Ханн Елена

На завтрак герр Дедерикс позволил себе ломтик подрумяненного в тостере белого хлеба и чашку чёрного кофе. Развернув из золотой обёртки холодный брусочек ирландского масла, Дедерикс с наслаждением вдохнул его кисловато-молочный аромат. Понаблюдав, как лунного цвета стружки оплавляются на горячей пористой поверхности хлеба, открыл баночку айвового желе и подцепил кончиком ножа похожий на блестящую янтарную бусину комочек. От приторновато-фруктового духа защекотало во рту, но Дедерикс, как истинный Густатус, никогда не спешил во время еды. Растягивая удовольствие, медленно намазал играющий на солнце желто-коричневый пласт желе на хлеб, полюбовался и только тогда откусил. Закрыв глаза, застыл и, млея, начал медленно жевать.    

Дедерикс нарочно не стал плотно завтракать, чтобы благословенное чувство аппетита разгорелось к обеду ещё сильнее. Была суббота, день, когда он мог в полной мере насладиться едой в одиночестве. Ведь разве можно по-настоящему хорошо поесть, когда кто-то отвлекает своей болтовней и ты, вместо того, чтобы сконцентрироваться и прочувствовать вкус, должен с набитым ртом отвечать, проглатывать быстро, не успевая прожевать? Чтобы избежать мучений совместной трапезы, Дедерикс даже сменил работу — он, инженер по образованию, пошёл работать простым почтальоном. По крайней мере в обеденный перерыв он мог уединиться в машине и съесть припасённый сэндвич. Да и ходьба шла на пользу — аппетит он нагуливал великолепный! По началу новые коллеги звали Дедерикса пообедать в Макдональдсе или выпить пива с жаренными колбасками — он отказывался, ссылаясь всякий раз на аллергию. Но потом кто-то прознал о том, что Дедерикс — настоящий густатус, и от него отстали. Даже стали сторониться, как заразного.

Ещё накануне, поздним вечером, Дедерикс стал придумывать, что именно приготовит на обед в субботу. Долго фантазировать на этот раз не пришлось, ведь начинался сезон спаржи. Наконец-то. В супермаркетах круглый год продавали испанскую или чёрт знает откуда привезённую спаржу — серую, волокнистую и безвкусную, как капроновый канат, но Дедерикс такую никогда не покупал. Разве может она сравниться с местной, северовестфальской, которую продают на городском рынке! Он представил упругие, цвета слоновой кости палочки юной спаржи, с капельками прозрачного, как слеза, сока на свежем срезе и нежными почками на заострённой макушке... Главное — не переварить, чтобы слегка хрустело, но и не было жёстким, а во рту таящим. Вытряхнуть на сито томно изогнувшиеся спаржины, насадить на вилку кусочек сливочного масла и потереть каждый стебель. Винца белого обязательно — лучше всего сухого мозельского рислинга, охлажденного...

И непременно филейчик лосося у голландцев купить! Выбрать свежайший, розово-оранжевый кусочек, посолив-поперчив, поджарить быстро в скворчащем масле, чтобы коричневая корочка заблестела, а потом половинку лимона сдавить, обрызгать мутным соком, не боясь, что слишком кисло будет... Пожалуй, кстати и свежий салат с душистыми весенними огурчиками будет. Ну и картофеля – молодого, жесткого, два-три клубня... Поскрести ножиком тончайшую кожицу, отварить, на половинки порезать и укропчика или петрушки мелко-мелко нарезанных щепотку бросить. Дедерикс вздохнул и расслабленно улыбнулся.

А на десерт — клубники, тоже местной, душистой, и не со сливками, а с шариком ванильного итальянского пломбира, и...

Застрекотал телефон. Ту, которая внезапно вырвала Дедерикса из мира гастрономических грёз, звали Улла.

— Завтракаешь ещё? Перезвонить тебе попозже?

— Нет, уже нет, можешь говорить, — тяжело ворочая языком, как спросонья, ответил Дедерикс.

— Ах, ну тогда — доброе утро!

— Доброе утро. Ты насчет воскресного обеда хотела спросить?

