![]() | ||
![]() | Новости конкурса | |
![]() | ||
![]() | Спонсоры и партнеры | |
![]() | Помощь сайту | |
![]() | Каталог сайтов | |
![]() | ||
![]() | Администрация конкурса | |
![]() | Новости сайта | |
![]() | Отзывы и предложения | |
![]() | Подписка | |
![]() | Обратная связь | |
Корзун Светлана | Тимоня | ||||
Был Пётр Петрович одним из тех счастливчиков, коих друзья при любом случае называли баловнем судьбы. Вместе с глубоким кризисом, депрессией и японской войной, принёс век двадцатый во многие питерские, некогда благополучные семьи, тревоги, беды, а порой и отчаяние. Но только не в дом Скобеевых. Иной раз Пётр Петрович немало стыдился, что дела у него, вопреки жизненному разочарованию большинства, складывались хорошо: он по-прежнему удачно преподавал в академии художеств — вёл натурные и скульптурные классы, притеснений материальных не испытывал, да и с женой после появления в семье Тимони всё наладилось. Тимоня... Вспоминая о приёмном сыне, Пётр Петрович неизменно разглаживался лицом, суетно прятал влажные глаза в заученном прищуре и принимался крутить усы. Больше всего в такие моменты счастливый отец боялся выдать случайному — не дай бог, недоброму глазом человеку — своего обожания и привязанности к пугливому, но такому чудесному Тимоне. «А ведь как-то жил без него! И ведь счастливым себя местами мнил! А то, что счастья и не касался — не ведал». В доме Собеевых Тимоня появился пару лет назад — осенью. Случилось это по возвращении супругов из Самары, где гостили они у купца и мецената Шихарева — давнишнего друга Петра Петровича. И не было в то давнее, сентябрьское, утро на Таракановской большей новости, нежели та, что на воскресный променад, вопреки заведённому порядку, вслед за супругами Скобеевыми из ворот вышла странная парочка. Это была низенькая — скорее ветхая, нежели старая — нянюшка, державшая за руку перепуганного мальчонку, лет трёх-четырёх от роду, наряженного во всё новое до хруста. — Это нам бог послал! — загадочно отвечала на расспросы соседей светившаяся Анна Сергеевна. — Я его вымолила, а супруг любезный, Пётр Петрович, сердцем принял. Сам же Пётр Петрович предпочитал в разговоры с соседями не вступать — он учтиво кланялся, оставаясь лицом суров, и, как всякий иной день, неторопливо шествовал вниз по Таракановской. Но от слов Аннушки на сердце его, хоть сызмальства к сантиментам и неприспособленном, становилось тепло и благостно. Два года минуло с того осеннего утра. Два счастливых невозвратных года. *** В то утро, за воскресным чаем, Пётр Петрович с супругой перво-наперво обсудили субботнее происшествие в детской: ставшая последнее время вовсе немощной, нянюшка не смогла удержать лошадку, и Тимоня набил на лбу шишку, величиною с грецкий орех. С трапезой было давно покончено, а Пётр Петрович всё горячился по-поводу вчерашней оказии . Он много курил, хмурился, и Анна Сергеевна догадалась: разговора о новой няне избежать не получится. — Аннушка, душа моя, нам надобно один важный вопрос обсудить, —издалека начал Скобеев. — И сделать это безотлагательно. Однако стук в дверь отвлёк главу семейства от намерений. А чуть позже и вовсе спутал все планы. И не только на это утро. Крупная, немолодая женщина, по-южному смуглая, коих Скобеевы видели множество в Самаре и окрестностях, уверенно встала посреди гостиной. — Я за сыном, — без предисловий объявила она низким, чуть сиповатым голосом. И моментально залила комнату густой вязкой тревогой. И ещё каким-то горьковатым пряным запахом. Все присутствующие затихли, а женщина, едва скользнув глазом по перепуганному Тимоне, сказала, обращаясь к Петру Петровичу: — Вот — бумаги привезла. Передумала я. В комнате стало тихо, как в усыпальнице — той семейной, что поочерёдно приютила двух мертворождённых детей Скобеевых. Тимоня — и прежде-то боязливый до судорог — опрометью бросился к Анне Сергеевне: он не проронил ни слова, но вцепился в батистовый рукав так, что Аннушка физически ощутила ужас, овладевший сыном. И тут воздух разрезал крик: — Нет! — вскрикнула тщедушная нянюшка, невесть