Корзун Светлана

Лиза старела на глазах, и никто не мог понять — в чём дело.

— Иди к врачу, — нудила мать. — Я в сорок пять выгляжу моложе, чем ты в двадцать. Кому такая нужна будешь?!

Но дочь уже догадалась, в чём дело, и чужая версия её не интересовала.

***

Когда Лиза перешла в восьмой класс, она окончательно поняла, что не любит свой дом.

«Её дом», — мысленно поправляла себя девочка.

Всё здесь приводило Лизу в унынье: несоразмерная тяжёлая лепнина, дешёвая бронзовая патина под низким потолком, колонны, втиснутые в прихожую — всё!
Но больше всего раздражали жеманные напомаженные кавалеры и фальшиво-стыдливые барышни, изображениями которых были густо увешаны все стены.

Лиза умоляла мать:
— Сними эту мазню.
— Что бы понимала в искусстве! — горячилась Вера Львовна. — Жанровая живопись так подходит к стилю рококо! Хотя... Толку с тобой обсуждать наш дом! Ты ведь даже не поинтересовалась, во что мне обошёлся этот ремонт.
— Мам, в твоём хрущёвском рококо хочется сдохнуть. Здесь можно долго и красиво умирать — жить нельзя.

— Неблагодарная! — всхлипывала Вера Львовна, театрально сжимая виски.

И закрывалась в комнате.

Остаток вечера она самозабвенно жаловалась на дочь телефонным, всегда готовым к сочувствию подругам.

Шло время, и, чуть повзрослев, Лиза однажды поняла: чужим делают дом вовсе не вычурные вензеля и пасторальные картинки. С каждым днём её одиночество становилось всё явственнее. И невыносимее.

«Хочу другой дом! И другую мать... — неожиданно пожаловалась Лиза плюшевым игрушкам, коих в свои пятнадцать стала покупать без меры. — А лучше мать и отца. Как у Антоновой. Или, как у двойняшек Ребузовых».

Но родителей не было — была неустроенная Вера Львовна: яркая, порывистая, в неизменных, срисованных с гравюр пеньюарах.

И ещё были эти мерзкие картинки. Одна висела в ногах Лизиной кровати: похотливый старикашка в пенсне глазел из окна на девицу, игриво выставлявшую напоказ задрапированные прелести.

«Гадость какая! — морщилась Лиза, разглядывая перед сном картину с недвусмысленным сюжетом. — Выйду замуж, будет у меня дом — ни за что не повешу такую пошлость».

Но ей не исполнилось ещё и шестнадцати, и до своего дома было далеко.

Оставалось лишь мечтать.

И Лиза мечтала.

Так в начале девятого класса у Лизы случился ВБ.

Он вошёл в её судьбу тихо, буднично и без затей.

Взрослая, растерянная и задумчивая, Вере Львовне девочка ничего не сказала: была уверена — мать сама почувствует. Всё, чего хотелось Лизе — понимания. И, может, чуточку сочувствия.

— Где твоя совесть?! Ночь на дворе! Совсем обнаглела! — вскипела пунцовая Вера Львовна, едва за Лизой захлопнулась дверь. — Решила меня опозорить? Не хватало, чтобы тебя с Дурыгиной из шестнадцатой начали сравнивать! Ты из приличной семьи - не смей этого забывать!

Слова оказались не те: хлёсткие, неправильные, ненужные.
Жить под одной крышей стало невыносимо.

***

Лиза поднялась на свой этаж, нащупала в тёмном подъезде кнопку и позвонила — ключ мать отобрала сразу, как узнала о романе с ВБ.

Вера Львовна с огуречной маской на лице открыла дверь:

— Явилась? Что-то сегодня рано!

Лиза промолчала.

Перешагнув порог, она стянула вязаную шапочку и лениво тряхнула головой. Прихожая наполнилась уличной сыростью и заблудившимся в волосах чужим терпким запахом. Пока дочь справлялась с молнией, мать беспардонно ткнулась огуречным носом в затылок:

— Снова этот тошнотворный запах!

Вера Львовна резко откинула голову, точно под нос сунули ватку с нашатырём.

— Фу! Вонища! — брезгливо произнесла она и театрально помахала рукой. — И грязь! Понимаешь, о чём я? Иди — помойся!

Лизе и самой не нравилось, как пахли её волосы и тело после встреч с ВБ — терпко, насыщенно-взросло. Но «железная Вера» — как всё чаще величала девочка мать — не унималась:

— Ты сама стала, как высохший сандал. Смотреть тошно: кожа серая, тусклая. Лучше бы вместо этих плюшевых уродцев маску для лица купила.

