреляна общественным мнением.

— Мадам, я должен связать вам руки, — обратился к ней командующий офицер.

— Лишнее, господин лейтенант, я никуда не исчезну, — ответила Маргарета. — И у меня есть просьба, последняя... не завязывайте мне глаза, я просто опущу вуаль на шляпке.

Первые лучи проникли сквозь бойницы крепости Венсен, приговоренная к смерти потянулась мыслью к своей взрослой дочери, и бывшему мужу, две недели назад женившемуся третий раз. Почему-то отметила совпадение цифр: двенадцатый — номер в Гранд Отеле, и номер ее камеры в Сен-Лазар, часы в суде отбивающие полдень, двенадцать зуавов расстрельной команды... Удивительно, как раньше она не задумывалась над такими вещами.

Звук трубы разбудил воронью стаю, птицы взметнулись, и сделали круг над Венсенским замком.

— Пора.

— Что ж, смелее господа, я сумею умереть, — подбодрила палачей жертва.

«Именем французского народа...» — громко зачитал стоящий напротив командующий офицер.

Холодное осеннее солнце пробивалось сквозь жемчужного цвета вуаль шляпки, и ей вспомнился далекий Медан, маленький Норман и...

Промозглую тишину раннего утра взорвали двенадцать выстрелов.