Кольер Джон

В дом, некогда прозванный Инженерским, теперь пустует. Срочно переброшенный из «Батон-Ружа» инженер отказался от дома, не выдержав там и месяца, и на свои кровные деньги сколотил себе двухкомнатную хибару на самой что ни на есть дальней границе земель концерна.

Крыша Инженерского провалилась, в окнах по большей части выбиты стекла. Как ни странно, ни одна птица не вьет гнезда под свесом крыши и не пользуется укромными комнатами. Нормальный пустующий дом становится отличным прибежищем для крыс, а также для мышей – простых и летучих, но здесь тишину не нарушали ни писк, ни взвизг, ни шорох. Лишь твари, совершенно чужеродные человеку, твари, наиболее отдаленные даже от таких, которые приходятся человеку седьмой водой на киселе, – лишь термиты, тарантулы да скорпионы равнодушно устраивали здесь себе жилище!

За какие-то считанные годы сад Эдны Сполдинг исчез с лица земли, словно его и не бывало. Веранда, где они с Джеком сиживали по вечерам, оба такие счастливые, – форменным образом гниет под бременем наметенных туда песка и веток. Молоденькое деревце, разрастаясь, высадило уже доски, обрамлявшие окно гостиной, и теперь они торчат как негнущиеся пальцы перепуганного человека. В углу все еще красуется прочно сработанная жердочка для попугая: уж к ее-то дереву не прикасались ни термиты, ни черви-древоточцы.

Попугая привезли с собой Сполдинги, как только сами приехали. Он был чем-то вроде сверхпланового свадебного подарка, и вручала его мать Эдны буквально в последнюю минуту. Пускай, мол, Эдна возьмет с собой, в этакую глушь, память об отчем доме.

Попугай был уже немолод, звали его Том; как все попугаи, он посиживал себе на жердочке, посвистывал, похохатывал да выдавал порой кое-что из небогатого набора реплик, которые, впрочем, нет-нет да оказывались вполне кстати. Оба – и Эдна и Джек – очень его любили, и еще они беззаветно любили друг друга. Им нравился дом, нравилась округа, нравились товарищи Джека по работе, и все в жизни казалось восхитительным.

Однажды ночью, только супруги заснули, как их разбудил мощный клекот и трепыхание крыльев на веранде.

– Ах, Джек! – вскричала Эдна. – Вставай! Скорей! Беги! Какая-то кошка из рабочего поселка терзает бедного Тома!

Джек выпрыгнул из кровати, но запутался ногой в простыне и грохнулся локтем об пол. Прошла не одна драгоценная секунда, прежде чем, высвободившись и потирая локоть, Джек был снова на ногах. Он метнулся через всю гостиную на веранду.

Все это время, показавшееся ему чуть ли не вечностью, громовой клекот и трепыханье крыльев нарастали, но стоило только Джеку распахнуть дверь на веранду, – и все шумы прекратились так же внезапно, как начались. Веранда так и купалась в ярчайшем лунном свете, на дальнем ее конце отчетливо виделась жердочка, а на полу под жердочкой, полузасыпанный ворохом собственных перьев, задыхался бедный старый Том: – О! О! О!

Хорошо хоть, жив. Джек огляделся по сторонам в поисках обидчика и тотчас же заметил, что длинные, тяжелые плети декоративного винограда возмущенно раскачиваются, хотя в ту ночь не было даже дуновения ветерка. Джек подошел к перилам и выглянул в темноту, но не увидел никаких признаков кошки. Он, конечно, и не рассчитывал увидеть. Гораздо больше его заинтересовало, что раскачивание веток распространялось на несколько футов, а для бродячего кота – это слишком серьезное нарушение порядка. В конце концов Джек посмотрел вверх, и ему показалось, что он разглядел улетающую прочь птицу – большую птицу, огромную птицу. Джеку удалось увидеть ее лишь мельком, когда громадину на миг высветило лунное сияние.

Он обернулся к старикану Тому, подобрал его с полу. У бедняги попугая оборвалась цепочка, сердце колотилось с бешеной скоростью, и при всем при том, как существо сверх всякой меры потрясенное и израненное, он вскрикивал: – О! О! О!

Все это было более чем странно, ибо старикан крайне редко выступал с новыми сочетаниями звуков, и Джек посмеялся бы от души, если б не жалостные интонации бедолаги. И вот он тщательно осмотрел пострадавшую птицу, но, не найдя никаких повреждений, кроме того, что из шеи была выдергана пригоршня перьев, водворил обратно на жердочку и повернулся к Эдне, которая к тому времени показалась в дверях.

– Мертвый?! – вскричала она.

– Нет, – ответил Джек. – Но он в шоковом состоянии. Что-то его перепугало.

– Принесу-ка я ему сахарку, – сказала Эдна. – Это он любит. Ему сразу полегчает.

