Пинская София

Девушка стояла перед захлопнутой дверью отливающего золотом автомобиля и смотрела на самолёт.  Вот оно — начало её будущего в новой стране, куда совсем скоро унесёт её трансатлантический лайнер.   А прошлое... останется здесь.  И ещё — в воспоминаниях. 

Золотые лучи кружились в хороводе танцующих пылинок; отражались от коричневой ленты, обвившей тонкую талию путешественницы; гладили её слегка тронутые загаром руки и стройные голени.  И даже жалкая попытка защиты от солнечного шквала — шляпа нелепого фасона — превратилась от волшебного прикосновения в золотую корону.  Только зонтик выглядел неуместной бутафорией из совсем другого спектакля.  Впрочем, нет, назад его, в машину, пусть остаётся здесь, в столице дождей и туманов!

— Счастливого пути, мисс, — голос вернувшегося шофёра дрогнул.

— Прощай, Вилли, — девушка обняла его и поцеловала в щеку. — Присматривай за ними...  Мне будет очень тебя не хватать.  Спасибо за всё! – она решительно хлопнула рукой по капоту и направилась к трапу.

Маленький Джек наблюдал за посадкой из своего укрытия и размышлял: куда летит эта девушка?  Наверно, неблизко — такие самолёты обычно летают далеко, за моря, за океаны...  В Африку!  Только там она, вроде, уже успела побывать: по поверхности дорожного чемоданчика шествовали львы, крокодилы, носороги.  Вот бы ему туда съездить – и мальчик закрыл глаза, представляя себя за штурвалом самолёта, поднимающегося в бездонное небо и затем приземляющегося посреди пустыни, откуда верблюды повезут его в сказочный дворец местного короля.

Маленький Джек любил смотреть на самолёты.  Когда маме было не с кем его оставить, она приводила сына на работу и строго-настрого наказывала не попадаться на глаза начальству, а сама уходила, поскольку кто-то же должен поддерживать чистоту в аэропорту!  Джек забирался в одно из своих укромных местечек и погружался в мечты, мысленно путешествую вместе со всеми прибывающими и отбывающими пассажирами.

— Доброго пути! — махал он рукой вслед улетающим самолётам, думая о том, что когда-нибудь и сам будет поднимать их в прозрачную лазурь или облачную муть лондонского неба.  Да, мальчик знал, что когда вырастет, станет пилотом.  Он будет спускаться по трапу, одетый в красивую форму, и люди будут смотреть на него с восхищением.  А он будет улыбаться в ответ и приветственно махать им рукой.

Самолёт, в который зашла путешественница в шляпе, тронулся с места и медленно поплыл ко взлётной полосе, развернулся и замер на старте.  Вот тот момент, которого Джек всегда ждал с нетерпением.  Самолёт ещё стоит на месте, но уже включены все двигатели.  Он — как животное, готовое к прыжку, мышцы напряжены и дрожат от нетерпения.  Вдруг — срывается с места, несётся вперёд, всё быстрее и быстрее, пока шасси не касаются уже ничего, кроме рассекаемого ими воздуха.

— Доброго пути! — вскочил на ноги Джек и со смехом зажмурил глаза: иллюминаторы подмигнули ему солнечными зайчиками!

— Это ещё что такое! — недовольное лицо с выпученными красными глазами выросло из ниоткуда, заслонив собой небо, солнце, весь мир – и мальчику стало страшно.  Сначала за себя, а потом и за маму.

— Я...  Я... просто пожелал им хорошего пути, - чуть слышно промолвил он.

— Сейчас разберёмся, откуда ты здесь взялся, — прорычал незнакомец, схватил мальчика за плечо и поволок за собой...

***

Джек не стал пилотом.  Впрочем, жизнь его по-прежнему была связана с аэропортом — именно там он находил свою будущую жертву, будь то у транспортёра, при сдаче багажа или в очереди на такси.  Джек стал вором.

Вот и сегодня.  Он сразу приметил эту моложавую богато одетую женщину, путешествующую в одиночестве.  Шла она налегке, придерживая рукой висящую на плече сумочку, обтекаемая спешащей толпой, вывалившей из огромного Боинга. 

Наверняка будет несколько мест багажа, смекнул Джек.  А там уже дело сноровки и наблюдательности.  В какой-то момент она неизбежно зазевается — вот тут-то и наступит его час.  Может, и не «золотой», но на жизнь хватало.  А хорошо это или плохо, Джека волновало меньше всего.  Кого волновало то, что увольнение мамы было «плохо»?  Что её болезнь была «плохо»?   Что детский дом, куда после её смерти поместили Джека, был «плохо»?  И когда мальчишки постарше начали лупить его по поводу и без повода, что это определённо было «очень плохо»?  Правда, потом он подрос и уже сам начал наводить порядок кулаками, что было «хорошо».  А потом сбежал из детского дома, что было даже «очень хорошо».  Как потом нашёл себе покровителя и учителя — старого пьянчужку, промышлявшего в аэропорту, что оказалось «замечательно хорошо», поскольку ремесло это кормило Джека по сей день.

