Киселев Александр

Не нравится мне эта сказка.

Поэтому я ее расскажу.

А вы не слушайте.

Был в древности такой сказочник – Платон. Он обычно сразу предупреждал: «Конечно, мысли мои – завиральные, я и сам-то в них разобраться не могу. Поэтому поделюсь своей, сказать ее по-грецки, интеллектуальной собственностью. Пусть теперь у вас голова болит». И пошел чесать про абсолютные идеи и их искажение в процессе передачи сигнала и оцифровки. То есть смотришь телевизор – как хорошо-то все в мире идей! Глянешь в окно – а за ним гнусная действительность. Там светлый день – а здесь хренотень. Скажем, в мире идей картошка – во! А здесь, у нас, идею картошки так исковеркали, что глядеть на нее без слез невозможно.

Таким образом, если на вас упал кирпич, не сильно расстраивайтесь. Это он здесь, в мире вещей, упал. А в мире идей это, может, и не кирпич вовсе, а поцелуй бога в темечко. Многие, конечно, понять этого не могут, и отсюда проистекают озлобленность, либерализм и вареная колбаса.

А тот, кто понимает, живет по понятиям: все будет хорошо,  и телевизор не врет, это жизнь, лживая баба, врет на каждом шагу.

Итак, о бабах.

Жили в одной деревне два мужика. Одного звали Иван, а другого Иван. Были они соседями и даже родственниками. Да еще и родились в один год и в один день. Только один родился на двадцать минут раньше. Кто именно – стерлось из исторической памяти. Об этом они часто спорили, посиживая за столом, но споры носили чисто отвлеченный характер – так, отрыжка мысли праздного ума. Был, кстати, еще и третий Иван, тоже родственник, и тоже сосед, и тоже родившийся в тот же год и день, но он участия в нашей сказке не принимает, хотя… Хотя, кто его знает, как дальше сложится.

Жили Тот и Этот Иван дружно, не без заусениц, понятное дело, - чего только между соседями за долгую жизнь не происходит. То кошка между пробежит, то собака с цепи сорвется, то забор не по той траектории пошел. Но как только доходило до серьезных, важных дел – поросенка зарезать, выпить там или подраться с приезжими, оба Ивана всегда были заодно.

Несмотря на сходство имен, дату, место рождения и проживания, жизни  Иванов, Того и Этого, складывались по-разному. Тот имел в хозяйстве изрядный кусок плодородной земли и возделывал ее с любовью и усердием. У Этого земли было гораздо больше, да толку от нее добиться было трудновато: кроме леса, на скудной земле все культурное росло плохо. Честно говоря, Этот Иван особого старания и не проявлял. Мог днями пропадать на рыбалке и охоте, позволял себе среди бела дня поваляться с книжкой и наблюдать течение времени в реальном режиме. Зато на его земле из артезианской скважины бил целебный источник и стоял аккуратный заводик по выпуску бутилированной воды. Излишки воды нежадный Иван отвел соседям Тому и третьему совершенно бесплатно для полива, чтобы источник, не дай бог, не застоялся и не заглох. На тех же условиях, то есть без условий, соседи пользовались лесом.

В отличие от мира идей, в нашем мире слез все устроено как надо: неправильно и несправедливо. Трудолюбивый Тот Иван был бедным, а Этот – богатым. Видно, богатство и бедность на роду у каждого написаны. Впрочем, сами они этого и не замечали, жили и жили, и даже дружили, и частенько встречались за столом то у одного, то у другого, пока Тот Иван не женился. Кстати, Этот Иван был женат неоднократно, жен своих держал в строгости, но расставался с ними легко, поскольку в его жизни они играли в основном декоративно-прикладную роль. А Тот Иван к семейной жизни подходил серьезно и девушку себе нашел не местную, да еще и с корнями. Ее прабабушка была прачкой в одном захудалом королевстве и собственноручно стирала королевские подштанники. Поэтому жена Того Ивана считала себя аристократкой и желала достойной для себя жизни, соответствующей ее благородному происхождению.

С жены-аристократки, естественно, все и началось. Разница в материальном положении Того и Этого стала драмой ее жизни. Как женщина умная, она прибегла к методике капельного полива: капала на мозги Того Ивана потихоньку, грязь подмешивала осторожно, обрабатывать мужа начинала в минуты душевной расслабленности и умственного размягчения.

- Вань, - говорила она, - чтой-то не пойму я: сосед-то наш второй дом строит, что ли?

- Да, - радостно отвечал Тот Иван, гордясь другом, - крутую хату Ванька замутил. И строит быстро, молодец. Скоро погуляем на новоселье!

Жена вздыхала:

- Значит, деньги есть… Даже не знаю, откуда у людей такие деньжищи берутся? Печатают они их, что ли?

Иван отвечал:

- Ну, повезло человеку, его счастье…

- Ну да, ну да, - вздыхала жена, - я разве что говорю… Только несправедливо это: ты вкалываешь с утра до ночи всю жизнь, а мы на старости лет каждую копейку считаем, обои переклеить – и то проблема.

