Рогожников Валерий

Старший лейтенант Криничный был высок, тощ, морда лошадиная, кулаки - кувалды. Выглядел лет на пятьдесят. Всегда одет с иголочки, сапоги зеркального блеска, подворотничок белее снега. Его никто не любил. И у начальства старлей был не в почете. В такие-то года и всего три маленькие звездочки.

Вовка впервые увидел Криничного, когда из армейского карантина привезли парня в компании таких же зеленых новобранцев в поселок Коноша Архангельской области в воинскую часть 17308. Выстроил сержант новичков около штаба и побежал доложить дежурному офицеру. Январь месяц, северный ветер с поземкой, холодина собачья, стоят солдатики, дрожат, руки по швам, а в голове только одна мысль: «Скорее бы в казарму, твою мать». Выбегает из штаба сержант (вид вздрюченый), а за ним старлей появляется. Прошелся журавлем вдоль строя. Вовкиному корешу Олежке засунул кулак между пряжкой ремня и животом. Неодобрительно покачал головой. Заметил у Вовки не застегнутую пуговицу воротничка, вырвал с мясом и положил ему же в карман:

— Держи, салага.

Сержанту приказал:

— Этим два круга бегом вокруг стадиона. Побежишь за ними, чтобы не сачковали.

Так началась Вовкина служба в отдельном батальоне радиотехнических войск.

Учебные занятия для новичков проводились в ленинской комнате — там зампотех читал лекции по радиолокации. Школьные успехи в физике и радиокружок в доме пионеров выручали Вовку, и на фоне деревенских пареньков он смотрелся хорошо.

После обеда новичков отсылали в распоряжение боевых расчетов, где первогодки  учились считывать цели с экрана радиолокатора. Через три месяца солдатики сдали экзамен, получили значки специалиста третьего класса, и Вовка стал пропадать на позициях, скрываясь от занятий по рукопашному бою, которые так любил проводить Криничный. Приемы штыкового боя Вовке не давались. Тыкал штыком чучело не как полагалось, а как получалось. Кроме того, рядовой Владимир Лукин, развитый начитанный парень, а никак не мог понять, – зачем оператору радиолокатора при его сидячей службе нужно уметь размахивать саперной лопаткой и добивать противника прикладом.

На втором году службы наш солдатик оброс прочным мясом, друг Олежка похудел, и Криничный перестал обращать на них внимание, а однажды даже поощрил Вовку внеочередным увольнением за отличную стрельбу из пулемета. Только вот в увольнении опять подгадил. Случилось это на танцплощадке. Присмотрел Вовка себе фигуристую девицу весьма ласковую с военными. Пригласил пару раз потанцевать, и она уже звала парня Вовочкой. Гормоны среагировали правильно и шепнули:

— Грех такой случай упускать.

Гены скомандовали:

— Шашки вон и в атаку!

Жизненный опыт пытался что-то возразить. Правда, оставшись в меньшинстве, заткнулся. Танечка Вовкиному приглашению прогуляться по окрестностям обрадовалась, но тут черт принес на танцплощадку сволочного старлея. Явился он с двумя солдатиками, а у тех красные повязки на рукаве. Патруль, значит. Орлиным взглядом Криничный окинул публику, подошел к Вовочке с Таней и по-хамски так:

— Почему нарушаете форму одежды? — и указал на его офицерского пошива сапоги.

Дело это было обычным, и никто из офицеров в отдельном батальоне, расположенном вдали от полкового и другого начальства, не обращал на такое нарушение внимания. Не в кирзачах же на танцы идти. Но сегодня старлей как взбесился:

— Возвращайтесь в часть и доложите старшине, что я вам жалую две недели без увольнений.

— Есть две недели без увольнений. Разрешите идти?

Отдал бедолага честь, сделал «кругом» и пошагал в казарму, мысленно проклиная старлея последними словами. А подлец Олежка тут же к Танечке приклеился. Правда, через пару дней ребята, которым Таня уделила внимание, зачастили в лазарет с дурной болезнью…

Когда на третьем году Вовкиной службы Карибский кризис случился, весь личный состав батальона собрали в ленинской комнате. Командир зачитал приказ о повышенной боевой готовности, а потом старлей Криничный спросил:

— Кто готов добровольно помочь Кубинским коммунистам защитить свою свободу?