И Вера Львовна ткнула пальцем в сторону детской, где жались друг к другу многочисленные «портящие интерьер» запоздалые зайцы и мишки.

— И ещё, — добавила железная Вера, глядя, как дочь стягивает новые сапоги. — Скажи, этому старому козлу, чтобы сменил парфюм.
— Этот старый козёл старше тебя всего на пять лет, — устало огрызнулась Лиза.
— Вот именно. Самой-то не противно?

Лиза запнула под тумбу узкие сапожки — подарок ВБ, и, просочившись в комнату, захлопнула дверь перед носом матери.

***

— Ничего не понимаю, — оправдывалась Вера Львовна в кабинете директора школы. — Я всю жизнь только и занималась, что дочерью: любимую работу поменяла — на немецкий к репетитору и в художку её водить. Я же... я ведь от женского счастья отказалась! Вы меня понимаете?

Директриса молчала: беременная девятиклассница не нужна была ей ни под каким соусом.

А Вера Львовна продолжала яростно и театрально:

— Как могла в интеллигентной семье вырасти такая дочь?! Со мной не должно было такого произойти! Я не заслужила! Вы бы знали, в какой строгости я её держала!

Но директриса, окончательно устав от визитёрши, встала из-за стола:

— Оставим выяснение причин: вы сами должны разобраться, где упустили дочь. Меня сейчас другое волнует: нужен ли вам скандал, и как быстро вы заберёте Лизу из школы?

— Значит, так? — процедила вмиг переставшая быть любезной Вера Львовна и убрала батистовый платочек от ухоженного лица.

Но директриса не уступила:

— А что вы хотели? Или будете ждать, пока подключится ГОРОНО, прокуратура и родители одноклассников? Владислав Борисович — человек в городе известный, уважаемый. У него семья. Вы хотите всем жизнь испортить?

— А школа тоже хороша! — неожиданно выкрикнула Вера Львовна. — Проворонили ребёнка! Чем вы там на своих педсоветах занимаетесь? Шампанское родительское распиваете? Хотя нет: судя по вашей физиономии, предпочитаете водочку.

Ошарашенная, директриса не сразу пришла в себя.
— До свидания! — сказала она как можно сдержанней. — И... подумайте о дочери.
— Да заберу я её! — огрызнулась Вера Львовна и поднялась со стула. — Тем более, что на ваше воспитание, как вижу, рассчитывать глупо. Не Смольный. Да! Не Смольный!

И повернувшись на высоких каблуках, она зацокала к выходу.

— Но вы пожалеете! — уже из коридора гортанно выкрикнула Вера Львовна.
— Вам о дочери надо подумать, — с сожалением заметила директриса. — Ей сейчас труднее всех.
— Разберусь. Она своё тоже получит!

***

Зима в тот год выдалась особенно неласковой: мачехой, она ежеутренне нахлобучивала тяжёлые, осыпающиеся мокрой крошкой облака на доминошные хрущёвки, уродливые коммерческие палатки и старенькую ржавую телебашню провинциального городка. Но даже в такую погоду Лиза домой не спешила — бродила среди грустных и равнодушных людей, присматривалась, додумывала и примеряла на себя судьбы с чужого плеча.

Однажды встретила мамашу с кривобокой коляской. «Зря она малыша в такой некрасивой коляске возит, — подумала Лиза. — Наверное, ребёнок уродцем вырастет. Вот я своему малышу буду всё самое красивое покупать, чтобы он сразу чувствовал, что принц».

В один из таких январских вечеров и пришёл ВБ.
Он был смущён, нервничал и старался не смотреть на Лизу. Она же вообще чувствовала себя лишней в комнате, так как разговаривал он только с Верой Львовной.

ВБ принёс деньги.
Вероятно, много.
Мать оттаяла.

И опять всё произошло до неприличия обыденно.

Когда успокоенный и даже повеселевший ВБ одевался в прихожей, мать, румяная после подаренного мартини, как барышни с миниатюр, неустанно о чём-то щебетала. Лиза же равнодушно смотрела на своего первого в жизни мужчину, пытаясь понять — жалеет ли, что он был в её жизни?

С ВБ Лиза познакомилась три месяца назад — случайно, на выставке. В числе прочих учеников художки, она выставляла летние акварели, а ВБ был приглашён на открытие в качестве свадебного генерала.

— У вас очень необычная палитра, — сказал он Лизе, когда та показала свои работы.
— Я и сама необычная, — ответила Лиза.

ВБ вздрогнул.

