Райз Татьяна

Мы убежали тогда далеко вперед. Но я часто оборачивался и, хитро сощурив глаза, улыбался ей. Подбадривал, чтобы не думала, что останется там одна. Ведь это всё игра. А она упорно смотрела себе под ноги, смешно разбрасывала желтые листья вокруг и не спешила нас догонять...      

***

… В городке периферийном
Отдает весна бензином,
Дремлет сладко замороченный народ.*

Утро ранее, но ничего не поделаешь, придется слушать Олега Митяева, раз за стенкой теперь живет новенькая симпатичная соседка. Хотя, в такое время музыку она могла бы и тише заводить. Да ну, какой с них спрос, — зеленая молодежь. Я вот в свои двадцать с небольшим — точно такого не сделаю.  

И редеет мгла над трассой,
На которой белой краской
Написал какой-то местный идиот:
С добрым утром, любимая! -
Крупными буквами,
С добрым утром, любимая! -
Не жалея белил…

«С добрым утром, любимая…» — я невольно повторил вслед за певцом и приятно потянулся.

…Ночь растает без остатка
И останется загадкой,
Кто писал, и будут спорить соловьи…

Согласен, сна ни в одном глазу, но и обычной сердитости на эту симпатичную дуреху за стенкой ведь тоже… Да и снилось мне что-то хорошее… Точно! Хорошее… Мы с ним бежали… С ним. И сразу жахнуло в груди.

…Эта надпись красивая
Смотрит в окна твои.
Может строчка счастливая,
Мартом хранимая…

Мартом? Нет, то был не март, а самая настоящая золотая осень.

***

О, они тогда сразу смекнули, как мне полюбился зоопарк! И теперь, в обещанное воскресенье, которого я едва дождался, ни за что не соглашаются идти туда вновь, пока не получат согласие на подстрижку ногтей... А-а-а-а, я чуть не задохнулся, даже на ногах, говорят: надо! Вот ничего себе условие! Я сидел на своем стульчике с поджатыми кулачками и напряженно думал. А мама ходила по комнате, готовила мои вещи и очень правдоподобно объясняла:

— Помнишь, у нас билеты старенькая бабушка проверяла? Конечно, помнишь. Так вот, она нас предупредила: в следующий раз ни за что мальчика этого не пропустит. Думай сам, что нам теперь делать. Ты всех сейчас задерживаешь. Мы-то с папой давно готовы.    

И я согласился.

Отныне, воскресные походы в зоопарк стали нашей семейной традицией. Папа собирал пакеты с хлебом, морковкой, яблоками, кусковым сахаром…я почти безропотно проходил неприятную процедуру, во время которой мама дважды или трижды категорически отказывалась куда-то идти, и, наконец, мы, порядком пропотевшие и в чем-то сердитые друг на друга, выходили из дома. По дороге, правда, всё налаживалось.

В зоопарк мы ехали на метро. Я внимательно отслеживал открытие дверей и объявлял пассажирам следующую станцию. Все вокруг улыбались и благодарно кивали, что воодушевляло еще сильнее… Мама же, по своему обыкновению, пристально в меня вглядывалась, а папа смешно закрывал ладонью рот. Я выворачивался и пытался объяснить, как он не вовремя со своей игрой… Но тут за окнами вагона мелькала наша станция «Зоопарк», и мы спешно поднимались с мест.

У выхода из метро начинается длинная лесополоса. Надо пройти её всю. В высоких соснах темно и неприятно, потому мы обходим их стороной. А вот сквозь другие деревья идти хорошо и даже весело. Папа усаживает меня на плечи и просит следить за дорогой, ведь я единственный помню и знаю куда идти! Он держит меня за ноги, а я ухватываю его за подбородок. Сегодня он не побрился, и потому бородатый и колкий. На свой страх и риск удерживаюсь только одной рукой, а вторую рассматриваю. Так и есть — пальцы в красных точках. Показываю ему, а он целует, целует, целует мне руку, не может остановиться… И еще щека у него теперь мокрая. Мама заметно отстала. Идет, разбрасывает желтые листья… И будто не торопится к своей любимой ламе.  