Вызвались все, и Вовка в том числе. Не по дури, а по зову сердца. Через три дня пять офицеров и десятка два старослужащих солдат затребовали в Ленинград. Комбат был в ужасе — забрали половину боевых расчетов. Самых опытных! Остались одни «салабоны». С кем служить?

Привезли парней в порт, одели в одинаковые серенькие костюмчики, белые рубашки, штатские ботиночки. Не забыли выдать и новую солдатскую одежку для парада победы в Гаване. Кормили сытно, выдали сигареты и денежное довольствие. Потом заставили подписать какие-то бумаги, чтоб никому и ни о чем, погрузили на корабль и вытолкали в море. К этому времени кризис разрешился, но корабль все равно куда-то поплыл. Не пропадать же добру.

Сухогруз «Армения» обходил Африку с юга. Холодно. Вовка Лукин сидел на корме и грел руки сигаретой. Пора бы спать, но в трюм неохота. Запахи там солдатские. А здесь между ящиками можно спрятаться от ветра. Правда, в этом месте курить запрещают. Увидит Криничный — неприятностей не оберешься. Накаркал, придурок! На баке из тумана появились старлей и пехотный майор. Остановились у борта метрах в пяти. Паренек вжался в щель и задержал дыхание. Офицеры закурили. Им, значит, можно, а солдатам нельзя? Толкуют о своем. Мол, долларов выдали только по десятке, и тропической одежды нет. Появилась фляга  — майор расщедрился. Глотнули по очереди из горла. Пехотный хотел о чем-то поговорить и нервничал, как первый раз забеременевшая школьница. Старлею похоже на все было плевать с высокой колокольни. Выпили, что было во фляге, и майора прорвало: 

— Куда прёмся? Мало позора на Кубе наглотались.

Старлей лениво так:

— В Индонезию идем. Через два часа капитан второй пакет откроет и повернём.

— А ты откуда знаешь? 

— Положено, — пробурчал Криничный.

— Мне зачем сказал? — засуетился майор. 

— Инструкцию исполняю. Перекурим, и пойду старпома будить.

— Он тоже из ваших? — встревожился пехотный.

— А вот этого тебе знать не положено. Только догадываться.

— Ну, извини, брат. Как там?

— Кто останется жив — расскажет. 

— Утешил... Американцы? Англичане?

— Если повезет. Еще выпить есть?

— В каюте, – засуетился майор, — спустимся?

— Пожалуй.

Ушли, и Вовка за ними. Совсем окоченел. Нырнул в трюм, разделся и на нары. Тепло. Надышали во все дырки солдатики. Сосед Олежка проснулся — дружок и земляк:

— Что случилось? Где лазил?

Вовочка с дуру и выложил все новости. А утром наряд с автоматами пришел и повел к старлею.

Посмотрел Криничный на салабона недобро и говорит ехидно: 

— Болтун ты, салага, за борт бы тебя, — а потом командует, — три наряда вне очереди за курение на баке.

Вовка сделал «кругом» и за комингс шмыг. Легко отделался. А присутствующий при этом лейтенант из охраны заметил:

— Я бы его убрал.

Старлей хмуро глянул в иллюминатор и буркнул:

— Не стоит — поздно. Куда идём, даже тараканы на камбузе знают. Кроме того — это лейтенантов у нас на корабле навалом, а такого оператора и пулеметчика хрен сыщешь.

Мужик заткнулся, но пообещал себе доложить куда следует.

Индийский океан побаловал штормами. Обстругали солдатики корабль до клотика. Караван и сопровождающие миноносцы разметало так, что собрались вместе только возле Явы. Подымили, подождали отставших и разбежались в разные стороны. «Армения» бросила якорь на рейде около какого-то скалистого островка. Похож на полумесяц — рога опускались к морю, образуя бухту, а средняя часть острова вздымалась к небу скалой. Кальдера вулкана доисторического. Убей — название не вспомнить.

