Юдникова Марина

Тёмно-серые облака всё чаще скрывали собой августовское солнце. С берёз прохладные порывы ветра срывали первые жёлтые листья. Было чуть грустно от ощущения скоротечности весёлого лета и первых намёках приближающейся осени.

Четырнадцатилетняя Софья, дочь мастера мануфактурной фабрики, выполнив определённые обязательства перед матерью и завидев прогуливающихся по улице подружек, выпорхнула из дома. Они приветливо улыбнулись ей, и нехитрая девичья беседа вновь вернулась в своё русло. От милой стайки слышался то весёлый, беззаботный смех, то удивлённые восклицания, то приглушённый говор. Юным красавицам было интересно и уютно друг с другом.

– Софья! – из-за отдёрнутой ажурной занавески открытого окна показалось сердитое лицо Афанасии Евдокимовны. – Ещё утром тебе было велено дойти до Ивана Ивановича и забрать ботинки Мити и Иришки! Уж полдень скоро, а ты всё время даром тратишь!

– Ну маменька! – дочь с раздражением оглянулась на зов.

«Ах! Ну зачем она так при девочках?! – с возмущением подумала она. – У Лизы старшая двоюродная сестра из Петербурга приехала погостить. Так интересно рассказывает о балах, театрах, модных салонах! А какие платья сейчас носят столичные красавицы! Анне начал оказывать внимание сын статского советника… Какие могут быть ботинки?»

Лиза, Анна, Глафира и Наталья с некоторым сожалением и сочувствием посмотрели на подругу:

– Ступай, а то Афанасия Евдокимовна браниться начнёт и до завтра тебя из дома не выпустит.

– И то правда, – с досадой согласилась она и, поправив на плечах лёгкий большой плат, направилась к дому.

Положив в небольшую сумку-корзинку из лозы фунт сапожных гвоздей, припасённых отцом для Ивана Ивановича, Софья мельком взглянула в окно: по противоположной стороне улицы прогуливался соседский парень, что жил через четыре дома от них.

– Что-то Сидор стал часто крутиться около нашего дома. Отчего так? Не знаешь? – строго спросила Афанасия Евдокимовна.

Соню всегда удивляло, как мать, сидя за швейной машинкой и не отрывая взгляд от иглы и строчки, могла знать, что происходит за спиной и на улице вообще? Дочке казалось, что у родительницы даже на затылке есть глаза.

– Не знаю.

– Ой, Софья, гляди у меня! Если почую неладное – батогом отхожу! Неделю сидеть не за можешь!

– Да, маменька, хватит уже! – и девочка опрометью выскочила вон.

«Думает обо мне, что непотребное! – злилась она. – Ходит он и ходит… Мне-то какая печаль от этого? Да и не нравится он мне вовсе. У лавочника Лобанова сын Гришка и то приятнее… И почему маменька всё серчает на меня? Что бы не сделала, всегда изъян отыщет: то полы недостаточно чисто помыла, то посуду до блеска не вытерла, то тесто на блины до вкуса не довела, то курицу к обеду забыла черносливом зафаршировать, то тёплые носки для Мити слишком долго вяжу! Если недовольны мной, наняли бы горничную. Папенька может содержать не только нас, но и прислугу».

Находясь в обиде, Софья даже не заметила, как миновала три улицы и подошла к оврагу, разделяющему небольшой губернский городок. Он был достаточно широким и длинным. На уроках родиноведения Изольда Карловна рассказывала, что он в былые времена служил преградой при нападении на город иноплеменных. В подтверждение слов учительницы на другой стороне оврага местами можно было увидеть полуразрушенные оборонительные стены.

Соня знала, что сзади на каком-то расстоянии шествует Сидор.

«Ай да, ну его! Ходит за мной, как привязанный бычок. Надоест – отстанет, – плохое настроение не проходило. – Маменька всё пеняет мне, что витаю где-то в облаках… И вовсе это не так! Я все наказы папеньки выполняю. Когда время остаётся, конечно же, бегу к девочкам. Не дома же сидеть! Я дома и так, как служанка! Хорошо, что Митя с Иришкой у бабушки на поместье, а то вообще бы белого света не увидела! Скоро занятия в гимназии начнутся. Уроки, домашнее задание… Про прогулки совсем забыть придётся! Какая я всё-таки несчастная! Как маменька несправедливо строга со мной! Даже иногда деспотом хочется назвать её! Ой-ой!»

Почти спустившись по тропинке на дно оврага, она споткнулась о небольшой камень и, потеряв равновесие, упала, больно ударившись головой о валявшуюся в траве чурку.

– Сонюшка! – услышала она над собой голос Сидора. – Ушиблась? Дозволь помочь тебе подняться.

– Уйди! Без тебя тошно! Чего ходишь за мной? Других дел нет? – ещё больше разозлилась Софья.

Оттолкнув заботливо протянутые руки, она встала и, размазывая по щекам слёзки, решительно зашагала дальше, но… Что-то было не так. Что-то мешало идти.

– У твоего ботиночка подошва наполовину отвалилась, – растерянно и осторожно проговорил провожатый.

От ужаса и досады, Соня готова была разрыдаться, но показывать Сидору отчаяние не позволяла гордость.

– Ну и что? Тебе-то что?

– Помочь тебе хочу. Подняться по склону будет непросто. Измаешься.