Вскоре она вернулась с сахаром, который Том ухватил в лапку, но хотя обычно он грыз сахарок с величайшей прожорливостью, на сей раз только поглядел на лакомство потухшими глазами, рассмеялся коротким, горьким смешком отчаяния и, разжав когти, выронил сахар на пол.

– Пускай отдохнет, – сказал Джек. – Он побывал в лихой переделке.

– Это кошка, – сказала Эдна. – Одна из тех гадких кошек, которых разводят мужчины в поселке.

– Возможно, – ответил Джек. – Но с другой стороны – не уверен. Мне почудилось, будто я видел, как улетает преогромная птица.

– Не мог же это быть орел, – сказала Эдна. – Здесь никто сроду не видывал орлов.

– Знаю, – сказал Джек. – Кроме того, по ночам орлы не летают, так же как канюки. Полагаю, это мог быть и филин. Но…

– Что «но»? – сказала Эдна.

– Но мне показалось, она гораздо больше филина, докончил Джек, – Просто твоя фантазия, – сказала Эдна. – Одна из тех поганых кошек. Больше некому.

На протяжении последующих нескольких дней проблема усиленно обсуждалась. Консультировались со всеми, и у каждого возникало свое особое мнение. Поначалу, возможно, Джек чуточку сомневался в своем, поскольку ему удалось лишь мельком увидеть ту тварь при лунном свете, но возражения укрепили в нем уверенность, и споры иногда порядком-таки накалялись.

– Чарли говорит-все это одно лишь твое воображение, – сказала Эдна. – Он говорит, филин ни за что не нападет на попугая.

– Интересное дело, а Чарли-то откуда знает?  – возмутился Джек. – К тому же я двадцать раз повторял, что та штука покрупнее филина.

– По его словам, это доказывает, что тебе мерещится несуществующее.

– Быть может, ему и хочется, чтобы я думал, будто мне мерещится несуществующее, – сказал Джек. – Быть может, вам обоим так удобнее.

– Ох, Джек! – вскричала Эдна. Она была глубоко оскорблена, ибо речь мужа доказывала, что у Джека все нейдет с ума допущенная им нелепая ошибка, невыдуманная ошибка того типа, какие свойственны многим мужьям-молодоженам, когда они внезапно входят в комнату не постучавшись, а сидящие там люди смущаются безо всяких к тому оснований. Чарли молод, холост, легко сходится с людьми и хорош собой, да он любому положит руку на плечо и даже ничего такого при этом не подумает, и никто не против.

– Зря я про это вспомнил, – сказал Джек.

– Вот уж поистине зря, – сказала Эдна и была права.

Попугай вовсе ничего не сказал. Все эти дни он хохлился да прихварывал и, казалось, даже совершенно разучился выпрашивать сахарок. Только кряхтел да стонал себе под нос, встопорщивал перышки, а время от времени покачивал головой с самым унылым, разнесчастным видом, какой только можно вообразить.

Но вот однажды, когда Джек вернулся домой с работы, Эдна, приложив палец к губам, поманила мужа к окну.

– Присмотрись к Тому, – шепнула она.

Джек выглянул на веранду. Престарелая птица меланхолически слезала с жердочки, отрывала от винограда засохшие веточки и уносила в тот угол, где балюстрада упиралась в стену дома, прибавляя новую добычу к той, которую успела принести раньше. Попугай расхаживал взад-вперед, то так, то этак изгибал веточки, все с неизменным скорбным выражением, придавая немалое значение тому, чтоб покрасивее расположить перышко-другое, кусочек дерева, обрывок целлофана. Не оставалось никаких, сомнений.

– Не остается никаких сомнений, – заметил Джек.

– Он вьет гнездо! – воскликнула Эдна.

– Он! – воскликнул Джек. – Он! Это мне нравится. Старый самозванец! Старый травести! Она решила снести яйцо. Томазина – такое у нее отныне будет имя.

– Я-то думал, она разболелась после той встряски, – сказал Джек. – А она хандрила, только и всего.

– Чудовищное яйцо, – сказала Эдна. – Бедная птаха.

– Чего ты ожидала, после стольких-то лет? – рассмеялся Джек. – Некоторые птицы откладывают яйца величиной чуть ли не с самих себя… киви или как ее там. Но все же, надо признать, наше яйцо – громадина.

– Вид у нее неважный, – встревожилась Эдна. И впрямь, вид у старой попугаихи был почти настолько больной, насколько способен плохо выглядеть попугай, а это значит – в несколько раз хуже, чем любая, другая Божья тварь. Глаза закрыты, голова поникла, протянешь палец почесать ей щечку – она с самым расстроенным видом отворачивает клюв в другую сторону. Тем не менее она добросовестно высиживала снесенное ею исполинское яйцо, хоть день ото дня и чахла на глазах.

