Гончаренко Светлана

Маленькое кафе в центре города. Запах кофе и ванили. Пирожные с воздушным кремом. Шоколадно-кофейное настроение…Приятно умиротворяет… Так и тянет попробовать новомодные вкусовые изыски. В такой атмосфере приятно мечтать, наблюдая облака через огромные окна с летящими шифоновыми занавесками… В один из мартовских дней в таком маленьком кафе три подружки сидели за столиком и полушепотом рассуждали о здоровье и красоте, поворачиваясь в сторону девушки, сидящей неподалеку. Девушка эта была им всем хорошо знакома, она — завсегдатай их любимого фитнес-клуба.

В кафе вошел румяный ухоженный молодой человек. Он повертел головой во все стороны, увидел девушек, приветственно махнул им рукой. Они его тоже заметили и широко заулыбались. Молодой человек подошел к этим пестрым птичкам, всех по очереди обнял и чмокнул в щечки. Затем он присел рядом и заказал чаю.

За соседним столиком в мягком кожаном кресле возле широкого окна сидела девушка неопределенного возраста. Стрижка под мальчика, щеки впалые, длинная, худощавая, вся изогнутая, как китайский иероглиф, в левой руке сигарета — для шарма, очевидно, — она подносила сигарету ко рту, но ни разу не затянулась, медленно отводя руку от губ и стряхивая пепел в пепельницу. В ее взгляде мутно стояла усталость, смешанная с мудростью презрения или презрения к мудрости. Временами она поглядывала в окно, и тогда в ее больших карих глазах отражалось движение городского транспорта — они становились похожими на калейдоскоп. Насытившись картинкой ускользающей пляски жизни, она снова погружалась в себя, опуская взгляд к чашке кофе, который стыл нетронутым. Неожиданно иероглиф повернулся к подружкам и безразлично и довольно громко заговорил.

— Сегодня в клубной раздевалке наблюдала за девушкой с великолепной фигурой. Не выдержала и похвалила ее. А она мне: «Ой, знаете, так мучаюсь из-за это самой фигуры. А вот у меня подруга — девяносто кило, низкорослая и ест все, что угодно, ничем не занимается и довольная. Так вот и я думаю, а надо ли мне так убиваться?»…

Подружки переглянулись. Девушка-иероглиф встрепенулась, стряхнула в очередной раз пепел с сигареты и отрешенно добавила:

— Зачем же я тут все это говорю? Ведь вам это, должно быть, неинтересно.

Одна из подруг, внимательно слушавшая неожиданную речь их старой знакомой, решила посвятить ее в свои соображения по этому поводу. Миловидная, с фарфоровым личиком, щечки румяные, голубые глаза с аккуратными стрелочками, — она улыбнулась и, подмигнув подружкам, проворковала, как бы играя словами и изредка поглядывая в сторону молодого человека:

— Всё хорошо в меру. Мучить организм, когда хочется съесть тарелку жареной картошки — не выход. Главное, я считаю, не запускать себя до такой степени, чтобы потом мучиться голодом и изводиться в фитнесе.

Она нарочито поправила нежно-лиловую шелковую кофточку, показав свои почти идеальные формы, и продолжила монолог, потому что две другие подружки напряженно пили чай с лимоном и, возможно, от зависти кисло молчали, точно проглотили этот самый лимон.

— Вообще, не завидую худым, потому что вид у них все же болезненный. А они всё на диетах. Бррр... — сказала и поморщилась. — Когда у девушки ноги, как мои руки — это же некрасиво!
И она протянула руки перед собой, чтобы всему кафе продемонстрировать тонкие запястья и нежные маленькие пальчики с аккуратным французским маникюром.

Молодой человек дождался-таки свой чай и попробовал переменить тему разговора. Повернувшись к иероглифу с сигаретой, он спросил:

— Мадмуазель, как Вас зовут?

— Катрин, — ответила она и лениво повернулась к говорившему от окна — повернулась одной головой, а тело осталось в прежнем положении, как гранитное изваяние.

За окном пробуждалась весна — сама, словно вся из стекла и шифона — прозрачная, легкая, манящая куда-то в дали непонятные. Солнечные лучи запускали своих проворных зайчиков во все стороны. Март дышал во все окна. Из-под колес несущихся машин летела мокрая грязь, забрызгивая тротуары. Прохожие уже не кутались в шарфы, а бодро шли к своим целям в легких куртках нараспашку. Лазурное небо царило над городом.

