Рожкова Анна

Уходя, ты сказала:

— Свободен.

Но я не чувствовал себя свободным сейчас, не ощущал себя свободным тогда. А, может, чувствовал, но не понял? Ощущал, но не заметил? Я озадачен, сконфужен, сбит с толку. Может ли вообще человек быть свободным? Человек, который по своей природе несвободен, погребен под тяжестью долга, обременен обещаниями, связан необходимостью жить. В общем, опутан по рукам и ногам с самого рождения и до гробовой доски. Я прислушивался к новым ощущениям, размышлял. Теперь у меня появилось на это время.

В квартире стало просторнее, на полке в ванной сиротливо стоит флакон с моим бальзамом после бритья. В шкафу висят три рубашки и два костюма. Холодильник щерится пустыми полками.

Я предоставлен сам себе. Могу делать все, что захочу. Например, завалиться в обуви на диван. Спустя минуту я устыдился своего глупого порыва. Что за ребячество? Питаюсь чипсами, пиццей и бутербродами. Спустя неделю я бы маму продал за тарелку твоего борща. Вечерами тупо таращусь в "ящик", но обсудить просмотренное не с кем. Друзья не оставляют попыток вытащить меня из "берлоги", я отбиваюсь. Не хочу видеть сочувствующие взгляды, натянутые улыбки, слышать шепотки за спиной. Спустя пару дней я перестал включать по утрам "мобильник". Дочка дозвонилась на "домашний":

— Папа, как ты? У тебя все в порядке.

— Нормально, — солгал я. Не скажешь же человеку за океаном, что у тебя все хреново. Смысл?

— Папа, я записала тебя к психологу, завтра первый сеанс.

Вот это новость. Пришлось скрепя сердце согласиться, не расстраивать же дочь.

"Психологиня" убеждала, что  у меня глубокая депрессия, сыпала терминами, уговаривала "вылезти из кокона".

— С сегодняшнего дня начинайте вести дневник. Записывайте все события. Встретимся через неделю.

— Это что? — "психологиня" изумленно смотрит на мои записи:

Понедельник
Проснулся. Умылся. Побрился. Позавтракал. Ушел на работу. Вернулся. Принял душ. Лег спать.

Вторник
Проснулся. Умылся. Побрился. Позавтракал. Ушел на работу. Вернулся. Принял душ. Лег спать.

Среда
Проснулся. Умылся. Побрился. Позавтракал. Ушел на работу. Вернулся. Принял душ. Лег спать.

— И так до пятницы? Вы издеваетесь? — она покраснела. "Неужели мне удалось вывести ее из себя? Это оказалось не так сложно, хотя и не намеренно".

Я пожал плечами.

— Так дело не пойдет. Записывайте все подробно.

Возникла первая проблема — закончились чистые рубашки. Последнюю я берегу, аккуратно вешаю на плечики, но вскоре и с ней придется расстаться. Увы. Михалыч странно на меня поглядывает.

— Мне кажется, или ты третий день в этой рубашке? — спросил он в перерыве.

— Увы, не кажется, — вздохнул я. – А что, попахивает?

— Пока нет, но скоро — будет, — пробормотал Михалыч, приканчивая котлету.

— Спасибо за поддержку, — ответил я, вяло ковыряясь в тарелке и пережевывая "резиновый" плов.

После работы Михалыч вызвался научить меня гладить рубашки. У него, закоренелого холостяка, выходит играючи.

— Дерзай, — он оставил меня в спальне наедине с моими мучениями. Ничего не получалось, я матерился себе под нос и в тысячный раз водил утюгом по рукаву. Из гостиной раздался голос Адамо "Tombe la neige". Твоя любимая песня, я вздрогнул. Поднял глаза от доски. Ты стоишь напротив и улыбаешься. От неожиданности я сильно обжегся, от боли уронил утюг.

Адамо умолк, в проеме замаячила нескладная фигура Михалыча.

— У тебя все в порядке?

Голос куда-то пропал, я смог только кивнуть. Михалыч усадил меня на кровать, поднял с пола утюг и перегладил оставшиеся рубашки. Золотой человек.

— Понимаете, — "втирала" "психологиня", — вы склонны идеализировать жену.

Я усмехнулся. Идеализировать? Да никто не знает твоих недостатков лучше, чем я. Например, ты не любишь Михалыча, называя его пьянью. Да разве он пьянь? Ну, любит пропустить рюмочку-другую за праздничным столом. Ну, просто тогда так случайно вышло, перебрал. А ты сразу — пьянь. Еще ты не любила мою маму, царство ей небесное. Добрейшей души был человек. Не позволяла мне завести собаку. Да перечислять можно бесконечно.

Завтра у Михалыча день рождения.

— Что приготовить? — шепнул он мне на работе.

— Борщ.

Я доедал третью тарелку. Неплохо, но у тебя — вкуснее. Из кухни перекочевали в гостиную, включили телевизор, открыли по банке пива. День рождения удался.

— Останешься у меня? — спросил Михалыч, подавив зевок.

— Не, домой поеду.

Света нет во всем доме, подсвечивая себе "мобильником", добрался до своего этажа.

