Коваль Надя

1.

Если я осмелюсь положиться на собственную память, то окажется, что моё первое эротическое впечатление было получено от известного произведения изобразительного искусства. Такой факт незамедлительно переместит разговор об эротизме из разряда пикантных в сферу эстетическую и позволит распространяться об этом спокойно и без всякой  оглядки…

В спальне у родителей стоит старинный книжный шкаф. Он очень громоздкий и тяжёлый, и кажется, будто весь свет из окна поглощается его прогнувшимися полками и расхлябанными дверцами. Вот почему даже в самый солнечный день в  комнате царит полумрак. Родители хотят избавиться от шкафа и купить новый, и только я одна против, потому что люблю его за молчаливую не показную мудрость и спокойное величие. После школы я располагаюсь на полу у его кривых ножек и начинаю вынимать книжки с незнакомыми мне названиями, раскрывая их в первом попавшемся месте. Изредка посматриваю на стоящую на самом верху «Монахиню» Дидро, но тут же вспоминаю о строгом родительском наставлении не трогать её до тех пор, пока не подрасту. Внизу лежат тяжёлые альбомы с репродукциями, которые отец кропотливо собирает для поддержания во мне интереса к живописи. Мне нравится рисовать. Особенно люблю рисовать кленовые листья, пни и грибы. Перелистываю плотные, гладкие страницы репродукций и с восхищением любуюсь картинами Шишкина и Мане. А однажды вижу «Союз Земли и Воды» Рубенса и ощущаю, как сердце в груди моей замирает. A ещё чувствую беспокойство, что кто-нибудь войдёт и застанет меня за рассматриванием обнажённых фигур. На всякий случай высовываюсь из-за двери и, убедившись, что там никого нет, торопливо возвращаюсь к картине, на которой вижу то, о чём взрослые со мною пока не говорят.

На картине — голые мужчина и женщина. Но не это главное. Главное то, что я интуитивно чувствую, что между ними есть какая-то тайна. И тайна эта — не поцелуй, который иногда вижу по телевизору, а что-то ещё более сладостное и сводящее с ума. Медленно вожу указательным пальцем по глянцевой поверхности репродукции, повторяя контур фигур. В центре картины — Посейдон, властелин морей и океанов, с трезубцем в правой руке. Мне ни разу в жизни не доводилось видеть обнажённого мужчину, и я с жадностью рассматриваю его загорелое тело, крепкие ягодицы, мощную спину и рельефные икры. А богиня земли мне не совсем нравится из-за толстых бёдер и крючковатых пальцев на ногах. Рядом с нею — ветви с диковинными фруктами, а у ног — тигр с открытой пастью. В воде плещутся курчавые амуры, которым всегда разрешено присутствовать при таинствах взрослых. Там есть ещё две фигуры: крупный несимпатичный мужчина, трубящий в морскую раковину, и девушка, надевающая на голову богини венок. Однако, что заставляет так сильно биться моё сердце? Это тонкая белая ткань, прикрывающая место под животом у женщины. Именно в этом лоскуте сосредоточена вся волнующая мистерия ситуации, которая исчезнeт сразу после того, как ткань легко и плавно соскользнёт по ложбинке между её скрещенных ног.

2.

После того первого эротического впечатления детства прошло много лет. Теперь эротизм стал для меня желанным атрибутом взрослой жизни, которого не только не стесняешься, а напротив — страстно ищешь, чтобы хоть как-то украсить однообразные будни. С подобным рвением желают приобрести новую брошь, полагая, что она изменит вид старого наскучившего платья…

— Спокойной ночи, дорогая. Не провожай меня, — Андрес склоняется надо мной, едва касается губами моих губ и неслышно направляется к двери. — Да, и не забудь, что завтра Анна ждёт тебя в гости. Входная дверь закрывается за ним почти бесшумно, и я снова остаюсь одна в большой пустой квартире. Окна спальни открыты настежь, но воздух в комнате всё-равно душный и тёплый, как вата. Из-за жары мне приходится безуспешно водить ступнями по постели, в надежде нащупать хотя бы одно прохладное место. Ложусь на левый бок и вытягиваю руку на свободное пространство. Ненадолго задерживаю дыхание и представляю, будто глажу спящего рядом мужчину. Мне хочется прервать его сон и заставить повернуться ко мне для сладостных и тесных объятий. Я всё чаще провожу ночи одна, поэтому простыни по нескольку недель остаются свежими и не смятыми. Это означает, что голубоглазому хозяину прачечной на углу дома грозит опасность потерять в моём лице ещё одного клиента. Бесформенные жёлтые и белые блики на потолке ненадолго отвлекают меня от любимого занятия погружаться в себя. Когда блики рассеиваются, я снова пускаюсь в рассуждения о том, что жизнь моя прожита напрасно и что я никому не нужна по-настоящему. Ну, может быть только Андресу. Да и то, только иногда.