— А ещё я красивая. И взрослая. Только этого никто не замечает.

ВБ внимательно посмотрел на смелую девушку: «Правда, красивая. И взрослая».

***

Сколько денег принёс ВБ - Лиза у матери не спросила. Было противно и муторно. Или это токсикоз так давал о себе знать.

А потом был неудачный аборт.

И прошло не меньше месяца, прежде чем Лиза осознала: «А ведь всё кончилось! Больше в жизни ничего не будет. Ничего неизвестного. Всё уже случилось, и случилось кое-как: ни тебе большой любви, ни тебе сына-принца».

И ей стало тоскливо до обречённости.

После академического отпуска, проведённого в южных краях у родственников, похудевшая и помрачневшая Лиза вернулась домой. В школе про беременность не забыли, но и вслух не упоминали.

Всё пошло своим чередом.

Если бы не ощущение бессмысленности происходящего.

Девчонки влюблялись в одноклассников. Лиза лишь презрительно жала губы. Она не осуждала, но и не понимала — что девочки находят в этих прыщавых глупых малолетках?!

С каждым днём Лизе становилось всё тоскливее. Она пыталась читать, но романы не увлекали: ничего подобного — яркого, романтичного — с Лизой, а, значит, и с другими, в жизни не происходило.
«Одно враньё», — раздражённо думала Лиза.

С фильмами было ещё хуже: Лиза смотрела на экранные мытарства героинь и недоумевала — неужели это кого-то трогает?!

Мир изменился.
До неузнаваемости.

Лиза всё чаще представляла себя голой, стоящей посреди шумного перекрёстка на пронизывающем ветру. Мимо проносились машины, люди смотрели в окна, но мимо неё. А Лиза всё стояла... И стояла... И никому до неё не было дела.

«Не может быть так пусто. Я же не покойник! — думала Лиза каждую ночь, вглядываясь в чёрный колодец потолка. — Надо чем-то жить. Только чем?»

Летом Лиза обнаружила, что школа закончилась.
Похорошевшие от мужского внимания одноклассницы принялись выскакивать замуж.
Лизу приглашали, но после пары банкетов она поняла, что делать ей на чужих свадьбах нечего: мальчишки-ровесники казались жалкими, бесхарактерными, бесперспективными.

«Не ВБ. Тот хоть старый был, но с положением», — сравнивала Лиза и не давала мальчишкам ни малейшего повода для ухаживаний.

Впрочем, те не очень и стремились, хотя выглядела Лиза привлекательно, а в её внешности появилось что-то манящее.

Позже это манящее переросло в заманивающее.

А ещё позже — в хищное.

Нечастые поклонники помелькали-помелькали возле «хищницы», да и разбрелись — кто куда.

Лизе едва исполнилось двадцать, когда она обнаружила, что рядом не осталось ни одного претендента на руку.

И тогда, просчитав варианты, она наметила жертву: он был симпатичный, нежадный, вроде, с деньгами — обыкновенный такой парень.

— Вера Львовна, а не сходить ли мне замуж?! — без вступления, не спросила — скорее, констатировала Лиза.

За кого — железная Вера не спросила.

— Денег на свадьбу не дам — я ещё на море в этом году не ездила.

***

Первое официальное замужество никаких дивидендов не принесло, хотя и продлилось пять лет.

— Развожусь. Слышала, что сказала?
— А зачем выходила за него? — не отрываясь от зеркала, спросила Вера Львовна. — Видела же, что из дворняжек. Дальше-то что? Опять ко мне на шею?
— Ну, нет! Увольте! — оскалилась Лиза. — В Москву уеду.
— Правильно.
— Тебя не спросила.

Лиза отодвинула мать от зеркала и вгляделась в отражение: ещё одна глубокая морщина неровно разделила лоб пополам.
— Откуда только эта дрянь берётся?! Вчера ещё не было.

Лиза переехала в столицу: подальше от матери — поближе к благам.
Второй муж был москвичом — «из успешных». Но, оформив отношения, и, прожив чуть больше года, Лиза всё чаще стала вспоминать первого мужа. И даже ВБ. Она не могла объяснить даже себе, к чему эти ночные путешествия в прошлое, но почему-то всё чаще хотелось думать о любви. Промучившись ещё год, Лиза окончательно поняла, что для любовных воздыханий ни ВБ, ни первый, ни второй муж не годятся.

— Развожусь, — позвонила она железной Вере.

— Опять с голой жопой прискачешь?

— Всё нормально, мамаша! Не ссыте. Поумнела. На сей раз и вам кое-что перепадёт!