Подошла баржа к сухогрузу. Стали перегружать ящики с аппаратурой, два бульдозера, два бронетранспортера, кунг с радиостанцией, два кунга для операторов, три дизельных электростанции ярославского завода, два счетверенных зенитных пулемета, боезапас, соляру в бочках, ломы, лопаты, кувалды, палатки, кухонный скарб, продукты и солдатиков грешных с личным оружием. Вошли в бухту, причалили к пристани и стали перетаскивать груз с баржи прямо под банановые деревья (это я теперь такой умный и знаю, что банан — трава). Солдатикам помогали местные военные. Трындят не по-нашему, воруют все подряд и гадят прямо на дороге. С горем пополам выгрузились на остров, личный состав стал в землю зарываться, а сухогруз ушел на восток с чем-то очень секретным в трюме.

Командовал строительством дорог и укреплений старлей Сволочь. Иначе солдаты уже его не называли. Два бульдозера и саперы с динамитом работали круглые сутки. За неделю пробили дорогу на плато, а это метров восемьсот над бухтой. Еще метров двести вверх по пологому склону – и на вершине. 1000 метров над уровнем океана. Когда втащили локатор на самую высокую точку, запустили дизеля и дали ток, зампотех вопил от восторга. Локатор П14 «хватал» морские и воздушные цели, перекрывая почти все пространство над западной Индонезией и большой сектор Индийского океана. Солдатики тоже были в приподнятом настроении – наконец-то «сапёрка» позади.

Не тут-то было. Старлей Сволочь, прокаркав что «теперь нас обязательно сбросят в море», выгнал всех свободных от дежурства на рытье окопов и укрытий для пулеметов. Руки вояк покрылись кровавыми мозолями. Лица и спины обгорели, а окопы... Вырыли солдатики эти трижды проклятые окопы и еще камней на брустверы навалили.

Окружающая  растительность и животный мир были уникальны и изумительно хороши. Но об этом Вовочка потом в книжке прочитал. Кайло, лом и лопата днем, москиты ночью, ливень после обеда и матерщина Криничного круглые сутки — вот и все воспоминания о тропиках.

Охраняли остров кое-как местные солдатики, пока старлей Криничный не погнал их к чертовой матери. Пришлось нашим воякам по очереди и окопы рыть, и караульную службу нести, и боевое дежурство на радиолокаторах.

Гости появились однажды  ночью. Поднялись на плато по скалам с казалось бы неприступной южной стороны и вырезали часовых. Вовочка отдыхал перед боевым дежурством в блиндаже на нарах во всей одежде, только сапоги снял. Ближе к утру приспичило побрызгать. Влез в сапоги и вышел из блиндажа в траншею. Пахло свежей кровью и смертью. За спиной с бруствера осыпался камень, и солдат кувырком вперед упал в темноту. Вцепившийся в спину диверсант на долю секунды не успел полоснуть ножом по горлу, а Вовочка уже пристроил его головой о камень, только череп хрустнул. Еще мгновение, и Лукин  на нем. Выкручивает нож из руки.

Тут и Криничный откуда-то возник. Осветил зажигалкой лицо диверсанту. Молоденький такой паренек, с редкими усиками, как у Вовочки. Огромная рана на лбу. Кровь и серые комки мозгов на камнях. Пытается что-то сказать, руками по глине скребет,  ногами в окопной грязи дергает. Вовку и вывернуло наизнанку. Выстругал вчерашние макароны по-флотски прямо на грудь страдальцу. Криничный свой белоснежный платок сует:

— Оботрись, салага. Это война, а не киношка про индейцев.

Потом шею диверсанту свернул. Для верности? Или, чтобы не мучился? Вытащил старлей из-за ремня у парнишки ракетницу и говорит :

— И этот из местных охранников. Последний. Беги Лукин к зенитной установке на восточной дуге, там сейчас никого нет. Дам ракету — бей по заливу. Эй, стой! Вернись в блиндаж за автоматом. Два наряда вне очереди за то, что вышел из блиндажа без оружия. Приказы надо выполнять, салага! 