Ламу мы кормим хлебом. Она, как завидит нас, подбегает к решетке и тычется в железные квадратики рассеченной губой. Выдающиеся вперед зубы поначалу пугают, но я быстро привыкаю, потому что чувствую её доброту. Она внимательно рассматривает меня своими красивыми глазами, стеснительно смаргивает, отворачивается, будто не знает, и только потом осторожными губами вытягивает с ладошки кусочек яблочка. Ну, хватит ей. Остальные отнесем белым мишкам. Они живут в другом конце зоопарка, в глубоком каменистом вольере. Но пока мы к ним идем, я выпускаю руку и успеваю подбежать к самой главной здесь клетке, чтобы скорее шепнуть снующей за ней лисичке: «Лизавета Васильевна, принесите мне, пожалуйста, еще тех вкусных шоколадных конфеток…» Лиса выслушивает, кивает и, размахивая хвостом, уходит куда-то в темную глубину. Я же облегченно выдыхаю и стою счастливый-счастливый. Вот она та самая тайна, почему мне непременно нужно здесь быть! А папа уже тянет к своим любимым медведям. Он целый час может возле них стоять и смеяться. Что ж, я послушно иду за ним, хотя, с удовольствием постоял бы возле своей лисички. Но это я так, порядка ради, бурчу. На самом деле мне белые медведи нравятся еще больше, чем ему. Мы бросаем мишкам яблоки и очень сильно их жалеем. Им негде плавать, вода испарилась, и, наверное, поэтому они больше не белые, а желтые. Да и яблоки с хлебом не всегда долетают, а валятся вниз, в затянувшуюся чем-то зеленым лужицу. И тогда мишка вытягивает передние лапы и будто катится с горки, пытаясь подцепить длинным когтем лакомое угощение. Когда у него получается, я вздрагиваю от радости и долго хлопаю в ладоши!

Так было всегда. Вот только сегодня что-то пошло не так…

***

Господи, музыку выключила, наконец. Теперь стук, как глухой удар. Это в дверь? Ничего, если что, — мама встанет. Раз лежит, значит, показалось.

Солнце пробивается сквозь занавеску, пробирается под ресницы, окрашивая всё вокруг золотым светом. Как тогда…

***

Мы и раньше убегали от мамы. Но обычно она смеялась и бежала за нами, почти всегда догоняя. Особенно, если мы останавливались, чтобы пропустить детский железнодорожный состав. Правда-правда, по лесу была проложена самая настоящая железная дорога! И водили такие поезда обычные мальчишки в синей форме и фуражке. «Вот вырасту и тоже стану машинистом этого паровоза! Вместе с папой мы его и поведем…» — решил я тогда, и стало мне хорошо-хорошо… 

…Ан нет, не случилось мне водить поезда, и отца много лет нет рядом.

Я вырос и работаю в театре. А сейчас, вместо того, чтобы выспаться, ворочаюсь и гоняю в голове сценарий… Хотя, если вижу себя малолеткой на плечах у папки в том памятном дне ярко желтого цвета…значит, всё-таки сплю?

Вновь стук, как глухой удар. Всё-таки это в дверь?.. Да нет, скорее соседка дурит.

Меня охватывает нетерпение. Размахиваюсь и от души луплю кулаком в стену. Может, хоть так девочка уймется. В своей постели я могу позволить себе всё. Эх, сейчас бы серого кота под бочок для полного успокоения. Угрелись бы мы с ним, помурлыкали… Но, где он тот кот… Хотя, я прям вижу его: серый, толстый, вальяжный… Вот бы такого мне…

Да, это он, мой отец, научил меня ставить высокие цели, показав, как выглядит мир с высоты. С тех пор я не хочу опускаться ниже. Он сделал это давно, но почему именно этим утром этот далекий человек всецело завладел головой? Я рос без него, не зная тогда, не зная сейчас, — что же произошло в тот день… Я плакал, стоял на коленочках и умолял маму сохранить нашу семью. Она смотрела глазами полными слёз и молчала…

Об этом мы молчали с ней много лет.

Себя я определил в плохие сыновья, раз всё так получилось. Без него я больше не был в том зоопарке, не ходил на рыбалку, не выучился игре на гитаре. И вот что я делаю теперь? Перекидываю через эту пропасть мост? Ощущения возвращались, а вернувшись, — растрогали. Я чувствовал, и терялся от этих непривычных чувств. Еще чуть-чуть, я или расслаблюсь совсем, или перестану быть с собой в ладу.

Но как отказаться от счастья, когда ты вновь окружен тем, что имел от рождения… Это была минута провидения. Третий настойчивый стук поставил меня на ноги. Я зашел к маме и застыл на пороге. Она смотрела на меня тем же взглядом из прошлого, полным слёз и безмолвия. Что за утро такое распрекрасное?

Босой я прошлепал к входной двери, посмотрел в глазок. Да, за ней стоит человек. И тут будто воздуха стало больше, стены шире, а потолок выше. Я распахнул дверь и замер. Передо мной стою я через пару десятков лет. По ту сторону — седой и смущенный.  По эту сторону — обомлевший и потерявший дар речи.

Не сходя с места мы рассматривали друг друга. Я выхватил взглядом спиннинг, гитару и… ох ты ж ёжик, — клетку-переноску с котом. С серым котом!

Он же, заметил мои босые ноги и, тяжело выдохнув, улыбнулся. Я глянул тоже и сильно смутился… Вот угораздило же выйти разутым!

— Сразу видно: давно не были в зоопарке… Ну что, может, пойдем?

Я спиной почуял, как подошла мама. Я стоял между ними, взрослый, большой, но такой маленький сейчас — их ребенок, — с удовольствием осознавая чувство великого облегчения.     

Примечание:

* - Олег Митяев «С добрым утром, любимая»