откуда взявшаяся в гостиной. Она замахала руками, точно пыталась вытолкнуть незваную гостью прочь. — Нет, паршивка! Не вертать тебе сына! Сама мальца отдала! Старушка затряслась, как в припадке, но продолжила даже громче: — Али забыла, как причитала-плакала?! И кормиться-то нечем, и мужа закололи, и пузо новое на нос лезет! А как деньги-то схватила! Как вцепилась! Нет возврата! Нет, и не думай! — Помолчи, старая! — спокойно сказала пришедшая женщина. — Не с тобой говорю. А возврат всему есть. И она большой — почти мужицкой — рукой положила на стол казённые бумаги. Никто не торопился к ним прикоснуться, лишь всё та же нянюшка, стоявшая поодаль, зашаркала к столу. Она склонилась над бумагами и, вероятно, заприметив пятно печати, всплеснула руками. — Господи, помилуй! Да как же такое случилось-то?! Боженька милостивый! Защити ты Тимонюшку и нас — грешных! И завыла старая, что силёнок оставалось. Она причитала так горько, так отчаянно, что Скобеевы поняли — почувствовали — горе непоправимое пришло в их дом. Пётр Петрович по-прежнему молчал, но Анна Сергеевна, даже не оборачиваясь, ощутила ужас, обручем стянувший нездоровое, измученное сердце мужа. После стольких лет бездетности, он впервые был по-настоящему счастливы, и вот теперь эта женщина... — Любезная, — хрипло начал Пётр Петрович, обращаясь к незваной гостье, и одновременно жестом отсылая причитающую нянюшку прочь. — «Любезная» говоришь?! Тамара Никаноровна я. Али забыл? Скобеев прокашлялся, но голос его засипел ещё сильнее. — Послушайте, Тамара Никаноровна. Не будем пугать почтенное семейство. Извольте пройти со мной в кабинет, где мы и обсудим наши дела. — А нечего обсуждать! — отрезала женщина. — Всё решено: бумаги — вот они, на столе. С печатями. А разговоры в кабинетах разговаривать мне недосуг. Женщина грузно опустилась на стул, и потуже завязала узел, из которого минуту назад достала бумаги. — Котомку-то мальцу, чай, какую соберёте? — спросила она и, не таясь, стала осматривать добротную обстановку комнаты. — Голодранцем-то, поди, не выпроводите? И тут, всё время молчавшая, Анна Сергеевна не выдержала: схватив на руки перепуганного Тимоню, она с рыданиями выскочила из гостиной. Уже в детской убитая горем мать разразилась таким отчаянным криком, что сердце супруга выдавило наружу боль, исказившую прежде в меру приятное лицо до гримасы. — Прочь, ехидна! — хватаясь за сердце, и, вскакивая со стула, закричал Пётр Петрович. — Прочь! Не видать тебе сына! Мой он! Мой! Наш! Тамара дёрнулась с места, но сдаваться и не думала. — И правильно! Не видать тебе Тимони! Не ведаю, что ты там за бумажки раздобыла, но закон на моей стороне. Я докажу, я пойду... — Так закон-то — он разный бывает! — осклабилась Тамара. — Только судиться мне с тобой не с руки. Времени нет. Место я нынче получила. Хорошее такое место. Женщина неприятно хохотнула, но тут же посуровела лицом. — Мне мальчонка нынче самой нужон. Тимофей-то — сын мой — как ни как, наследник будет. Да только благодетель стар, не ровён час, помрёт. Оттого, надоть отцу успеть наследника предъявить. А особливо родне евонной — жуть-куражистой. — Да разве это не гадость?! — возмутился Пётр Петрович и принялся нервно мерить комнату шагами. — Разве ж возможно такое? Мы ведь у Шихарева в усадьбе гостили, когда вашего мужа — Тимониного отца — копьём в меже закололи. Я же помню! Ещё слухи ходили, будто его крестьяне и порешили — за четверть прирезанной сажени. Скобеев порывисто сел на стул, отчего тот пронзительно скрипнул. Но, не в силах сидеть на месте, Пётр Петрович снова вскочил и заметался по комнате. — Да ведь всё помню, как сейчас! Вы в доме у Шихарева тогда Тимоню ещё безотцовщиной клеймили! В ноги нам с женой падали! Просили, мол, заберите, Христа ради, мальца — не дайте с голоду пропасть! Ведь и то верно — на сносях были, не прокормились бы втроём. И тут Пётр Петрович, вспомнил необъятный живот Тамары. — Другой ребёнок! У вас же есть другой ребёнок! Предъявите его, коли благодетель так стар и глуп, что невдомёк ему проказы ваши