— Влад, ты что, не знаешь Катрин? — удивилась одна из девушек. Она была совсем еще юная, длинные белокурые волосы разметались по плечам, прозрачно-серые глаза ее заискрились интересом: что же выйдет из этого разговора?

Та, что так много рассуждала о красоте и мере, — этакая фарфоровая куколка — открыла сумочку, достала зеркальце и, пристально разглядывая по-детски пухлые розовые губы, добавила, как бы подводя итог:

—  Надо быть счастливым и любить себя любым!

— И не перешептываться за спиной, спрашивая у подруги: «У меня же не такая впалая задница?», — заметила язвительно Катрин, положив ненужную сигарету в пепельницу и внимательно посмотрев на молодого человека, который развалился на стуле, вытянув ноги между столиков. 

Он удивленно приподнял бровь и продолжил чаепитие.

— Ты права, Мариша, — сказала куколка самой юной из подружек. — Те три килограмма, которые мы так критически выискиваем в себе, постороннему человеку даже незаметны.

Мариша хохотнула и лукаво глянула в сторону другой подруги, которая допивала чай с круассаном и насупилась, потому что была самая полненькая из их компании. 

— Недавно впервые увидела настоящую анорексичку в магазине, – почти глотая слова, от упоения своим наблюдением, рассказывала Мариша. — Ее за талию одной рукой обнять можно. Ужас! Так мерзко. И ладно бы, она одежду более-менее подходящую надела. Так нет же! Узкие-преузкие джинсы, обтягивающая кофточка, куртка без рукавов и пояс утянутый до невозможности. Очки на пол-лица — наверное, глаза уже совсем в череп впали. Брр!

— Ладно, я тоже ненормальная, – сказала Катрин. - Но есть ведь и крайняя стадия. Моя подруга, например, каждый день планирует, что съест на завтрак, обед и ужин. Дотошно считает белки, жиры, углеводы и калории, все взвешивает. Красивая, конечно. Что уж там! Но в голове только еда, тренировки и то, как это все отразиться на объеме бедер. Прямо волнуюсь за нее.

— Когда человек настолько озабочен собственной внешностью, это ненормально, — прервала свое молчание полненькая девушка. — Я бы тоже забеспокоилась…

— Лина, тебе это не грозит, — выпалила вдруг Мариша. — Любят же некоторые страдать ерундой!

Лина тут же отвернулась, поджав губы, достала из бесформенной сумки книжку и уткнулась в нее, делая вид, что ей этот разговор стал неинтересен.

— Если не страдать ерундой, — ответила Катрин задумчиво, — жизнь будет совсем некуда девать.

— Ну, просто это перебор, в самом деле... — Марише уже хотелось закончить.

Но Катрин окончательно разговорилась:

— Проблема в том, что мы не приучены, глядя в зеркало, думать, что все с нами в порядке. Воспитывают нас не так, что ли? Все почему-то убеждены, что надо обязательно качать попу, если ты худая, а если толстая, — сгонять. Увеличивать грудь, а если своя и так большая, — делать форму. Вставать на каблуки — так сексуальнее походка и ноги длиннее кажутся. Красить глаза нужно всегда — это уже в крови. Почему у нас столько красавиц? Да потому что мы, русские девушки, не любим себя. Мы изводим себя диетами, фитнесом, салонными процедурами и косметикой. В Европе не так совсем...

— Да? А вот я, когда смотрю в зеркало, максимум, что вижу неприятного, — это пакеты под глазами от вечного недосыпа, — пошутила Мариша. — Диана, ты что замолчала?

Куколка грациозно, будто на паркете, выгнула спину, слегка потянувшись, сложила зеркальце в сумочку, хмыкнула и сказала:

— Это не про меня.

Молодой человек засмеялся. Ему было наплевать на всю эту девичью болтовню, но, похоже, именно в это время ему было не чем себя занять.

— О ком же Катрин тоскует? — спросил он и снова рассмеялся.