— Черт, — споткнулся о последнюю ступеньку и растянулся во весь рост на площадке. "Лучше бы у Михалыча остался".

Дверь напротив боязливо приоткрылась, замелькал сноп света от фонарика:

— Ой, это вы? Не ушиблись? Я сейчас, только халатик наброшу. Вы уж простите, я гостей не ждала, - сердобольная соседка обрабатывала перекисью ссадину на лбу. "Еще подуй", — язвительно подумал я.

— Больно? Щас подую.

Хотелось ее прибить, воспитание не позволило. Все-таки человек стремится помочь. К радости "психологини", я был взят под плотную опеку. В холодильнике ждут борщ и котлеты, в шкафу штабелями висят выглаженные рубашки (откуда только взялись?), из мойки исчезли грязные тарелки.

Вы — вдова, не обременены семьей и мозгами. Зато у вас своя жилплощадь и длинный язык. Но за борщ и рубашки я готов простить многое, почти все.

Пятница.

Расслабляющая атмосфера, вкусная еда, крепкая выпивка для меня, шампанское — для дамы. Вы расстарались — новое платье, свежий маникюр, если бы еще можно было выключить звук.

Морозный вечер распахивает объятия, ветер наполняет паруса легких, я беру вас на абордаж, и мы дрейфуем по заснеженным улицам, обходя островки света. Кажется, я перебрал. Ну и что? Плевать. Мне еще ни разу не было так хорошо после твоего ухода. Нас приютил гостеприимный дуб, припорошенный снегом. Мне хочется вас поцеловать. Сейчас, не медля. Склоняюсь к призывно приоткрытым губам, вдыхаю запах кофе и шоколада. Краем глаза замечаю тебя. Стоишь чуть поодаль, поднимаешь большой палец. Я украдкой показываю "средний". Момент упущен, волшебство испарилось, как пары  выпитого мной алкоголя. Все равно вас целую, назло тебе. Все-таки я перебрал. Волнами накатывает тошнота. Мы поднимаемся к вам, ложимся на крахмальные простыни, но у меня ничего не выходит. "Психологиня", конечно, об этом не узнает.

Я вас избегаю, стараюсь не шуметь, ненароком не звякнуть ключами, юркнуть как можно быстрее "к себе". Не хочется объяснений, банальных фраз:

— Это моя вина.

Не нужно глаженых рубашек, в холодильнике киснет нетронутый борщ, в раковине томится грязная посуда, в углах комнаты копится пыль.

Вы меня настигли, караулили у двери. Влетаете следом за мной в квартиру, вид — боевой, стоите, подбоченившись, в проеме. Хочется уменьшиться в размерах, спрятаться, слиться со стеной.

— В чем дело? Ты меня избегаешь?

Глаза сверкают, волосы развеваются. Валькирия, фурия.

Вы ждете объяснений. Их нет у меня.

Вы открыли на меня охоту, взяли в осаду. Ждете моего прихода, устраиваете истерики, закармливаете борщом, роняя слезы в свою тарелку. Мой бальзам после бритья оттеснен в самый угол вашими баночками и флакончиками. Два дня подряд ночую у Михалыча. На третий вы заявляетесь на работу. Требуете объяснений, кричите, плачете. Я сдался на милость победителя, водворен на место под вашим каблуком, взят в плен, обложен чистыми рубашками, окружен заботой, окутан любовью. Скучаю по чипсам, пицце и бутербродам. По футболу и пиву. По Михалычу. По тебе.

— Папа, что за женщина берет трубку?

Молчу.

— Папа? Ты слышишь?

— Алло? Алло? Дочка, тебя не слышно, — с облегчением кладу трубку.

— Кто это звонил? — валькирия в фартуке и с поварешкой.

— Ошиблись номером.

— Завтра мы едем к моей маме. У нее совсем крыша прохудилась. — Вы зеваете, укладываете на подушку голову в бигудях.

У меня другие планы. Украдкой ставлю будильник на шесть утра. Вы не любите рано вставать. Аккуратно, стараясь не разбудить, снимаю с себя вашу руку. Напряженно вглядываюсь, не дышу. Уффф. На цыпочках крадусь в ванную. Плещу в лицо холодной водой. Надеваю заготовленный с вечера свадебный костюм. Впору. Помнишь, он на мне не сходился? Я постройнел. От переживаний. От тоски. "Психологичка" будет... Плевать.

Утро встречает свежевыпавшим снегом, щебетом птиц, робкими лучами солнца. Вдыхаю полной грудью. Покупаю у заспанной продавщицы лучший букет.

Улыбаюсь. Спешу. Почти бегу. Показалась выкрашенная в черный ограда, поникшие ветви голых деревьев, усиженные вороньем. Тишина. Покой. Знаю, ты будешь меня ждать, нетерпеливо помахивая носком остроносой туфли.

— Я тебя ждала.

— Знаю.

Опущусь на скамейку, положу к твоим ногам цветы. Ты легко спрыгнешь с камня, подойдешь, покачивая бедрами, уютно устроишься на моих коленях, обовьешь руками шею, накроешь мои губы своими. Дыхание прервется, мир качнется, закружится, померкнет. Свободен...