бабские. — Да цыц ты! — большой чёрной вороной вздыбилась Тамара и жёстко толкнула Петра Петровича. — Уж, не рисовальщик ли белорукий собрался меня учить, как дитями своими распоряжаться? Как сам за шестьдесят рублей чужого ребёнка торговал — так совесть не вскидывалась?! Меж кисточек закатилась?! А теперь, значит, на свет божий выпукнулась! Да только нынче мне твои шестьдесят рублей за ненадобностью! Возверну! Возверну — не дрогну! А сына отдавай! — Не отдам! — прохрипел багровый Пётр Петрович, едва держась на ногах. — Тимоне хорошо здесь. Его любят. И всю жизнь будут любить! И всё у нас хорошо будет! — Ой ли?! — cкривилась Тамара. — Да будет ли? А коли, кто петуха красного пустит?! А тот возьми, да дом твой, добром набитый, вместе с картинками да домочадцами и того — до уголька дымного изведёт. Переживёшь ли? Тамара зло прищурилась и почти зашептала: — Ты вот вид спокойный выказываешь, пыжишься. Молодец. Мужик. Да только я планы свои сокровенные ещё и говорить не начала, а ты уже за сердце схватился. Коли не держался бы — так на пол уже скопытился. А коль узнаешь, что в головушке моей отчаянной зреет — сдюжишь ли? — Пошла вон! — заорал Скобеев, валясь на стул, точно куль. — Я на тебя управу найду! — Пошла. Пошла, милый. Только ненадолго. Третьего дня за Тимофеем приду. А ты жди! Или жди неприятностей, коли не передумаешь. — Забудь про Тимоню! Не передумаю! И запомни — нет у тебя сына! — Так ведь и у тебя тоже много чего скоро не будет. И с этими словами, полоснув тёмными юбками по порогу, Тамара вышла прочь. *** Новость о том, что Анна Сергеевна утром обнаружила бездыханную няньку с подушкой на лице, облетела Таракановскую за полчаса. А к девяти карета из жандармского учреждения уже стояла у ворот Скобеевых. — Пётр Петрович, да не переживайте вы так, — увещевал краснощёкий, не к месту жизнерадостный служивый. — Старые люди — что с них взять?! Вот третьего дня один дед в луже утонул. Пьяный, конечно. Но ведь судьба какая! Путейщик справный был, детей-внуков — орава! А на тебе! В луже захлебнулся. Сдаётся мне, что и у няньки вашей судьба такая! Замёрзла старая ночью — вон, окно-то в комнатке открыто было — подушку на голову и положила. — Да-да, — повторял безразличный к версиям полицейского Скобеев. — Да-да. — Так что полноте, Пётр Петрович, убиваться. Нянька и так уже чужой век зажила, — хохотнул полицейский. — Нам с такими службами один бы отвековать, а ваша приживалка по второму кругу намылилась! Сколько годков-то ей было? А? — спросил он. Но, махнув рукой, сам и ответил. — Поди, и сама уж не помнила. Упокой, боже, душу грешную. Он перекрестился и глянул за занавеску: там, в маленькой комнатке, на софе, крепко обнявшись, тихо плакали Анна Сергеевна и Тимоня. — Пётр Петрович, а есть ли родня у... У почившей? Я это к чему — сообщить бы надо. — Да-да, — продолжал не слушая отвечать бледный Пётр Петрович. — Да-да. *** Тамара появилась лишь на пятый день. — Собрали монатки-то? — спросила она с порога. — Зачем пришла? — процедил Скобеев и, подтолкнув перепуганную жену с Тимоней на руках в детскую, плотно закрыл дверь. — А ты не ведаешь?! За сыном. — Нянька — твоих рук дело? — Да кто ж тебе скажет? — ухмыльнулась Тамара. — Говорят, несчастный случай. И, не дождавшись приглашения, она по-хозяйски прошла к столу. — Мой тебе совет, Пётр Петрович. Подумай хорошенько, как правильно, да по-уму дело сделать. А ну, что с тобой случится?! Сам посуди: останься Аннушка одна с дитём — откуда достатку взяться? Кому нужна будет немолодая вдовая баба без ремесла в руках, да ещё с мальцом? На что парня-то обречешь? — Прочь... — взмолился совсем сдавший Скобеев. — Шла бы ты прочь. От карканья твоего голова раскалывается! И Пётр Петрович сдавил ладонями виски с такой силой, что казалось, будто он пытается выжать боль через глаза, уши, рот, нос... Тамара поправила выбившуюся из-под платка чёрную прядь и, усевшись, потянулась за яблоком, что лежало в вазе. — Вот я и говорю, — продолжила она бесцветным голосом. — Ты бы, хозяин, не кочевряжился. Сердце у тебя — давеча