— Вот сволочь!

Бежалось с горы в темноте по размокшей глине тракторной дороги сами знаете как. Добежал ефрейтор злой на жизнь, как бешеная собака, но ни разу не упал. У зенитной установки лежат двое наших парней с перерезанными глотками и один местный, шея свернута. Оттащил любимый мамочкин сынок ефрейтор Лукин тела от лафета, проверил ленты, смахнул мокрый чехол с прицела, влез на седушку, поставил ноги на педали, натянул шлемофон, и в наушниках голос старлея ожил:

— На месте, салага? Берешь на себя цели от выхода бухты и внутрь, а я от пляжа в центр. Понял?

— Так точно, товарищ старший лейтенант.

— Не торопись. Работай аккуратно, как на стрельбище, но патронов не жалей. Начали!

Ночной бой  скоротечен. Красная ракета, включенные прожектора и четыре бота в заливе. С одного уже десант высаживался. Вовчик нажал на педаль, и пулемет сыпанул крупным калибром с восточного берега, а старлей ударил с западного. Кто его знает, чем тот последний  бот был гружён, но рвануло так, что Вовочку чуть с позиции не снесло вместе с пулеметом и прожекторами. Те, кто из десантников уцелел: «Аллах Акбар!» и в банановую рощу, а там мины. Крови и грязного тряпья на камнях осталось много, а пленных мало. С утра пораньше акулы лагуну почистили, а солдатикам пришлось самим отмываться и могилы копать. Половину ребят там зарыли. И Олежку-земляка тоже. Не успел Вовка ему морду начистить за донос.

Хоронить своих и десантников акулам скармливать — та еще работа. Первым не выдержал зампотех — крыша поехала. Им санбрат занимался. Рядовому составу психологическую поддержку старлей Криничный оказывал. Кому кулаком по морде, кому стакан разведенного спирта, а кому и то и другое.

Через три дня — приказ передать технику индонезийским военным и вернуться на Родину. Рыбацкими лодками добрались до миноносца. Как только поднялись на борт, местные солдатики локаторы в море сбросили.

Вернулись домой, и всем по бляхе на грудь, а лучше бы дембель досрочно. Толку для службы от оставшихся в живых не было никакой. В конце концов, разъехались по домам, но связь не теряли — спасибо маленькому сержанту татарину. Переписывался он со всеми и Лукину писал тоже. А однажды сообщил, что старлей Криничный погиб в Афгане. Остался прикрывать отходящую роту и, когда пришло время, подорвал себя гранатой, чтобы с живого кожу не содрали.

***

Прошло много лет. Жизни осталось с гулькин хрен, и надо бы хоть что-то оставить после себя, кроме грязных носков и дырявых штиблет под кроватью. Сидит Владимир Семенович за компьютером и пишет рассказ в виде письма сержанту (убей – не вспомнить как зовут), единственному из наших с того острова, кого нашел в Интернете. И вдруг на экране сообщение: «Вам новое письмо». Открывает почту, а там: «Как жизнь, салага? Поздравляю с днем защитника отечества. Старлей Сволочь». И фотка в полный рост на фоне какой-то бронемашины прилагается: высок, тощ, морда лошадиная, кулаки — кувалды. Одет с иголочки, сапоги зеркального блеска, подворотничок белее снега, выглядит лет на пятьдесят.

Это ж как? Семенычу уже за семьдесят. Так старлею должно быть за сто? Да и погиб он. Похоронен где-то на Полтавщине. И адрес какой-то странный: www.totsvetsvoloch.ru. Как это бывает — убей, не понять. Набрал Семеныч одним пальцем на компе ответное поздравление, выполз из кресла к бару, налил пятьдесят грамм Столичной в граненый стакан и чокнулся с фоткой на экране:

— За твое здоровье, старлей Криничный. Я до сих пор ненавижу тебя. Ты научил меня убивать, а учиться жить пришлось самому. Видно, и сам не умел. Не знаю, где ты сейчас и кому служишь, но пусть там тебе будет хорошо.