Когда Вера Львовна помогла дочери выгрузить из багажника и дотащить до квартиры многочисленные чемоданы, взгляд выдал тревогу.

— Чего смотришь? — спросила Лиза, догадавшись. — Сильно постарела?

— Что они с тобой делают?! Ты выглядишь, как...

— Не начинай. У меня есть деньги: сделаю очередную пластику — не проблема. Сейчас посмотришь, сколько я тебя барахла навезла, о роже моей думать забудешь.

— Да я-то ладно...

Ночью, каждая в своей комнате, женщины плакали.

Утром Лиза уехала.

Мать сделала вид, что спит.

Лиза сделала вид, что поверила.

***

— Мам, говори медленнее! Скайп — это хуже нашего межгорода! Так ты приедешь на свадьбу? Это рядом с Мейсеном. Нет? И правильно. Ты же язык не знаешь.

Вера Львовна пыталась что-то ещё сказать, но Лиза её перебила.

— Кстати, спасибо тебе, что столько лет таскала меня на немецкий. А приезжать... Нет смысла. И потом, я не хочу, чтобы все тыкали: «Как хорошо выглядит ваша мама! Вы как сёстры».

Лиза помолчала, а потом не к месту бравурно добавила:

— Зато на фоне жениха я просто девочка: мои двадцать семь, хоть и с такой рожей — не его семьдесят два. Но Вилберт потрясный дед. Очень богатый. Картины коллекционирует. Кстати, помнишь, в моей комнате «Красавицу у источника»? Ну, Хамса Йоханна. Так вот: подлинник висит у Вилберта в кабинете.

Лиза неприятно засмеялась, а потом добавила:

— Правда, у его братца подлинников Хамса Йохана вообще штук восемь. Да и вся коллекция раз в пять больше. Он вообще до неприличия богат. Но и старше моего на пять лет. Хотя, такой ещё — огурец! Что? Мам, плохо слышно! Как я? Отлично! И перспективы шикарные. А... про лицо. А кому оно нужно?! Вилберта всё устраивает. А что там дальше будет — одному богу известно... Или дьяволу. Кто там из них двоих мне пакостит?! Всё! Отключаюсь. Чао, Вера Львовна.

Лиза захлопнула ноутбук.

Она посмотрела в зеркало: под нависшими веками холодно серели тусклые равнодушные глаза, тёмными валиками свисала со щек лишняя кожа.

Лиза положила ладони на лицо и попыталась помассировать скулы, но вдруг отчётливо ощутила терпкий и острый запах сандала.

— Фу! Горечь какая. Аж в горле запершило.

Лиза поднесла ладони и втянула воздух:

— Запах... Знакомый такой. ВБ... Сволочь. Украл у меня молодость. Да что молодость! Всё украл! Всё! Сволочь! Сволочь-сволочь-сволочь! — неожиданно закричала Лиза, и её кулаки забарабанили, что было сил, по старинному инкрустированному столу.

Впервые за много лет Лиза плакала. Она рыдала без оглядки на мать, на соседей, одноклассников, прислугу и глуховатого Вилберта — громко, навзрыд, безудержно и безутешно.

Лиза не сразу пришла в себя, а когда окончательно успокоилась — промокнула сухим платком многочисленные набухшие шрамики на лбу, у висков и за ушами.

— Керстин! — крикнула она в распахнутую дверь гостиной. — Керстин... старая корова, — шёпотом добавила Лиза.

— Фрау?

— Срочно разыщи для меня адрес того генетика из Гарварда, о котором вчера писала газета, — легко справляясь с немецким, приказала Лиза.

— Слушаюсь, — ответила Керстин и, склонив голову, вышла из просторной гостиной, обставленной мебелью восемнадцатого века.

— И ещё!

Женщина задержалась у дверей.

— Керстин, а почему в замке весь персонал старики?!

Прислуга, будучи дамой в возрасте, заметно смутилась.

— Ваш... будущий муж любит порядок. И стабильность. А молодёжь...

Лиза не дала договорить.

— Завтра же дайте объявление в газету: в окрестностях Мейсена в замок требуются молодые и энергичные помощники.

На слове «помощники» Лиза задумалась и улыбнулась.

— Мадам, какие ещё требования будут к соискателям? — робко заметила женщина. — Наличие рекомендательных писем?

— Требования? Я же сказала — молодость! И пусть будут красивыми! Да! Красивыми!

И Лиза, приподняв край пеньюара, отороченного кружевом Девоншир, кокетливо выставила ножку — полюбоваться дорогими домашними туфельками на невысоком, но невероятно изящном перламутровом каблучке.