3.

Лучше всего попытаться научиться быть снисходительным к людям, стараясь найти в каждом человеке что-нибудь трогательное. При этом надо запрещать себе быть насмешливым, потому что все люди сложнее, чем хотелось бы нашему ироничному взгляду…

Анна — старшая сестра Андреса. Высокая и плотная блондинка с крупными бёдрами, которая в свои пятьдесят лет сохранила неизменными подвижность и активное отношение к жизни. Тот факт, что она каждое воскресенье собирает у себя в доме местный бомонд, говорит о двух неоспоримых вещах: её страстном желании находиться в центре культурных событий и о том, что она законченная холостячка. В её квартире, расположенной вблизи с дипломатическими резиденциями Швейцарии и Франции, собираются музыканты, художники, искусствоведы — люди способные и бездарные, разговорчивые и не очень — в общем, разные. Вначале я посещала эти вечеринки по совету Андреса и исключительно из-за того, чтобы не оставаться дома одной, а с некоторых пор хожу сюда, чтобы обзавестись каким-нибудь новым знакомством.

Сегодня всё происходит как обычно, но всё-таки не совсем так, потому что среди примелькавшихся лиц появился новый человек, и от этого не только атмосфера вокруг, но даже свет хрустальной лампы мне кажутся другими. Я присаживаюсь на диван рядом с Сильвией — пожилой актрисой, которая во время нашего разговора не прекращает встряхивать выкрашеной в бордовый цвет головой, воображая, что у неё копна волос. Когда-то мы с ней разоткровенничались на любовную тему, и с тех пор она активно участвует в организации моей личной жизни.

— Милочка, сейчас вы потрясающе выглядите! Почему бы вам не приглядеться повнимательней во-о-о-н к тому молодому человеку у окна.

Слова Сильвии, сказанные заговорческим голосом мне на ухо, совершенно излишни, потому что я сама вот уже нескольких минут разглядываю широкую спину и крепкие ягодицы незнакомца.

— Его зовут Посейдоном. Это, как вы понимаете, псевдоним, приставший к нему ещё с институтской поры. Он искусствовед: умён, красив, галантен — в этом-то и заключается вся беда.

— Отчего же беда? — с удивлением спрашиваю я.

— Женщины его погубят. О! Нет-нет! Я неточно выразилась, дорогая моя. Он губит женщин. Вот так.

Когда наступает время кофе, Посейдон, к моей огромной радости, оказывается прямо напротив меня. Я делаю вид, что сосредоточена на расставлении чашек, сама же краем глаза пытаюсь определить, наблюдает ли он за моими движениями. В этот момент Анна ставит на центр мои любимые рогалики, щедро обсыпанные сахарной пудрой, и я начинаю нервничать: есть их или не есть? Это моё любимое лакомство, но будет совсем не кстати, если я, как маленький ребёнок, перепачкаюсь на виду у всех белым сладким порошком.

— Внимание, внимание! Сообщаю всем последнюю новость: наша Люси сделала замечательные рисунки к книге «Парад планет», — громко объявляет Анна о моих успехах, и вся публика дружно оборачивается ко мне. — Кто хочет их увидеть, покупайте последний номер журнала «Clio!»

— О, вы совершенно правы, Анна. Эти рисунки изумительные. Я уже имел удовольствие посмотреть их, поэтому вдвойне рад случаю познакомиться с их автором, — вступает в разговор Посейдон, и я чувствую, как краска заливает мне лицо, а сердце начинает колотиться от счастья, что он наконец-то обратил на меня внимание.

Встаю из-за стола и проскальзываю в коридор. Там открываю сумочку, достаю пудреницу и придирчиво смотрю на себя: «Нравлюсь ли я ему?». Прохожусь пушком по носу и щекам, потом подкрашиваю верхнюю губу и с силой прижимаю её к нижней. В этот момент за спиной показывается Посейдон, и я вижу его отражение в большом зеркале на стене. Он действительно похож на властелина морей: густая борода с проседью, слегка спутанные длинные волосы, высокий лоб и блестящие глаза, по которым можно предположить, что он прочитал всего Пруста и обожает музыку Брукнера. С минуту мы стоим и с задумчивостью смотрим один на другого.