Между тем женщина сняла с транспортёра большой чемодан и опять перевела глаза на развёрстую над центром вертушки дыру, из которой, как по волшебству, вываливались на бегущую ленту бесконечные сумки, баулы, чемоданы.  Именно на это Джон и рассчитывал!  Он подобрался поближе и снял плащ, повесив его на руку — невинная маскировка, никогда ещё не подводившая.  Спина женщины напряглась — видно, заметила второй чемодан или сумку.  Джек оглянулся, просчитывая путь к отступлению.  Женщина нагнулась и сняла что-то с бегущей ленты — вор обронил плащ на оставшийся без присмотра чемодан и бесшумно покатил его прочь: вот он, золотой момент!  Вдруг женщина качнулась и... медленно опустилась на пол, с грохотом уронив только что снятую с ленты кладь.  Джек, усмехнувшись, покачал головой — надо же, как повезло! — бросил на неё прощальный взгляд и... остолбенел: по маленькому коричневому чемоданчику, на котором по-прежнему лежала бесчувственная рука хозяйки, шествовали львы, крокодилы, носороги.  Это был тот самый чемоданчик, хозяйке которого он пожелал доброго пути в тот золотой от солнца июльский день!  Последний день детства...

Волоча за собой чемодан, расталкивая набежавшую толпу, Джек поспешил к женщине и, упав на колени, пригнулся к груди: та едва заметно приподнималась.  Мужчина вздохнул с облегчением: жива!  А женщина между тем открыла глаза, с удивлением глядя на незнакомца.

— Какой ужас, — смущённо произнесла она. — Я опять потеряла сознание!

Джеку стало не по себе: он узнал её голос!  Это несомненно была она, золотая девушка из счастливой жизни, только очень повзрослевшая.

— Ничего страшного, — заторопился он, чтобы скрыть собственное смущение, и помог ей подняться на ноги. — Давайте отойдём в сторону.  Вот ваш чемодан.  Не спускайте с него глаз, а то полно здесь всякой шушеры, - и покраснел. — Водички принести?

Женщина с благодарностью кивнула и открыла сумочку.

— Не-е, не надо, чепуха какая — вода-то! — запротестовал Джек и побежал в ближайший киоск за водой.  Он также помог донести вещи до такси и предложил проводить её до отеля.

— У меня здесь квартира, — грустно улыбнулась женщина и попыталась отказаться от помощи: — Спасибо, но у вас, наверно, свои дела, не так ли? 

Эх, если бы она знала!

— Не беспокойтесь, — заверил её Джек и демонстративно посмотрел на часы, - у меня ещё как минимум четыре часа свободного времени.

Она жила в самом центре Лондона, и дорога по запруженным машинами трассам и улочкам заняла, по меньшей мере, час.  Казалось бы, вот повод для разговора – чтобы скоротать дорогу.  Но женщина выглядела уставшей, да и не знал Джек, о чём с ней говорить.  Он вообще не знал, что с ним происходило, и почему он провожал домой эту незнакомку, не имевшую к нему никакого отношения.  Впрочем, нет!  Не могла эта встреча быть простой случайностью!  С той девушкой, унесшейся за облака, закончилось всё хорошее в его жизни.  Но сегодня она вернулась!    И по непонятной причине то, что было «хорошо» ещё только утром, уже совсем таковым не казалось!  Кроме того, эта женщина удивительно напоминала ему маму: такие же добрые и уставшие глаза и немного вздёрнутый кончик аккуратного носа.

Такси остановилось.  Женщина заплатила водителю, и Джек помог ей занести вещи в квартиру.

— Спасибо огромное, —  женщина достала кошелёк. — Я бы хотела вас отблагодарить.  Кстати, меня зовут Элиза.  А вас?

Джек ожесточённо замотал головой:

— Не нужно денег.  Я же так, от чистого сердца, миссис Элиза.  Меня зовут Джек.

Женщине развела руками в растерянности:

— Тогда, может, хоть чаю со мной выпьете?

А потом они вместе готовили чай, доставали из холодильника свежее масло и джем.  Ещё тёплые булочки в хрустящем пакете со слюдяным окошком лежали на столе.  Вымытые фрукты были выложены красивой горкой на старинном блюде.

— У меня здесь друзья, — пояснила Элиза. — Завтра утром я с ними встречаюсь.  Это они всё приготовили.

Джек пил чай, раздумывая, как бы это приступить к расспросам, но никак не мог найти подходящих слов.  Словно услышав его мысли, женщина заговорила:

— Я вижу, что вы сгораете от любопытства, — и улыбнулась, глядя как Джек пожимает плечами, мол, ничего подобного, густо краснеет и, наконец, согласно кивает. — Я ведь жила здесь до 1948 года.

Элиза замолчала.  Глаза её, нежно голубые, как неверное небо Британии, подёрнулись грустью.

— Когда в 1940 году фашисты начали бомбить Лондон, моя семья перебралась в пригород — в фамильный особняк, где было намного спокойней.  А я осталась в нашей городской квартире, вот этой.

Джек помнил то время.  Не очень хорошо, но помнил.  Он помнил темноту станции метро, потолок которой содрогался от тяжёлых взрывов и из щелей что-то сыпалось.  Мать сидела на полу, прижимаясь спиной к стене и крепко обхватив обеими руками его, совсем ещё маленького.  Джек помнил, что ему было очень страшно, но он не плакал.  Только вжимался лицом в мамино плечо, а она напевала его на ухо.  Иногда он даже засыпал и просыпался уже в своей кровати.

— Да..., — продолжала женщина. — В тот день, осенью 1944 года, они ехали сюда, ко мне.  Фау-2 пришла, как всегда, ниоткуда, — женщина замолчала. — Я даже не особенно волновалась – сирены-то не было.  Взорвалось что-то неподалёку — так не в первый же раз.  Что угодно могло взорваться, в конце концов – скажем, газ в одной из повреждённых труб, — Элиза закусила губу, и между бровями её пролегли две скорбные складки. Она поднялась, подошла к фотографии на стене и провела по ней рукой.

— Их всё не было, и я начала беспокоиться.  А когда в трубке телефона прозвучал чужой голос, поняла, что случилась беда.

Женщина вернулась к столу и села, устало сложив руки на коленях. 

— Ракеты те больших потерь не приносили.  Счёт вёлся на единицы.  Для меня теми единицами оказалась вся моя семья.  А вскоре я и сама попала под бомбёжку.  Причём, так, что очнулась уже в больнице с сотрясением мозга.  С тех пор вот и страдаю головокружениями, — Элиза виновато пожала плечами. — А потом война закончилась.  Несколько лет я пыталась жить нормальной жизнью, но никак не получалось.  Боль потери не уходила.  Каждая улица, каждая витрина, запах любимого мамой кофе, выплёскивающийся из открытых дверей закусочных — всё напоминало мне о потере.  И я решила сбежать, — женщина грустно усмехнулась. — Только от себя ведь не убежишь.  А потом вдруг пришло смирение.  Приехала я сюда в очередной раз, пошла к ним на могилу — Вилли, шофёр наш, за ней присматривал.  А там цветы вокруг памятника, и на них — пчёлы.  С цветка на цветок перелетают.  И тихо так вокруг, ни звука, словно весь мир где-то далеко.  Остались только они — и я.  Пусть и разделённые временем, но по-прежнему вместе.  Да...  Тот чемоданчик, — она кивнула головой в сторону своей клади, — мамин.  Она с ним весь мир объездила.  Теперь он путешествует со мной — словно и мама где-то рядом.  Может, отошла, чтобы кофе купить.  Или журнал...

Женщина вздохнула и улыбнулась.

— Вот такая история.  Ну, а вы?  Жена, дети?

Джек подобрался внутренне и бодро ответил:

— Да нет ещё, есть одна девушка, — врал, конечно, но что ему оставалось? — Таксистом работаю, машина вот только обломалась.  Жду, пока отремонтируют.  И от скуки по привычке в аэропорт каждый день прихожу: то там помогу, то здесь.

Элиза ахнула:

— Как же без машины?  На что же вы живёте?  И дорого ремонт обойдётся?

Джек махнул рукой:

— Да... Разберёмся как-нибудь.

Женщина закусила губу, озарённая какой-то идеей.

— Вот что, у меня есть машина.  Старая, правда, но внутренности все новые.  Вилли заботился о ней как следует.  Только умер он...  А она так и стоит в гараже, никому не нужная.  Возьмите её, она вам долгие годы прослужит!  Красивая к тому же — все клиенты будут ваши!

Золотой день в золоте света, отражённого золотом автомобильной эмали!

— Золотая? — Джек сам не знал, как вырвался у него этот вопрос.

— Золотая, — подтвердила Элиза и непонимающе посмотрела на мужчину: — А вы откуда знаете?

— Да так, — пожал плечами Джек, — догадался.

***         

Джек так и не стал пилотом.  Но он по-прежнему много раз на дню желает людям доброго пути: чего ещё желать отправляющимся в путешествие?

Да, Джек стал таксистом.  Его золотой кабриолет пользуется особым спросом у публики побогаче — как и предсказывала Элиза.  А когда она приезжает — встречает и её.  Но не на стоянке, а у самого самолёта.  Как иначе?  Голова у неё по-прежнему кружится, особенно после долгого перелёта.  Должен же кто-то помочь беззащитной женщине — в аэропорту вон сколько всякой шушеры!