Но Иван ее печали не разделял:

- Зато какое крыльцо я забабахал, а? Ни у кого в деревне такого нет.

- Да я разве что говорю, Ванечка. Я каждый день на твое крыльцо любуюсь. Люди из других деревень приезжают – все твое крыльцо фоткают. Вот крышу бы еще перекрыть, а то капает на веранде, вчера чуть варенье не пропало…

- Не грусти, будут деньги, сделаем и крышу, зайка!

- Когда ж они будут, Ваня?..

То ли Тот Иван был туп, то ли психологически устойчив, но до переворота его наивного сознания было далеко. Он, как ребенок, верил в крепкую мужскую дружбу! И слова «мужская дружба» не вызывали у него даже самых смутных толерантных ассоциаций!

Жена решилась на радикальный шаг. Она поехала в город к знаменитому колдуну, который, посмотрев на фотографию Этого Ивана, сказал:

- Не вопрос.

- А сколько это будет стоить?

- Стоимость пачки отворотного печенья и пузырька драчун-воды, и ни копейки больше, - ответил колдун. – Сделаем дело, разбогатеете, тогда и сочтемся. Я просто выполняю долг человека: помогать бедным и убогим, униженным и оскорбленным, гражданам мира и засранцам вселенной.

Колдун не кобенился, как обычно, набивая себе цену. Его легкое согласие и дешевизна услуги объяснялись просто: на фотографии он узнал мужика, который в свое время вдвоем с другим каким-то мужиком набил ему морду, когда он вздумал покуролесить в их деревне, оттянуться, так сказать, на лоне и в лоне.

- А если не поможет? – спросила жена, с сомнением глядя на просроченные печенья и мутную водицу.

- Тогда прибегнем к заговору, - и колдун прошептал ей на ухо заветные слова.

Ни печенье, ни драчун-вода на Того Ивана не подействовали. И тогда жена использовала последнее, самое сильное средство.

С утра она пребывала в томлении, скучно ела, Ивану отвечала невпопад, но намекала на некую загадку и только к вечеру наконец сдалась на уговоры, даже мольбы мужа.

- Не хотела тебе говорить. И сейчас не хочу. Подумаешь, что бабьи наговоры. А вдруг хуже сделаю? Вы ж не разлей-вода всю жизнь… А я что ж? Сегодня есть, а завтра… - и она всхлипнула. – А завтра, может, и ... Сердце вот который день так и ноет, так и ноет…

- Да что случилось-то? – Иван и сам готов был заплакать.

- Пристает он ко мне, Ванечка. Ты на работе, а он…

- Кто он?

- Иван  Этот… Склоняет. Ваня, постой, ты куда?

Но Того и след простыл.

Этот Иван только собирался поужинать и оглядывал с любовью к жизни накрытый стол, когда в комнату ворвался Тот Иван.

- Здорово, сосед, - встретил его хозяин, - ты вовремя. Садись, выпьем по маленькой.

- Не пить я с тобой пришел, - грозно отвечал Тот Иван. – Наливай.

Пауза.

- Закусывай.

- Не закусывать с тобой я пришел, - пережевывая осетрину, отвечал Иван.

- А зачем?

- Правду-матку резать!

- Режь, - поддержал беседу Этот Иван. – Хоть правду режь, хоть матку, гинеколог ты наш. Налить-то еще можно?

- Отвечай мне, Иван, - нетвердо, но настойчиво обратился к нему Тот Иван. – Ты сколько раз женат?

Этот задумался и ответил так:

- Слишком я любил на этом свете все, что душу облекает в плоть.

Он в молодости баловался стишками и до сих пор под настроение цитировал любимые строки.

- А сейчас? – не отставал Тот.

- А сейчас я практически свободен. Нет, скорее теоретически.

- Так зачем же ты к моей жене подкатываешься?

Этот Иван даже протрезвел.

- Я? На твою-то красавку? Ты, Вань, это дело на самотек не пускай. Это, ты только не обижайся, либидо.

Того аж подбросило.

- Что?! Как ты ее назвал?

- Красавкой, а где криминал?

- Не отвиливай, ты! Ты ее либидой назвал! Мало того что ты так, так ты еще и так! Чтоб ноги моей… твоей у меня больше не было, а будешь на мою пялиться, глаза повыковирую…

- По-вы-ко-вы-ри-ва-ю, - машинально поправил его Этот.

Тот плюнул в сторону Этого, развернулся и пошагал из дома к калитке. Этот вышел вслед за ним. Сначала было забавно, теперь его стала забирать злость.

- Эй, - крикнул он вдогонку, - я так понял, что вода и дрова тебе больше не нужны?