соседи сказывали — совсем никудышное: старуху хоронил — сам чуть в яму не ухнул. И голова — вон — болит, аж видно. Да ты желваками-то не води — не напугаешь! Тамара откусила яблоко и продолжила безразлично: — Не пугай ты меня, Пётр Петрович — не трать силы. Я нынче непугливая: что подушкой старуху приложить, что мужа-супостата в меже копьём ткнуть — всё одно. Мне в жизни такого попробовать выпало, что и напугать меня больше нечем! Тамара перестала жевать и замолчала. Безвольно свесив руки, она уставилась в зеркало, с которого только вчера сняли траурную тряпицу. И вдруг Петру Петровичу отчётливо явилось, что смотрит она не в зеркало, а в своё прошлое. И чем дольше Тамара так сидела, тем страшнее Скобееву становилось представлять, что она там видит. «А ведь она не обманывает! — осознал Пётр Петрович. — Нечего ей больше опасаться. И терять нечего. И теперь, когда жизнь послала Тамаре единственный шанс, никто её уже не остановит». И тут Пётр Петрович окончательно понял, что ничего супротив неё сделать не сможет. — А за сына не бойся, — непривычно мягко сказала Тамара, но Пётр Петрович всё равно вздрогнул. — Я его не насовсем забираю. Как наследство получу — верну. Тамаре было стыдно — Скобеев понял это по тому, как женщина суетливо затеребила в руках вышитой край крахмальной скатерти. — Отвыкла, — не таясь, сказала женщина. — Я тебе честно скажу: как увидела — сразу поняла, не родной он мне стал, Тимоша-то. Чужой. Совсем чужой. Тамара оставила в покое скатерть и уже спокойнее договорила: — И потом... это ты, Пётр Петрович, верно давеча припомнил: брюхатая я тогда была. И ребёнок второй у меня есть. Девочка. Нюрой звать. Нюронька. Солнышко моё. Тамара запорхала влажными ресницами и посмотрела на Петра Петровича, ища понимания. Но тот, был занят только мыслями о сыне. — Ты вот, Пётр Петрович, думаешь, я злобная, лютая. А я ведь умею дитё любить! Верь не верь — а умею! И жить бы нам с Нюрочкой счастливо — в тепле, в сытости, в богатом доме... Тамара опять взглянула на Скобеева, но тот был полностью поглощён своими переживаниями и лишь таращил невидящие глаза на женщину. — Да чего ты так на меня смотришь-то?! — огрызнулась Тамара, хотя ничего осуждающего во взгляде Скобеева не было. — Думаешь, я не заслужила сытой жизни? Или Нюра, ангел мой, перед богом успела чем провиниться? Нет. Нет и нет! Тамара и не заметила, что уже не говорит — кричит о своей беде. — Да только не признаёт старый хрыч Нюру своей. Не признаёт — и всё тут! Заладил: верни, говорит, моего тайного наследника, что у людей спрятала. Когда вернёшь — тогда и поговорим. И заживём. А случись что — всё на него подпишу! Но, главное, девку твою крестьянскую в доме терпеть буду. *** Всю дорогу Тимоня плакал. Плакала и Тамара. Она жалела и себя, и диковатого мальчонку, и оставленную со злой золовкой Нюрочку, и загубленную няньку, поднявшую сначала её, а потом и Тимофея. Впервые жалела Тамара и мужа — гулёну и выпивоху — бившего её всю жизнь смертно, оттого и заколотого ею в сырой меже. | |||||
© Корзун Светлана, 2015 | |||||
<<<Другие произведения автора |
| ||||
![]() | ||||
| ||||
![]() | ||||
По алфавиту | ![]() | |||
По странам | ![]() | |||
По городам | ![]() | |||
Галерея | ![]() | |||
Победители | ![]() | |||
![]() | ||||
Произведения | ![]() | |||
Избранное | ![]() | |||
Литературное наследие | ![]() | |||
Книжный киоск | ![]() | |||
Блиц-интервью | ![]() | |||
Лента комментариев | ![]() | |||
![]() | ||||
Теория литературы | ![]() | |||
Американская новелла | ![]() | |||
Английская новелла | ![]() | |||
Французская новелла | ![]() | |||
Русская новелла | ![]() | |||
![]() | ||||
Коллегия судей | ![]() | |||
Завершенные конкурсы | ![]() | |||
Чёрный список | ![]() | |||
Все произведения, представленные на сайте, являются интеллектуальной собственностью их авторов. Авторские права охраняются действующим законодательством. При перепечатке любых материалов, опубликованных на сайте современной новеллы «СерНа», активная ссылка на m-novels.ru обязательна. © "СерНа", 2012-2023 г.г. |