Я рассматриваю его крепкую шею и выступающие под тонким джемпером мышцы, представляя, как изменится его взгляд, если он решится склониться ко мне для поцелуя. Но он этого не делает, а только мило улыбается и говорит:

— Люси, мне бы очень хотелось, чтобы мы поработали вместе. Не хотелось ли бы вам проиллюстрировать одну из моих книг?

4.

Каждая новая любовь обрушивается на меня как снежная лавина, избежать которую нет ни формы, ни метода. Стоит только ощутить её пьянящий запах, как сразу же забываются все предыдущие, и эта, новая, кажется настоящей и последней…

Я обращаюсь к своим душе и телу как к самым близким и верным друзьям. В который раз задаю им вопрос, на который никогда не получаю чёткого ответа: «Что же мне делать?». Хожу без смысла по комнате, сдвигая стулья, а потом в одежде бросаюсь на кровать. Обхватываю плечи руками и утыкаюсь в подушку, повторяя со стоном: «Посейдон! Посейдон!». Я снова поражаюсь тому, что мне до сих пор не удалось превратиться в здравомыслящего человека. Поэтому на закономерный совет разума «не сходить с ума», отвечаю самой себе: «как же мне жить без его тёмных глаз и нежного голоса?»

В церкви, расположенной по соседству, звонят десять часов, и я решаю, что это особый знак. В волнении поднимаю трубку телефона и набираю его номер. Слушаю равномерные сигналы и кручу в руке шнур аппарата, по которому сейчас должны политься такие желанные слова.

— Добрый вечер, это я.

— Говорите, пожалуйста.

— Даже не знаю, как начать... Одним словом, вы не могли бы приехать сейчас ко мне.

— Я не совсем понимаю, Люси, для чего?

— Ну, я не знаю ...  мы могли бы поговорить и выпить кофе.

— Вы милая, умная женщина, и мне очень жаль, что обычный комплимент по поводу ваших работ заставил вас полагать, что между нами может быть что-нибудь ещё...

Посейдон продолжает долго и размеренно говорить, а я, в растерянности, думаю про себя, что как давно я не слышала, чтобы в жизни люди говорили точно так же, как актёры на сцене.

5.

Поражения в любви кажутся нам невыносимыми и достойными поступка Анны Карениной, но длится это ощущение не более двух дней. Правда, именно их нужно постараться пережить, чтобы убедиться в правильности выражения У.С.Моэма: «Жизнь коротка, природа враждебна, а человек смешон. Но обладая некоторым чувством юмора и здравым смыслом, можно неплохо справиться с тем, что, в конечном счёте, не имеет никакого значения».

В очередное воскресенье еду к Анне, на этот раз вместе с Андресом. Разговор за столом крутится вокруг экспозиции Рубенса в Музее изобразительного искусства. Громче всех говорит Эмма — тридцатипятилетняя красавица с длинной шеей. Она — автор буклета для выставки. Посейдон смотрит на Эмму с любезностью и обращает внимание присутствующих на её статью о картине «Союз Земли и Воды»:

— Вы очень верно подметили, уважаемая Эмма, что главное в ней не эротизм, а символическое иносказание. Художник изобразил союз города Антверпена с рекой Шельдой, который должен был явиться залогом процветания Фландрии. В начале XVII века Фландрия находилась под властью испанской ветви Габсбургов. Испанская и австрийская ветви монаршей династии постоянно воевали между собой, и эти бесконечные войны истощали обе стороны. В конце концов, стороны договорились и в 1617 году заключили мирное соглашение, известное ныне как договор Оньяте. Вскоре после этого, в 1618, Рубенс, который жил в Антверпене, написал «Союз Земли и Воды». Букет фруктов и ягод на картине символизирует изобилие, а венки на головах главных персонажей являются символом победы и мира. Место, где плещутся дети и тритон — море, а текущая из амфоры вода изображает реку Шельду, впадающую в него. Я позволил себе рассказать об этом потому, что часто незнание фундаментальных исторических сведений приводит к ошибочной интерпретации произведения искусства.

— Вы исключительный знаток, дорогой Посейдон, — с восторгом отвечает Эмма и через несколько минут незаметно выходит из-за стола. Я смотрю ей вслед и вижу, как в коридоре она достаёт из сумочки пудреницу и долго смотрит на себя в зеркало...