Бочарова Галина

Они сидели в номере, венчающем пирамиду небоскреба, в метровом городе, городе из белых костей. Кажется, они были единственными живыми существами в этом бледном затерянном мире: ни движения, ни осмысленного звука вокруг – радионавигационная система транслировала лишь статический шум и однообразные завывания никогда не стихающего ветра, лижущего стальные завитки несущих креплений и стен.

Его ноги были скрыты красным клетчатым пледом, потому что постоянно стыли от холода, сжимающего его горло призрачными пальцами уже двенадцать лет подряд. Он усмехался, когда думал об этом, поскольку перехитрить смерть – это чертовски забавно.

– Не понимаю, чему ты радуешься, – мрачно изрекла женщина, сидящая на диване с бокалом вина в руке. Ее собственные ноги, обтянутые черным нейлоном колгот, были подогнуты, так что из-под короткого платья выглядывали лишь острые колени – как два траурных лица без черт с укором глядящие на него.

– Просто кое-что вспомнил, – он пожал плечами и погладил подлокотник кресла, которое редко покидал. Мышечная дистрофия, преследующая его с детства, давала много времени на размышления, но ограничивала свободу действий. При таком образе жизни можно детально обдумать перспективы существования и возможные последствия событий, но затруднительно сыграть в футбол или протрусить по беговой дорожке.

– Они наверняка рыщут поблизости! – она сорвалась с места и нервно прошлась взад-вперед. Он любовался ее порывистыми страстными движениями, в которых было полно жизни и огня, но так и не счел нужным развеять ее страхи. Только приподнялся со вздохом, чтобы дотянуться до баночки со своими лекарствами и вытрусил на ладонь две крупные круглые таблетки неотропина.

– Хотел бы я выпить, – он с завистью покосился на полупустой бокал, который она оставила на низком столике из черного пластика, и женщина с недоумением проследила за ним взглядом.

– Ты слышал о чем, я тебе сказала? Людвиг, мы должны бежать! – чуть скошенное глазное яблоко – легкий эффект гетеротропии, который мучил ее в моменты особых нервных напряжений. Когда-то он мог снимать приступ одним лишь мягким нажатием на сведенную судорогой мышцу.

– Сядь и успокойся, – предложил он. – Куда мне бежать? Я – смотритель.

Она с вызовом выпятила челюсть и чуть качнулась в сторону кварцевого окна – сверхтугой сплав из жидкого пластика и песка не мог пробить даже энергоплазменный луч, в чем им, наверное, в скором времени придется убедиться.

– Не понимаю…. Не понимаю, как микробы из сточной канавы могут быть дороже собственной жизни!

– Ну, если эти микробы вырабатывают триллион энергии в год, то потенциал их в чисто коммерческом плане – огромен! Ценность данного объекта – в дешевизне и неистощимости ресурсов, а эксклюзивность в том, что это анаэробные формы, они могут продуцировать энергию даже в вакууме космоса…

– Хватит! – с гневом прервала она его и даже топнула необутой ногой по ковру.

– Ах! Это был чисто риторический вопрос. Я понял.

– Людвиг, – теперь ее голос звучал умоляюще, в нем гасли и растворялись отголоски давно забытого чувства, как будто рушилась и опадала воздвигнутая башня из холода, отрешенности и равнодушия. Под порывом свежего ветра стальные кирпичи обращались в прах, и башня выбрасывала в небо тучи пепла. Он поежился, испытывая смертельный испуг. Эта ее власть над ним до сих пор сильна. Сможет ли он отказать, попроси она его по-настоящему?

Но он уже давно смирился, привык жить настоящим. Конечно, она была права, когда ушла к Егору. Черт, да они никогда и не были вместе….

– Людвиг, где флаер?

Голос вкрадчивый. Как мед или сахарная патока.

Он криво усмехнулся.

– Нет.

– Да, будь ты проклят! Безумец! – она хотела добавить что-то еще. Стрелка поджатых губ подрагивала, но она справилась с ней, когда он уже приготовился услышать самое обидное, и выбежала прочь. Он немного подумал, наслаждаясь тишиной и гулким воем ветра в динамиках, затем с трудом приподнялся, подковылял к столику и залпом опрокинул содержимое ее бокала в рот.