– Быть может, лучше отнять у нее яйцо? – предложил Джек. – Мы могли бы выпустить содержимое, скорлупу оставить нам с тобой на память.

– Нет, – не согласилась Эдна. – Оставим ей. Всего-то и было у нее радости за все эти годы.

Здесь Эдна дала маху, что и поняла спустя несколько дней поутру.

– Джек, – позвала она мужа. – Иди сюда скорей. Тому нехорошо – то есть я хотела сказать Томазине. Боюсь, что она умирает.

– Надо было отнять у нее яйцо, – невнятно проговорил Джек, прибежавший с непрожеванным завтраком во рту. – Она себя попросту изнурила. И вообще, что проку в этом яйце? Все равно оно неоплодотворенное.

– Посмотри на нее! – вскричала Эдна.

– Каюк ей, – сказал Джек, и в тот же миг несчастная пожилая птица, опрокинувшись на спину, испустила последний вздох.

– Это ее яйцо убило, – заявил Джек, беря в руки провинившийся предмет. – Как я и предсказывал. Хочешь оставить на память? О, Господи!

Со всей мыслимой поспешностью водворил он обсуждаемый предмет на место, в гнездо.

– Оно живое! – сообщил он.

– Что? – переспросила Эдна. – Как понять?

– У меня у самого сердце екнуло, – пояснил Джек. – Нечто из ряда вон выходящее. Нечто противоестественное. Внутри яйца сидит птенец, клювом тюкает.

– Выпусти его, – попросила Эдна. – Разбей скорлупу.

– Прав я был, – не отвлекался Джек. – Все-таки я видел птицу. Скорее всего, какой-нибудь залетный попугай. Но только у него был такой огромный размах крыльев…

– Надобью-ка я скорлупу, – решила Эдна и умчалась за ложкой.

– Счастливая будет птица, – провозгласил Джек, когда Эдна вновь появилась на веранде. – Можно сказать, родится с серебряной ложкой в клюве. Поосторожнее!

– Я осторожно, – пообещала Эдна. – Ах, хотелось бы надеяться, что птенец жив!

С этими словами она бережно надбила скорлупу, постукивание усилилось, и вскоре перед их глазами предстал массивный клюв, пробивающий себе дорогу. Еще секунда-и птенец появился на свет.

– Силы небесные! – вскричал Джек. – Какой урод!

– Это потому, что он такой желторотый, – заступилась за птенца Эдна. – Вырастет прехорошеньким. Будет весь в маму.

– Возможно, – сказал Джек. – Мне пора. Положи это в гнездо. Корми это протертой пищей. Держи это в тепле. Не слишком тормоши это. Пока, любовь.

В то утро Джек два или три раза звонил домой – узнать, как самочувствие птенчика и хороший ли у него аппетит. В обеденный перерыв Джек сломя голову прибежал домой. Вечером в гости пришли вообще все – хоть одним глазком поглядеть на «новорожденного» да преподать какой-нибудь полезный совет.

Был там и Чарли.

– Птенца надо кормить ежечасно, – заявил он. – Так происходит в природе.

– Он прав, – поддакнул Джек. – Так полагается, по крайней мере первый месяц.

– Похоже, ближайшее время я буду прикована к дому, – заметила Эдна сокрушенно.

– Я буду заглядывать и скрашивать твое одиночество, – утешил ее Чарли.

– Я тоже буду выкраивать время, чтоб забежать домой среди дня, – пообещал Джек после чуть затянувшегося раздумья.

Спору нет, ежечасное кормление шло птенцу на пользу: он рос с поистине устрашающей скоростью. Покрылся пухом, появились перышки; через несколько месяцев он совсем вырос и при этом нисколько не походил на свою матушку. Начать с того, что он был черен как смоль.

– Не иначе как гибрид, – рассуждал Джек. – Черный попугай существует в действительности; я своими глазами видел в зоопарках. Правда, на нашего они нисколько не походили. Я уж подумываю, не выслать ли его фото какому-нибудь специалисту.

– У него такой злобный вид, – сказала Эдна.

– Вид у него многозначительный, – вступился за птицу Джек. – Эта птаха знает решительно все, можешь мне поверить. Пари держу, она со дня на день заговорит.

– Оно выдало что-то вроде смеха, – сообщила Эдна. – Забыла тебе рассказать.

– Когда? – вскричал Джек. – Смех?!

– Что-то вроде, – уточнила Эдна. – Но от такого смеха кровь застывала в жилах. Чарли подскочил чуть ли не до потолка.

– Чарли?! – воскликнул Джек. – Ты мне не говорила, что он здесь побывал.

– Да ты ведь сам знаешь, как часто он заглядывает.