Катрин помешивала ложечкой в чашке. Затем она выпрямилась, отхлебнула кофе, нашла в себе силы улыбнуться Владу и тихо проговорила:

— Что-то вроде черной полосы. За что ни возьмись — все не так… Поэтому как любой человек, чья жизнь не клеится, Катрин зависает в сети или пьет портвейн с кем-нибудь…

Последние слова ее прозвучали как-то совсем печально. Влад уверенно тряхнул головой, словно сбрасывая лень, и начал умничать.

— Чёрные полосы — от головы. Поменяй мысли, и полоса уйдёт. Я тут ненадолго. Мотаюсь последнее время. В гости пригласишь? Я могу с текилой прийти.

— Я прекрасно знаю, от чего черные полосы, доктор, — отметила Катрин, вновь оживляясь. — Ну… Если придешь, купи мне портвейн. Выдержанный.

— У тебя запросы большие, — ухмыльнулся Влад. — Хотя, ловлю на слове… Загляну к тебе как-нибудь. Можно твой телефон?

Катрин усмехнулась и снова отвернулась к окну. Диана, Мариша и Лина переглянулись: «не завязывается ли тут новая интрижка?».

Влад не унимался:

— Тебя за язык никто не тянул… 

Девушка-иероглиф выпрямилась и засмеялась сардоническим смехом.

— Ты ведь даже не уверен сейчас, а не гермафродит ли я… А?

Помолчав немного, наблюдая, как лицо парня покрывается красными пятнами, а сам он потирает шею ладонью и нервно похихикивает, Катрин продолжила словесную экзекуцию:

— Представь, а вдруг я заманиваю наивных парней с портвейном и краду их деньги? А вдруг ты сам такой?

Влад сразу весь обмяк, отклонился к спинке стула и пробурчал:

— Всё с Вами ясно, девушка, Вам бы только языком чесать… А как до дела доходит, — тут же откат. Да и до дела бы не дошло, — мне у тебя делать нечего.

— Конечно. Я думала, ты еще на портвейне свернешь. За восемь тысяч можно и комнату снять. Вам, мужикам, лишь бы девушку домой заманить. Девочки по-другому устроены…

— Восемь тысяч?! Тогда мы о разных вещах говорим. Я видел портвейн за две. А за две, как я понимаю, не перекантуешься, — поморщившись, ответил Влад и добавил, — мальчики не всегда так устроены, как ты думаешь.

— Я сказала, чтобы принес «выдержанный». Есть ведь и обычный. Я пью его и без тебя. А вот ценный… хотелось бы, — объяснила Катрин и глубоко вздохнула.

От оживленной беседы ее бледное лицо с угловатыми скулами даже порозовело слегка и казалось более приятным.

Мариша пожала плечами. Диана поджала губы, поставила руки локтями на стол и положила голову на сжатые кулачки. Лина оторвалась от чтения, удивленно посмотрела на всех, покачала головой из стороны в сторону и снова погрузилась в книгу. Влад стучал чайной ложечкой по столу, выстукивая невероятные ритмы.

— Я просто хотел вместе выпить и поболтать о чём-нибудь, а не «лишь бы затащить».

Влад высказался и отвернулся к Диане. Куколка выпрямилась и склонила к нему голову, а он обнял ее за плечи. Катрин сменила позу, при этом все также казалась со стороны иероглифом задумчивости:

— Парни почему-то не боятся тащить к себе незнакомок. Смелые шибко, что ли?

— Да мы наивные и доверчивые… как дети, — прикладывая голову на плечо Диане и расплываясь на стуле, пробурчал Влад.

Шоколадно-кофейные ароматы успокаивали. Девушки сидели притихшие, разомлевшие и румяные. Одна Катрин в немыслимой позе продолжала вещать, как бы сама с собой.

— Бесят неправильные ударения в словах! Вечные «зво´нит, до´говор, бантa´ми, латте´»… Вот сейчас позади меня кто-то заказывают «латте´»! Я и сама, конечно, не всегда правильно говорю.

Но как же это бесит! — заключила она, растягивая последние слова.

Мариша встрепенулась и подняла брови.

— Я тоже говорила латте´. Правда, это было всего пару раз за всю жизнь, — сказала она и хохотнула в ладошку.

— Я говорю по много раз в день слово «лa´тте». И точно знаю, это правильно.