Есть момент, неподвластный человеческому уму. Например, когда химические возбудители заставляют нейроны вырабатывать особый гормон – эндорфин, и внешняя реальность начинает трансформироваться согласно воле реципиента. Однако в следующей ситуации ничто в восприятии Людвига не заставило его усомниться, что воображаемое его мозгом реально происходит.

После обеда он взял флаер, чтобы проверить состояние своих подопечных. Миллиардная колония бактерий, селившаяся на иловых полях возле станции аэрации, процветала. Активный процесс самопроизводства запускал цепь реакций, с участием разложения молекулы углерода, и как следствие порождал электрический ток. Этим биологическим топливом можно было бы накачать миллион батареек самого разного калибра и энергоемкости. Использовать их от бытовых нужд до обслуживания космических кораблей!

Станция аэрации была в рабочем состоянии, но очищать здесь было нечего. Уже давно никто не пользовался канализацией и сбросом фабричных вод. Но прошлое многолюдного некогда города надолго оставило свой отпечаток в заиленном русле обмелевшей реки и вековых отложениях на ее берегах. В виде вот этих маленьких прожорливых бактерий.

Людвиг посадил флаер на бетонную плиту, проломившуюся у края и на треть ушедшую в заиленный омут. Высоко справа мигал красной звездой маяк его жилища. Где-то там осталась недовольная Анна, метаться, словно тигр в клетке, по пыльным коврам бесконечного холла и мраморным ступеням, возведенным погибшей цивилизацией… обдумывать, решать, строить предположения…. Он натянул высокие резиновые сапоги, в которых обычно работал, взял чемоданчик с пробирками и выскользнул из флаера. Воздух был немного разрежен и сух, и у него, как обычно после первого глотка слегка закружилась голова. К счастью гравитация здесь была меньше земной, что позволяло его слабым мышцам, накачанным стероидами, легче переносить вес собственного тела. Он двинулся вперед с металлическим сачком под мышкой, и тут же увяз. На какое-то время борьба с минеральными отложениями поглотила внимание, и когда он, наконец, поднял голову, то остолбенел от неожиданности.

На востоке, там, где небо было выкрашено в цвет полированной жести, выросла небольшая флотилия кораблей. Они были еще далеко, но он все равно понял, что эти летательные аппараты побольше его флаера. Их турели венчали мощные энергоплазменные орудия, нацеленные в сторону красной звезды его маяка. Ослепительная вспышка белого вязкого света вырвалась, словно расцветающая невиданная в этих краях орхидея, и поглотила своим чревом красный огонь. Он почувствовал короткий, но необычайно болезненный укол в области сердца – этот маяк служил ему верой и правдой долгие месяцы, оставаясь единственным другом на выдуваемых унылыми ветрами равнинах мертвого города. Он поспешил к флаеру, и взмыл в воздух, едва эбеновая крышка люка захлопнулась над головой. Он мчался, подобно падающей звезде, а в груди, словно звери, ревели страх и ярость. Лишь бы успеть, пока они не добрались до Анны…

Участок изоляции на вынесенных наружу системах коммуникации и крепежных конструкциях почернел и обуглился. Воздух был сильно ионизирован - пахло как после дождя. Он подлетел незаметно, боясь включать осветительные огни, – сгусток тьмы на фоне газонов светящегося мха – и бесшумно опустился за левым крылом дома, изогнутого как гребень ледяной волны. Их корабли стояли чуть поодаль, все шестеро, и три человека, выбравшихся наружу, о чем-то тихо разговаривали. Нет смысла красться к парадному ходу, слишком уж очевидна неудача. Поэтому он просто пригладил волосы, выплюнул непонятно откуда взявшуюся гарь изо рта и шагнул вперед. Один из людей вздрогнул и нацелил в его грудь оружие. Второй успокаивающим жестом опустил ладонь на черный хромированный ствол и приветственно улыбнулся.

– Смотритель! Ты снят с должности, – голос в нос, как у человека, страдающего гайморитом. – Снимайся отсюда и проваливай!

– У вас нет мандата, чтобы освободить меня от моих обязанностей, – сообщил он невозмутимо. – Меня утвердил Комитет, и только он в праве уволить.