– Ну и чем ты можешь мне помочь? – с вызовом передёрнула плечиками недотрога.

Сидор, что-то ища, осматривался по сторонам, опустил глаза и, посмотрев на свою обувь, улыбнулся:

– А вот чем! Шнурком от моего ботинка подвяжем подошву на твоём и не спеша дойдём до Ивана Ивановича. А он, я думаю, всё изладит наилучшим образом.

Софья, понимая, что другого варианта ожидать не придётся, снисходительно согласилась.

–

Иван Иванович, старый сапожник, имел свою крохотную мастерскую на первом этаже двухэтажного дома с отдельным входом. Прямо из мастерской по лестнице, ведущей вверх, можно было попасть в его маленькую квартирку с одной комнаткой и кухней, в которой мастеровой жил со своей женой.

Единственное окно мастерской, выходившее на южную сторону давало достаточно света. Это позволяло экономить на керосине для лампы. Сапожник работал за небольшим грубо сколоченном столом, а над головой к задней стенке он прикрепил две клетки с подмосковным и воронежским соловьями, радовавшими хозяина и посетителей своими трелями по весне и летом.

– Здравствуйте, Иван Иванович, – Софья смущённо вошла в приоткрытую дверь.

– Здравствуй, милая барышня, здравствуй, – обрадовался старик. – За ботинками сестры и брата изволили пожаловать? Они готовы. Всё сделано в срок. Как здоровье вашего батюшки Владимира Васильевича и матушки Афанасии Евдокимовны?

– Благодарствую. Всё хорошо, – еле слышно ответила Софья. Она не знала, как повиниться и попросить мастера помочь её беде.

– Э-э, милая, да вы плакали? – башмачник заглянул ей в глаза. – Обидел кто?

– Нет, – пролепетала она и покраснела. – Просто споткнулась и упала. Вот у ботинка подошва и отвалилась.

Она сняла обувок и, пряча глаза, протянула Ивану Ивановичу.

– М-да… – задумчиво произнёс старый мастер. – Дела-а… Снимите-ка второй да вот наденьте тапки: негоже в белых чулках на грязном полу стоять.

Софья с тоской и надеждой смотрела на него: сколько будет стоить ремонт, да и что она скажет родителям? Вспомнив о гвоздях, девочка осторожно выложила свёрток на стол.

– Что это?

– Папенька с поклоном велел передать.

Иван Иванович развязал тряпицу и довольно улыбнулся:

– Эти гвозди, милая барышня, купить непросто. Это очень хорошие гвозди. Передайте Владимиру Васильевичу моё почтение и благодарность. А вот ваш ботиночек я сошью деревянными гвоздиками, и он ещё прочней прежнего будет, скрипеть не будет и промокать не будет. Поверь мне.

Башмачник достал небольшой сухой прутик акации, очищенный от коры, и, отмерев, отрезал от него несколько частичек.

Софья с интересом наблюдала за манипуляциями мастера. Его руки двигались спокойно и уверенно, красота движений завораживала.

– Так плакали-то вы отчего? – вернулся к начатому разговору Иван Иванович.

– Упала я, – напомнила Софья.

– Ушиблись?

– Коленко немножко распухло и шишка на голове, – честно призналась девочка.

Башмачник сделал шилом несколько проколов на ранте и подошве и в отверстия стал вгонять деревянные заготовочки.

– Думали не о том. Не той дорогой пошли, – неторопливо проговорил он и, увидев в глазах юной заказчицы непонимание, переспросил. – О чём думали-то? Что накануне случилось?

– На маменьку серчала, что работать заставляет и гулять не отпускает, - Софье было стыдно, но обманывать была не приучена.

– Вот оно что! – сапожник по-доброму посмотрел на неё. – Ваша мудрая матушка к жизни вас готовит. Не обучившись житейским премудростям сейчас, позже горя хлебнёте, милое создание. Да и праздность к дурному ведёт, разума лишает. Конечно, погулять хочется, с подружками повеселиться, но не забывайте, что делу – время, а потехе – час. То, что ушиблись – не печальтесь. Бога благодарите, что уму-разуму поучил да на путь истинный направил. Всё принимайте с благодарностью и всех за всё благодарите.

Он говорил мягко, по-дружески, обходя наставительные интонации. – Сейчас подкрашу ваши ботиночки, и они будут, как новенькие, - мастер достал небольшую баночку и кисточку.

Софья почувствовала, что ей стало почему-то легче дышать. «Отчего так?» – подивилась она, но промолчала.

– Вы, милая барышня, и сегодня с провожатым? – Иван Иванович поставил подкрашенные ботиночки на стол и жестом указал на них. – Ладны ли получились?

Девочка, снова покраснев, кивнула.

– Обувайтесь и ступайте с Богом. А кавалера не гоните: мужчинам необходимо кого-то оберегать и о ком-то заботиться.

– Откуда вы знаете? – еле слышно прошептала чистая душа.

– Так-ить, шнурок-то с мужского ботинка. Да и молодой человек с петушком на палочке в руке у кондитерской лавки напротив не вас ли ожидают? – лукавые искорки блеснули в мудрых глазах.

Положив обувь брата и сестры в сумку-корзинку, Софья с благодарностью посмотрела на доброго старика и шмыгнула за дверь.