Лина оторвала взгляд от книжки и тоже вставила слово, смешно поджимая маленькие губы:

— «Зво´нит» и «до´говор» – это, как пенопластом поскрипеть. Ой, противно!

Она поежилась и потрясла головой, словно ей над ухом кто-то пенопласт занес и стал тереть по нему со всей силы.

— Ты не училка, случаем? А, Катрин?

— Если бы ты зашел куда-то, кроме этого убогого кафе, ты узнал бы и сам, — продолжала Катрин.

— Ладно, убит. Да, я хожу во всякие хрени. Люблю чизкейки и зеленый чай. А латте не очень, — Влад улыбнулся и сел прямо.

—Я, на самом деле, даже не знаю, что это такое... — сконфуженно проговорила Мариша.

Катрин тоном профессионального знатока констатировала:

— Латте-макиато, который везде выдают за латте, представляет из себя эспрессо с легкой воздушной пенкой. Молоко греется и чуть взбивается в пароотводе, в него вливается кофе. Это нежное чудо подается в айришах, в таких высоких стеклянных бокалах. В нашей суровой действительности над краем чашки возвышается айсберг из ублюдочно вспененного молока — с пузырями… Кошмар, в общем. У нас почти нигде не умеют готовить хороший кофе. И здесь, между прочим, тоже…

— Понятно, — сказала Мариша.

Похоже, она прониклась к девушке иероглифу уважением за такие исчерпывающие сведения.

— Есть у меня одна фанатка кофе, — вставил Влад. — В кофейне работает. Я ей в Доминикане кофе накупил. Правда, до сих пор не отдал. В одном из пакетов сделал дырочки, и он у меня как ароматизотор – источает легкий запах в комнату. Чудо!

— Выдохнется… — заметила Катрин.

— Да там всего-то три дырочки с иголку. Пахнет офигенно. Это камбоджийский кофе.

— Робуста камбожийский?  

— Не разбираюсь я в кофе. А ты такие вопросы задаешь! Там на упаковке написано: «Доминикана эспрессо и Санта Доминго». Черт его знает, что это такое?! — взорвался Влад.

— Санта Доминго — это город, а не сорт, — ухмыляясь, продолжала Катрин, не обращая внимания на возмущение молодого человека.

Влад округлил глаза от удивления. Его такой напор информации просто уничтожал.

— У тебя кофе молотый? — не унималась Катрин.

— Нет... Всё в зернах! — и он поднял указательный палец вверх.

— О… — голос  Катрин чуть понизился. — Значит, темная обжарка. Хотя я могу ошибаться. Я ведь не такой уж большой специалист в этом деле.

Мариша покачала головой и, довольно улыбаясь, добавила:

— Не-е… ты — знаток!

Влад тоже помотал головой и посмеялся от души. 

— Не такой уж и знаток, — опуская взгляд, проговорила Катрин низким голосом.

— Да-а… С ко´фем ты дала маху! Не ожидал таких познаний, — заключил Влад.

Катрин глянула на него и медленно нанесла последний удар:

— Ага. Я хоть «ко´фем» его не называю, — деловитый тон Катрин бил без промаха.

— Чо-о-орт!

Влад закрыл лицо руками, и его громкий хохот взорвал зал. Девчонки тоже прыснули от смеха. И на пару минут все кафе звенело и сотрясалось от судорожных смешков.

Первой успокоилась Диана. Все время беседы о кофе она пристально наблюдала за Владом и Катрин. И вот выбрала момент и язвительно уколола.

— Кстати, Катрин, я заметила, в сети ты часто за собой сообщения стираешь. А в реале как? Просишь всех, чтобы забыли то, что ты произнесла пять минут назад?

Катрин, ни секунды не колеблясь, ответила:

— Когда я замечаю, что написала много личного, я это стираю. И, вообще, я часто говорю то, что не хотела бы сказать вслух, и делаю то, что не стоило бы делать совсем. А потом пытаюсь сгладить ситуацию. К большому сожалению, это не всегда невозможно…

Влад пристально посмотрел на девушку в непонятной позе и проговорил, доставая деньги из портмоне:

— А с тобой сложно.

Катрин уже не глядела на него. Она снова отвернулась к окну, и ее последние слова легким облачком долетели до слуха выходящих из кафе Влада и его подруг:

— Мне самой очень сложно с собой…