Человек пожал плечами. А тот другой, с оружием в руке, проворчал:

– Дурак!

– Тогда выбирай: либо ты улетаешь отсюда немедленно, либо мы сожжем дотла твой небоскреб и тебя заодно.

Анна.

Краем зрения он уловил какое-то движение за окном – как будто тень неизвестного танцора закружилась за замерзшим стеклом.

– Не горячитесь. Давайте поговорим. Высвобождение такого потенциала энергии, который нужен для сожжения здания, может грозить экологической катастрофой. В сущности, чего ради вы сюда прилетели? – он оглянулся в сторону иловых плантаций, словно ища у них поддержки или хотя бы новую мысль. – Тонкое изменение химического баланса в атмосфере может негативно сказаться на всей колонии.

– Чушь! Эти образцы прекрасно справлялись с космическими перегрузками, что им какой-то жар! – возразил человек и вновь улыбнулся. Свет фонарика полоснул по неровной окружности его зубов, серых на сером лице. Он вопросительно взглянул вверх, но источник света уже исчез.

– Здесь есть кто-то еще? – спросил он.

– Нет, - поспешно соврал Людвиг. – Просто система энергообеспечения автономна и в последнее время начала сбоить. Я никак не находил времени устранить неполадку.

– Думаю, ты лжешь, - спокойно заметил человек и сделал знак своим ребятам.

– Живо на верх и обыщите здесь каждый квадратный метр.

–Только попусту потратите время.

– Ничего. У нас его все равно больше, чем у тебя.

С этим Людвиг не стал бы спорить. То, что случилось потом, не имело значения. Он просто бросился внутрь гостиницы, которая вздымалась к небу как великанья рука с костлявыми растопыренными пальцами башен, а сзади прогремел выстрел. Пуля прошла по касательной, разорвав штанину и оцарапав в кожу. Стероиды оказывали анальгезирующий эффект, так что стекающую по ноге кровь он заметил лишь в капсуле лифта. Что ж отлично, зато им придется идти пешком. Он стащил пояс с брюк и крепко, как, только мог, перевязал ногу повыше раны. Кровь не останавливалась. Он решил, что займется этим позже, поскольку лифт доехал до пункта назначения и блестящая жестью, словно золотом дверь бесшумно распахнулась. Длинный холл впереди, обставленный с двух сторон кадками с аспарагусом и еще какими-то неизвестными растениями, которые никогда не приживались на Земле, был пустынен. Он осторожно вышел из лифта, стараясь не нагружать больную ногу, и зашагал по ковру. За ним тянулась красная дорожка из капель крови. Скверно. Хуже только, если он поставил бы стрелки с указателями: «я здесь!»

– Анна! – приглушенным шепотом позвал он. Дверь в ее спальню была чуть приоткрыта. Свет не горел.

Он прижался спиной к шершавой стене и толкнул дверь. Внутри царил беспорядок. В синеватых сумерках, чуть подсвеченных известковым мерцанием небес, разбросанные по полу вещи казались умершими в перестрелке животными. Короткий полушубок с вытянутым пустым рукавом, туфля со сломанным каблуком, рассыпанная пудра на черном раскрытом веере….. Он отпрянул, стукнувшись затылком о стену, и отчаяние пробралось внутрь, как заливающая пустоты густая эпоксидная смола. Словно чья-то невидимая рука выросла в груди и, растопырив пальцы, пыталась выбраться наружу, комкая сердце и легкие, так что кровь бешено пульсировала с сосудах от напряжения и в голове помутилось. Значит, это случилось снова… Или она просто спасалась?

Подволакивая ногу, он пересек коридор, и притаился за кадкой с большим раскидистым растением. Они шли навстречу: двое человек, затянутых в черную кожу комбинезона и вооруженные иглолучевиками. Интересно, кровь все еще идет? Он посмотрел вниз на пропитанную красным штанину и усмехнулся.

– Выходи храбрец!

Какой-то махровый цветок пощекотал ему руку, когда он отогнул ветви и поприветствовал их непристойным жестом.

Кажется, смерть все же перехитрила его.

– Где она?