— Да... Мне придти? – почти шепотом спросила Улла.

— Приходи. Знаешь уже, что будем делать?

— О, есть замечательный рецепт, тебе понравится — картофельная запеканка с белыми грибами и бараньи фрикадельки под чесночным соусом!

— И во фрикадельки надо побольше лука положить, — теперь уже с заинтересованностью в голосе ответил Дедерикс.

— А как же, – подхватила Улла. — И салат из авокадо с кусочками омара под...

— Давай сейчас не будем, — раздраженно перебил её Дедерикс. — Ты меня сбиваешь! Я только что на обед настроился.     

— Прости, прости, прости! – затараторила Улла. — До завтра!

Облегчённо вздохнув, Дедерикс повесил трубку. Не надо было к телефону подходить, подумал он. Может быть и вообще прекратить отношения с Уллой? Однажды она проболталась, что по шкале Тринсли у неё только шесть пунктов из семи. Это значит, что она ещё способна, в отличие от Дедерикса, иметь детей и испытывать сексуальное влечение. Может быть, она вообще только прикидывается Густатусом? Да скорее всего, так оно и есть — Улла слишком полная, где же это видано, чтобы настоящий Густатус нажирался так, чтобы округлиться, животик отрастить?

Дедерикс прошёлся по комнате, подошёл к зеркалу, повернулся боком, довольно ухмыляясь, подумал — вот, вот какой должен быть настоящий Густатус — поджарый, холёный, моложавый — разве даст ему кто сорок лет?

Бывали минуты, когда Дедерикса распирало от гордости, что он не такой, как все, и наделён даром испытывать сильнейшее наслаждение, вкушая пищу... И пусть природа, одарив в одном, забирает другое — ему не суждено продлить свой род, не знакомы радости секса. Но он даже ребёнком никогда не жалел, что родился Густатусом. Да и слова-то раньше такого не было – оно появилось только лет десять назад, после нашумевшей статьи профессора Тринсли: «Homo gustatus как тупиковая ветвь эволюции человечества». Латинское gustatus, что значит «вкушающий с удовольствием, сластолюбивый», укоренилось и началось деление людей на «нормальных» и «густатусов»...

Не нужно было к телефону подходить, в который раз подумал Дедерикс. Надо общаться с себе подобными, а не с такими, как Улла. Чем больше он её узнавал, тем сильнее были сомнения, что она тоже густатус. Впрочем, сама признаётся, что не стопроцентный. Хитра... К тому же артистична, напориста. И, что самое ужасное – иногда льстива, умеет ввернуть похвалу, повосхищаться. Ведь понятно, что врёт, но после брезгливо-презрительных взглядов его коллег так приятно увидеть в карих глазах Уллы восхищение. Как будто даже неподдельное...

Но Дедерикс уже решил — надо разорвать отношения. Он купил прощальный подарок – дорогие французские духи, и написал маленькую записку, которую подсунул под огромный алый бант на коробочке. Прошел почти месяц, но он всё никак не мог решиться отдать ей подарок с запиской, в которой была лишь одна-единственная строка:

«Дорогая Улла, я не тот, кто тебе нужен, не трать на меня время, прости и прощай!».

В прошлое воскресенье, после того нелепого диалога, он сказал себе — сегодня она получит прощальный подарок, но вечером, уходя, она так кротко улыбнулась — и подарок остался на верхней полке кухонного шкафчика.

А диалог был таким.

— Странный какой запах, — произнёс Дедерикс, склонившись над мелконарезанным укропом. — Ты правда купила сорт «Геркулес?»

— Конечно, милый, как всегда, — ответила Улла. Она взбивала венчиком яичные желтки.

— Отчего ж он так неприятно пахнет? Будто бы анисом... Куда только девался изысканный аромат?

Улла перестала стучать венчиком, подошла к Дедериксу — тот спешно отстранился — он терпеть не мог, когда она касалась его своим пышным телом.

— Как обычно пахнет, — пожав плечами, ответила Улла, понюхав укроп, и снова принялась взбивать желтки.