– Знаю ли? – произнес Джек. – Хотелось бы надеяться. О Боже! Что это было?

– То, о чем я тебе и толкую, – пояснила Эдна. – Что-то вроде смеха.

– Какой жуткий звук! – вырвалось у Джека.

– Послушай, Джек, – проникновенно сказала Эдна. – Мне не хочется, чтобы ты думал всякие глупости про Чарли. Сам ведь знаешь, что глупости.

Джек заглянул ей в глаза.

– Знаю, что глупости, – признался он. – Посмотрю на тебя – и знаю. И думаю тогда, что наваждение больше не повторится. Но глупости эти как-то застряли у меня в мозгу и от любого пустяка вылезают наружу. Может быть, я немного помешан – на этом единственном предмете.

– Ничего, скоро его отсюда переведут, – сказала Эдна, – и дело с концом.

– Где же ты почерпнула эту информацию? – спросил Джек.

– Да он сам сказал мне сегодня днем, – ответила Эдна. – Он ходил за почтой, а на обратном пути заглянул к нам. Поэтому и вышло так, что я узнала первая. Иначе он сообщил бы тебе первому. Но только он тебя еще не видел. Понимаешь?

– Да, понимаю, – ответил Джек. – Хорошо бы мне обратиться к психоаналитику или еще кому-нибудь в этом роде.

В скором времени Чарли, со всеми распрощавшись, уехал на другой строительный участок того же концерна. Втайне Эдна порадовалась его отъезду. Ей не нужно было, чтобы между нею и Джеком стояли какие-то проблемы, пусть даже самые беспочвенные. Спустя несколько дней она уверилась, что все проблемы разрешены раз и навсегда.

– Джек, – окликнула она мужа, когда он вернулся домой к вечеру.

– Да, – отозвался он.

– У меня новость, – сказала она. – Да не играй же с этой птицей. Выслушай меня.

– Зови его Полли, – попросил Джек. Для перестраховки супруги нарекли птенца Полли. – Нехорошо называть его «эта птица». Хозяюшка тебя совсем не любит, Полл.

– А знаешь, не люблю! – подхватила Эдна с поистине ошеломляющей горячностью. – Он мне страшно антипатичен, Джек. Давай его кому-нибудь отдадим.

– Что? Побойся Бога! – возмутился Джек. – Такого редкостного, черного, на заказ вылупленного Полла? Попугая с таким романтическим происхождением? Умнейшего Полла из всех, когда-либо…

– Вот в том-то и дело, – прервала мужа Эдна. – Уж слишком он умен, черт бы его побрал. Джек, я его ненавижу. Он омерзителен.

– Что такое? Не угодил тебе своим разговором? – рассмеялся Джек. – Пари держу, с него станется. А вообще, что за новость?

– Пошли в дом, – сказала Эдна. – Я не намерена докладывать при каждой твари. И пошла вперед мужа в спальню.

– Новость у меня такая, – провозгласила она, – что меня надо всячески ублажать. И если мне что-то не нравится, то от этого надо избавляться. Никто не должен родиться с клювом вместо рта только потому, что его матушку перепугало богопротивное чудовище – якобы попугай.

– Чего? – переспросил Джек.

– Вот тебе и «чего», – сказала Эдна, улыбаясь и кивая.

– Малыш? – вскричал Джек в восторге. – Мальчик! Или девочка! Уж непременно что-нибудь одно из двух. Послушай, я боялся заикнуться, как мне хочется ребенка, Эдна. Из чего только сделаны мальчики? Теперь-то все будет очень распрекрасно. Приляг. Ты хрупкая. Ножки повыше. Я сам приготовлю обед. Надо же практиковаться. Не двигайся. Из чего только сделаны мальчики? Из чего только сделаны мальчики? Или девочки, если на то пошло?

Он направился в кухню через гостиную. Проходя мимо окна, заметил на неосвещенной веранде попугая на жердочке и просунул голову в окно-перекинуться словечком-другим.

– Слыхал новость? – сказал Джек. – Перед тобой счастливый отец. Попадаешь ты под сокращение, мой птах. Отдаем тебя в другие руки. Да-с, будет ребеночек.

Попугай испустил низкий протяжный свист.

– Да не может быть! – произнес он грудным голо– сом, голосом встревоженным, совершенно поразительно имитируя голос Чарли. – А как же Джек?

– Что такое? – вырвалось у потрясенного Джека. – Подумает, что от него, – прошептал попугай голосом Эдны. – Его нетрудно водить за нос. Поцелуй меня, дорогой. Фью-у-у! Да не может быть! А как же Джек! Подумает, что от него, его нетрудно водить за нос. Поцелуй меня, дорогой. Фью-у-у!

Джек прошел в кухню и несколько минут просидел там, обхватив голову руками.

– Да скорее! – крикнула Эдна из спальни. – