Хемингуэй Эрнест

Фуникулер еще раз дернулся и остановился. Он не мог идти дальше, путь был сплошь занесен снегом. Ветер начисто подмел открытый склон горы, и поверхность снега смерзлась в оледенелый наст. Ник в багажном вагоне натер свои лыжи, сунул носки башмаков в металлические скобы и застегнул крепление. Он боком прыгнул из вагона на твердый наст, выровнял лыжи и, согнувшись и волоча палки, понесся вниз по скату.

Впереди на белом просторе мелькал Джордж, то исчезая, то появляясь и снова исчезая из виду. Когда, внезапно попав на крутой изгиб склона. Ник стремительно полетел вниз, в его сознании не осталось ничего, кроме чудесного ощущения быстроты и полета. Он въехал на небольшой бугор, а потом снег начал убегать из-под его лыж, и он понесся вниз, быстрей, быстрей, по последнему крутому спуску. Согнувшись, почти сидя на лыжах, стараясь, чтобы центр тяжести пришелся как можно ниже, он мчался в туче снега, словно в песчаном вихре, и чувствовал, что скорость слишком велика. Но он не замедлил хода. Он не сдаст и удержится. Потом он попал на рыхлый снег, оставленный ветром в выемке горы, не удержался и, гремя лыжами, полетел кубарем, точно подстреленный кролик, потом зарылся в сугроб, ноги накрест, лыжи торчком, набрав полные уши и ноздри снега.

Джордж стоял немного ниже, ладонями сбивая снег со своей куртки.

- Высокий класс. Ник! - крикнул он. - Это чертова выемка виновата. Она и меня подвела.

- А как там, дальше? - Ник, лежа на спине, выровнял лыжи и встал.

- Нужно все время забирать влево. Спуск хороший, крутой. Внизу сделаешь христианию - там изгородь.

- Подожди минутку, съедем вместе.

- Нет, ты ступай вперед. Я люблю смотреть, как ты съезжаешь.

Ник Адамс проехал мимо Джорджа - на его широких плечах и светлых волосах осталось немного снегу, - потом лыжи Ника заскользили, и он ухнул вниз, окутанный свистящей снежной пылью, взлетая и падая, вверх, вниз по волнистому склону. Он все время забирал влево, и к концу, когда он летел прямо на изгородь, плотно сжав колени и изогнув туловище, он, в туче снега, сделал крутой поворот вправо и, сбавляя ход, проехал между склоном горы и проволочной изгородью.

Он взглянул вверх. Джордж съезжал, готовясь к повороту телемарк, выдвинув вперед согнутую в колене ногу и волоча другую; палки висели, словно тонкие ножки насекомого, и, задевая снег, взбивали комочки снежного пуха; и, наконец, почти скрытый тучами снега, скорчившись, выбросив одну ногу вперед, вытянув другую назад, отклонив туловище влево, он описал четкую красивую кривую, подчеркивая ее блестящими остриями палок.

- Я не решился на христианию, - сказал Джордж. - Слишком глубокий снег. А ты отлично съехал.

- С моей ногой нельзя делать телемарк, - сказал Ник.

Ник лыжей прижал верхнюю проволоку, и Джордж проехал через изгородь. Ник вслед за ним выехал на дорогу. Они шли, слегка согнув колени, по дороге, проложенной в сосновом бору. Здесь возили лес, и накатанный полозьями лед был в оранжевых и табачно-желтых пятнах от конской мочи. Лыжники держались полосы снега на обочине. Дорога круто спускалась к ручью и затем почти отвесно поднималась в гору. Сквозь деревья им виден был длинный облезлый дом с широкими стрехами. Издали он выглядел сплошь блекло-желтым. Вблизи оконные рамы оказались зелеными. Краска лупилась. Ник палкой расстегнул зажим и сбросил лыжи.

- Лучше понесем их, - сказал он.

Он стал карабкаться по крутой дорожке с лыжами на плече, пробивая ледяную кору шипами каблука. Он слышал за спиной дыхание Джорджа и треск льда под его каблуками. Они прислонили лыжи к стене гостиницы, обмахнули друг другу штаны, потоптались, стряхивая с башмаков снег, и вошли в дом.

Внутри было почти темно. В углу комнаты поблескивала большая изразцовая печь. Потолок был низкий. Вдоль стен стояли гладкие деревянные скамьи и темные, в винных пятнах, столы. У самой печки, покуривая трубку, потягивая мутное молодое вино, сидели два швейцарца. Лыжники сняли куртки и сели у стены по другую сторону печки. Голос, певший в соседней комнате, умолк, и в комнату вошла служанка в синем переднике и спросила, что им подать.

- Бутылку сионского, - сказал Ник. - Согласен, Джорджи?

- Можно, - сказал Джордж. - В этом ты больше понимаешь. Я всякое вино люблю.

Служанка вышла.

- Нет ничего лучше лыж, правда? - сказал Ник. - Знаешь, это ощущение, когда начинаешь съезжать по длинному спуску.

- Да! - сказал Джордж. - Так хорошо, что и сказать нельзя.

Служанка принесла вино, и они никак не могли откупорить бутылку. Наконец Ник вытащил пробку. Служанка вышла, и они услыхали, как она в соседней комнате запела по-немецки.

- Кусочки пробки попали. Ну, не беда, - сказал Ник.

- Как ты думаешь, есть у них какое-нибудь печенье?

- Сейчас спросим.

Служанка вошла, и Ник заметил, что у нее под передником обрисовывается круглый живот. "Странно, - подумал он, - как это я сразу не обратил внимания, когда она вошла".

- Что это вы поете? - спросил он.

- Это из оперы, из немецкой оперы. - Она явно не желала продолжать разговор. - У нас есть яблочная слойка, если хотите.

- Не очень-то она любезна, - сказал Джордж.

- Что ж ты хочешь? Она нас не знает и, наверно, подумала, что мы хотим посмеяться над ее пением. Она, должно быть, оттуда, где говорят по-немецки, и она стесняется, что она здесь. Да тут еще беременность, а она не замужем, вот и стесняется.

- Откуда ты знаешь, что она не замужем?

- Кольца нет. Да здесь ни одна девушка не выходит замуж, пока не пройдет через это.

Дверь отворилась, и в клубах пара, топая облепленными снегом сапогами, вошла партия лесорубов. Служанка принесла им три бутылки молодого вина, и они, сняв шляпы, заняли оба стола и молча покуривали трубки, кто прислонясь к стене, кто облокотившись на стол. Время от времени, когда лошади, запряженные в деревянные сани, встряхивали головой, снаружи доносилось резкое звяканье колокольчиков.

Джордж и Ник чувствовали себя отлично. Они очень любили друг друга. Они знали, что впереди еще весь долгий обратный путь.

- Когда тебе нужно возвращаться в университет? - спросил Ник.

- Сегодня вечером, - сказал Джордж. - Мне надо поспеть на поезд десять сорок из Монтре.

- Хорошо бы ты остался, мы бы завтра махнули на Дан-дю-Лис.

- Я должен закончить свое образование, - сказал Джордж. - А что. Ник, если бы нам пошататься вдвоем? Захватить лыжи и поехать поездом, сойти, где хороший снег, и идти куда глаза глядят, останавливаться в гостиницах, пройти насквозь Оберланд, и Вале, и Энгадин, а с собой взять только сумку с инструментами да положить в рюкзак запасной свитер и пижаму, и к черту учение и все на свете!

- И еще пройти через весь Шварцвальд. Ух, и места же!

- Это где ты рыбу ловил прошлым летом?

- Да.

Они съели слойку и допили вино.

Джордж прислонился к стене и закрыл глаза.

- Вино всегда гак на меня действует, - сказал он.

- Тебе плохо? - спросил Ник.

- Нет, мне хорошо, только чудно как-то.

- Понимаю, - сказал Ник.

- Ну да, - сказал Джордж.

- Закажем еще бутылочку? - спросил Ник.

- Нет, довольно, - сказал Джордж.

Они еще посидели. Ник - облокотившись на стол" Джордж - прислонясь к стене.

- Что, Эллен ждет ребенка? - спросил Джордж, отделившись от стены и тоже ставя локти на стол.

- Да.

- Скоро?

- В конце лета.

- Ты рад?

- Да. Теперь рад.

- Вы вернетесь в Штаты?

- Очевидно.

- Тебе хочется?

- Нет.

- А Эллен?

- Тоже нет.

Джордж помолчал. Он смотрел на пустую бутылку и на пустые стаканы.

- Скверно, да? - спросил он.

- Нет, ничего, - ответил Ник.

- Так как же?

- Не знаю, - сказал Ник.

- Ты с ней будешь ходить на лыжах в Штатах?

- Не знаю.

- Там горы неважные, - сказал Джордж.

- Неважные, - сказал Ник. - Слишком скалистые. И слишком много лесу. И потом, они очень далеко.

- Верно, - сказал Джордж, - во всяком случае, в Калифорнии так.

- Да, - сказал Ник, - повсюду так, где мне приходилось бывать.

- Верно, - сказал Джордж, - повсюду так.

Швейцарцы встали из-за стола, расплатились и вышли.

- Жаль, что мы не швейцарцы, - сказал Джордж.

- У них у всех зоб, - сказал Ник.

- Не верю я этому.

- И я не верю.

Они засмеялись.

- А что, Ник, если нам с тобой никогда больше не придется вместе ходить на лыжах? - сказал Джордж.

- Этого быть не может, - сказал Ник. - Тогда не стоит жить на свете.

- Непременно пойдем, - сказал Джордж.

- Иначе быть не может, - подтвердил Ник.

- Хорошо бы дать друг другу слово, - сказал Джордж.

Ник встал. Он наглухо застегнул свою куртку. Потом потянулся через Джорджа и взял прислоненные к стене лыжные палки. Он крепко всадил острие палки в половицу.

- А что толку давать слово, - сказал он.

Они открыли дверь и вышли. Было очень холодно. Снег подернулся ледяной коркой. Дорога шла в гору, сосновым лесом.

Они взяли свои лыжи, прислоненные к стене. Ник надел рукавицы, Джордж уже начал подыматься в гору с лыжами на плече. Обратный путь еще можно проделать вместе.

Я услышал бой барабанов на улице, а потом рожки и гудки, а потом они повалили из-за угла, и все плясали. Вся улица была запружена ими. Маэра увидел его, а потом и я его увидел. Когда музыка умолкла и танцоры присели на корточки, он присел вместе со всеми, а когда музыка снова заиграла, он подпрыгнул и пошел, приплясывая, вместе с ними по улице. Понятно, он был пьян.

Спуститесь вы к нему, сказал Маэра, меня он ненавидит.

Я спустился вниз, и нагнал их, и схватил его за плечо, пока он сидел на корточках и дожидался музыки, чтобы вскочить, и сказал: идем, Луи. Побойтесь бога, вам сегодня выступать. Он не слушал меня. Он все слушал, не заиграет ли музыка.

Я сказал: не валяйте дурака, Луи. Идемте в отель.

Тут музыка снова заиграла, и он подпрыгнул, увернулся от меня и пошел плясать. Я схватил его за руку, а он вырвался и сказал: да оставь ты меня в покое. Тоже папаша нашелся.
Я вернулся в отель, а Маэра стоял на балконе и смотрел, веду я его или нет. Увидев меня, он вошел в комнату и спустился вниз взбешенный.

В сущности, сказал я, он просто неотесанный мексиканский дикарь.

Да, сказал Маэра, а кто будет убивать его быков, после того как он сядет на рог?

Мы, надо полагать, сказал я.

Да, мы, сказал Маэра. Мы будем убивать быков за них, за дикарей, и за пьяниц, и за танцоров. Да. Мы будем убивать их. Конечно, мы будем убивать их. Да. Да. Да.