– Твоя девчонка? Пыталась улизнуть на флаере, когда шеф сцапал ее.

Он безучастно кивнул.

– Руки за спину и… топай, что ли.

Они спустились вниз, через двадцать уровней, к остальной команде, поджидающей их на голом паркете вестибюля. Их отражения в зеркальном полу создавали иллюзию целой толпы людей. Анна тоже была среди них. Волосы растрепаны, правая щека расцарапана, в глазах – безумие.

– Где генератор? – спросил без всякого выражения в голосе гундосый. Кое-кто из его людей уже отправился на плантации, собирать образцы, прежде, чем последний форпост цивилизации в этом городе сгинет в огне. – Отвечай!

Людвиг ответил. Кое-что.

Он приблизился и секунду внимательно рассматривал его лицо, затем с наслаждением и силой ударил, оставив на щеке красный след от кольца, повернутого печаткой вниз, словно причудливую татуировку.

– Опустите девушку. Она тут ни причем, – сказал Людвиг, выплюнув осколки зубов изо рта.

– Отпустите, - с жаром поддержала она. – И я скажу вам, где генератор. А еще я знаю все пароли, с помощью которых он связывался с Комитетом.

Главарь банды, кажется, заинтересовался.

– Хм. Это может пригодиться. Впрочем…. Ну, хорошо. Ричи, Эрнст, отведите ее на корабль.

Она старательно избегала смотреть ему в лицо, когда проходила мимо.

– А теперь покончим с этим, – он поднял особый вид портативного оружия, способный без труда разделаться с высокоорганизованной формой материи. Когда его воздействие на объект кончалось, от живого существа оставалась лишь лужица химически чистой воды.

Людвиг сомкнул горячие веки, не чувствуя ничего, кроме разочарования. Пожалуй, только так ей и оставалось поступить. Слово предательство здесь совершенно не уместно.

– Последнее желание? – гундосый голос коснулся слуха шелестом конфетных фантиков, которые она разворачивала с любимых конфет и бросала на пол, пока пространство у ее ног не заблестело лепестками фольги.

– Остаться в живых, – прошептал он, ожидая удара или иного неприятного ощущения, от которого его атомы разлетятся. Но спусковой крючок молчал. Тогда он осмелился медленно открыть глаза. Оттененное сенью усов серое лицо гундосого приобрело оттенок задумчивости.

– Что-то я сегодня добрый, – вздохнул он. – И склонен исполнить твое желание. Так и быть. Мы улетим, а ты останешься здесь со своей любимой башней, наблюдать, как ее останки плавятся в огне.

И вот со времени их отлета прошло уже шесть часов, а мрачная белая башня, похожая на застывшую в агонии костлявую руку, до сих пор пылала. Пламя пело, размахивая желтыми, оранжевыми и алыми вуалями, а он стоял в шести метрах, наблюдая за тем, как связанные особым раствором кирпичи вываливаются из ее стен и исполинская плоть небоскреба тает в огне, как воск свечи. Как растворяются в жару кости крепежных конструкций, и внутреннее убранство номеров и система радиосвязи… Единственный способ поддержания контакта с Комитетом. Без пищи и дыхательной смеси он долго не протянет – атмосфера слишком насыщена метаном, свет солнца с жестяных небес слишком радиоактивен. Ни энзимов, защищающих ДНК от распада, ни неотропина, не дающего превратиться мышцам в макаронины. Как скоро кто-нибудь в Комитете поймет, что их дурачат, выходя в положенное время на связь совсем не со станции, и даже не с этой планеты?

К тому времени колония микроорганизмов заполонит собой все поля, похоронив под гирляндами вонючей органики и станцию аэрации и останки пожарища, и кружево полуразрушенных мостов над высохшими искусственными каналами, и эти чудесные буйно разросшиеся газоны светящегося мха…. Ничего не останется, кроме прожорливых маленьких созданий, копошащихся в болотной грязи… Сапоги по-прежнему были на нем, и развернувшись, он медленно побрел в сторону плантаций. «Надеюсь, Анна будет счастлива», – подумал он, безучастно наблюдая за тем, как подошва сапог увязает в иле, и мокрые песчинки вырастают холмиками по обеим сторонам его ноги…