— Нет! — воскликнул Дедерикс, выбрасывая в мусорное ведро укроп.

— Послушай, — вздохнув и виновато улыбаясь, произнесла Улла. — Ты должен смириться, что... Ну, тебе уже за сорок... Начинаются проблемы...

— Какие ещё проблемы? Ты сама не понимаешь, о чём говоришь! — закричал Дедерикс.

Он вспомнил — однажды Улла принесла новую статью профессора Тринсли, и даже зачитала вслух отрывки. Уважаемый профессор утверждал, что у некоторых густатусов, достигших зрелого возраста, начинают угасать их исключительные способности наслаждаться пищей и взамен появляются – с запозданием — сексуальные потребности. Приводились примеры с фотографиями — бывший густатус в окружении нескольких младенцев собственного производства.

Дедерикса статья возмутила.

«Несколько извращенцев — это ещё не закономерность, а исключение!», — в сердцах воскликнул он, бросив журнал со статьей в мусорную корзину. Но, когда Улла ушла, вытащил журнал и спрятал в ящике письменного стола.

— Я хочу от тебя ребёнка, — тихо, но уверенно сказала Улла, перестав стучать венчиком.

— Нет, — сразу же ответил Дедерикс. — Нет! Я настоящий. Настоящий густатус. Семь пунктов из семи по шкале Тринсли. Им и останусь. Мне не нужен ребёнок...

— Тебе сейчас так кажется. Но поверь, пройдёт ещё несколько лет, и ты пожалеешь...

Дедерикс деланно рассмеялся:

— Улла, если ты хочешь ребёнка, то заводи его от кого-нибудь другого! Ты красивая, здоровая, молодая. И выбрось из головы эту сумасшедшую идею — рожать от меня! Чушь!

— Никакая не чушь! — Улла замотала головой, затараторила возбужденно и страстно: — Ну и что, что ты густатус, есть таблетки, надо просто принять лекарство, в институте профессора Тринсли разработали, и ты сможешь стать отцом...

— Я не хочу! — рявкнул Дедерикс. — И никогда не захочу!

Улла будто не слышала его; вдруг ахнув, распахнула дверцу духового шкафа — там пёкся абрикосовый пирог, и пирог этот уже начинал становиться каштаново-коричневым. Разговор перешел на обычные гастрономические темы, и Дедериксу почти удалось успокоиться и переключиться на предстоящий обед. Почти удалось — потому что запах аниса, так некстати вмешавшийся в церемонию подготовки к трапезе, и эта абсурдная перепалка с Уллой всё же подпортили удовольствие... Но запах аниса, никак не сочетающийся с баклажанным рагу, расстроил его сильнее. Нет на свете ничего хуже, чем невкусная еда. 

Наступило воскресенье. Ожидая Уллу, Дедерикс достал из шкафчика коробочку с духами, поставил на видное место. Чтобы на этот раз подарок и записка под алым бантом не остались в его доме.

Улла явилась улыбающаяся, румяная, наполнив кухню ароматом розового масла, наверняка, только что приняла ванну. Дедерикс поморщился — он не любил цветочные сладкие запахи.

— Сегодня готовим бараньи фрикадельки под чесночным соусом! Вот, смотри, утром на рынке купила! — объявила Улла, доставая из пакетов филе.

— Тогда я займусь картофельной запеканкой. Знаешь, что мы туда добавим? Несколько взбитых перепелиных яиц и доминиканский перец! И шляпки молодых белых грибов, обжаренных на масле из грецких орехов. Сливками сбрызнем... О-о-о!

Дедерикс закатил глаза к потолку. Улла довольно захихикала и прошептала:

— А на сладкое будет лимонно-апельсиновый щербет с шампанским...

Ровно в два часа они уже сидели с гостинной за накрытым столом. В центре, на массивном керамическом блюде отливали золотисто-коричневыми корочками две дюжины бараньих фрикаделек. Улла осторожно поливала их тягучим светлым соусом.  В комнате воцарился маслянисто-чесночный дух, возбуждая нестерпимый аппетит.