Опа! Тот Иван такого оборота не ожидал. Ведь этот козел сам говорил про воду: «Для себя делаю, чтобы не застаивалась». Из своего леса два раза в год привозил дрова и кругляк: «Все равно чистить надо». А сейчас, значит, шантажировать, да? Скоропостижная кончина халявы в планы не входила. Вот гад! По самому больному! Тот Иван машинально дошел до своего дома, прикидывая, что тяжелее: дрова и вода или приставания и «либида». Так и не рассудил.

Жена торжествовала. Говорила, что расстраиваться нечего, что, в конце концов, переедут на ее родину, что жизнь там и люди совсем другие, не то что здесь, где и воздух-то пропах навозом, самогоном и грубостью. Родственники, действительно, с пониманием и сочувствием выслушали эту дикую историю, но к себе почему-то не пригласили. Между тем огород без полива менял свежие краски на бурые, да и зиму пережить тоже как-то надо было.

Этот Иван постарался выкинуть неприятную историю из головы и забыть навеки, одновременно демонстрируя стабильность и спокойствие. Нарочно ходил на виду у соседей с веселым видом, шутил с рабочими и ни одной своей привычке  не изменил. Как-то утром вышел почистить ружье и увидел за забором жену Того Ивана. «А она еще ничего, - отметил он про себя. – Жаль, Тому досталась». Жена тоже увидела соседа с голым вполне себе торсом и ружьем и невольно подумала: «Да, вот это мужик – и при деньгах, и сам такой… плейбоистый». Поймала себя на этой мысли и, устыдившись, убежала домой. Через пять минут, правда, вышла, но зачем-то в новом платье. Тот Иван тоже увидел Этого, но его внимание привлек не торс, а ружье. «Либида!» – выругался он и побежал в курятник за оружием. Чтобы знал, что и у нас кое-что имеется. Нашел только вилы. От волнения он забыл закрыть дверь курятника, и несколько птиц подошли к границе участков. Собаки Этого, нетерпеливо крутившиеся около хозяина с ружьем, сделали простое логическое умозаключение и бросились за добычей. Пытаясь удержать собак, Этот пальнул в воздух из ружья, но эффект получился прямо противоположный. Собаки легко перепрыгнули заборчик и с наслаждением придушили трех или четырех куриц. Тот размахивал вилами, спасая имущество, и продырявил бок одному кобелю и заехал по хребту другого. Собаки отступили, но добычу не бросили.

Так началась война. Приезжал участковый, но его пинками прогнали с обоих участков, чтобы не лез в свое дело. Потому что это не его дело. Жена Того Ивана обратилась к родственникам. Те снова посочувствовали, поохали и даже написали Этому Ивану письмо с предупреждением, что если он не прекратит, то они погрозят пальцем. Его это разозлило, и теперь он нарочно стал отвязывать собак. Известно, что собака, задушившая хоть один раз курицу, потеряна для человечества. Эти отморозки войне были только рады. Тот Иван побежал за помощью к Третьему Ивану. (Вот он и пригодился!) Но он занял нейтралитет, поскольку, с одной стороны, воду и дрова терять не хотелось, с другой – что еще взбредет в башку Этому Ивану?

Уверенность Этого Ивана вызывала смешанное чувство страха и уважения. Казалось, он решил идти до конца и окончательно раздавить несчастного  соседа. С такой мыслью и вставал каждое утро. Это утро не отличалось от предыдущих. Этот Иван встал легко, с ощущением молодой бодрости. «Правду говорят, - думал он, - война освежает». Открыл кран, чтобы умыться и… услышал шипение. Сокращение расхода воды сначала привело к ее застою – давно уже болотцем попахивало, а теперь она ушла окончательно. Иван кинулся к рабочим. Те грузили вещички в машину. «Ваня-джан, - ласково сказал ему бригадир. – Ты уж извини, но, как писал наш древний поэт: когда говорят пушки, дрели молчат. А чем платить-то будешь?» И правда, маленький, но прибыльный заводик  стоял уже несколько недель.

И здесь Этот Иван сделал то, чего не делал уже давно в своей жизни: сначала правой, а потом и левой рукой почесал репу. Вокруг крутились голодные собаки – шавки его войны. Вдали склонялись и падали  в болото рыжие, словно обгоревшие елки. Ветер катил пустые пластиковые бутылки «Ивановской минеральной» по пожухлой траве. Почему-то сразу захотелось пить.

А в доме Того Ивана шел военный совет. Сидя у холодной печи, он под аккомпанемент пустого желудка посвящал жену в детали только что разработанной операции, которая должна была решительно и бесповоротно изменить ход войны. Жена ничего не понимала, кроме самого главного: «Куда глядела-то, курица я безмозглая, где глаза-то мои были, когда за него шла?  Господи, какой же дурак-то!»

Не знаю, чем кончилось у них дело. Мне-то все ясно. Но пытливый читатель должен получить ответ на вопрос вопросов: кто виноват? И я отвечу: все - и мужики, и бабы, и Платон! Это в жизни.  А в мире идей – никто. Какие там на фиг идеи…