Дедерикс вонзал нож в глянцевую корочку желтой картофельной запеканки, нарезая её правильными квадратиками. Взгляд его был рассеян и и нежен, губы чуть приоткрылись и вздрогнули, словно целуя кого-то невидимого. Улла украдкой наблюдала за ним.

— Ну как? Не слишком ли много чеснока? — вкрадчиво спросила она. Дедерикс ответил не сразу — некоторое время, словно оцепенев, отрешенно смотрел вдаль. Потом взял дольку лимона и выжал несколько мутных капель в лужицу соуса на тарелке, обмакнул в него маленький кусочек фрикадельки и положил в рот. Слабо улыбнулся, кивнул:

— Да, немного лимонного сока недоставало... теперь идеальный вкус.

Улла облегченно вздохнула и начала есть. Как обычно, во время обеда  они почти не разговаривали, трапезничали неспешно, будто бы забыв друг о друге.

После щербета Дедерикс откинулся на спинку стула, закрыл глаза. Обед удался.

Улла, замерев, неотрывно смотрела на расслабленное, довольное лицо Густатуса.  Медленно, словно крадучись, она протянула руку и накрыла ею ладонь Дедерикса. Обычно он сразу же отдёргивал руку, а однажды даже вспылил и накричал на неё.

Он оставался неподвижен. Лишь уголки губ дёрнулись едва заметно. Улла осторожно встала, передвинула стул поближе и, присев рядом, прильнула грудью к Дедериксу, снова взяла его за руку.

— Ты передумал... я знаю... — прошептала Улла, уткнувшись лицом ему в шею.

Он молчал.

— Правда здорово, у нас с тобой когда-нибудь родится ребёнок, — продолжала Улла. — Ты будешь счастлив, глядя на наших детей и скажешь мне: как хорошо, что теперь я больше не одинокий Густатус, которого все сторонятся...

Дедерикс открыл глаза, и не было ни капли злости или раздражения в его тёмных, как безлунная ночь, глазах. Улла расплылась в улыбке.

— Ну, что? Да? — спросила она. — Ты больше не настоящий густатус?

Он лишь рассеянно улыбнулся в ответ. Улла возбуждённо затараторила:

— Ты знаешь, я читала, что дети густатусов, ну, конечно, когда они перестают ими быть, наследуют замечательные способности наслаждаться вкусами... Представляешь, какие замечательные у нас будут дети, они будут похожи на тебя! Боже мой, как я счастлива, что наконец-то дождалась... тебя... ты стал... как все мы...

Дедерикс вдруг поднялся со стула и пошагал на кухню. Улла осталась сидеть за столом. Лицо у неё раскраснелось, глаза блестели. Она собралась было встать и пойти за ним, но Дедерикс сам вернулся в столовую, держа в руках коробку с алым бантом.

— Что это? Мне подарок? — радостно воскликнула Улла.

— Это духи...

— Духи! Вот видишь, а раньше ты их терпеть не мог! Теперь мне можно?

Дедерикс кивнул, и, нахмурив брови, заговорил — неприветливо и сухо:

— Ты насыпала в чесночный соус тринсливский препарат. Который должен был превратить меня в сексуально озабоченного... Я сразу узнал этот запах аниса, так пахнет «лекарство». И в укроп пыталась тогда... Правда?

Улла покраснела, отстранилась от него. Помолчав, с вызовом ответила:

— Я не могла больше ждать... Время уходит, милый. Но я всё сделала правильно, я просто помогла тебе решиться. Ты же знал, что в соусе препарат, и — съел! Значит  хотел! Ты хотел перестать быть густатусом, значит, и ребёнка теперь...

— Послушай, Улла... —  перебил её Дедерикс. — Я не стал другим. И никогда им не стану. Ты зря постаралась с препаратом — он не действует в кислой среде... Помнишь, я накапал лимонного сока в соус? Не потому, что так вкуснее... Вот, это мой прощальный подарок. Там записка есть...

Он положил коробку с алым бантом на стол и, разведя руки в стороны и пожимая плечами, пошёл на кухню. Чтобы вымыть посуду. Он терпеть не мог запахов несвежей пищи.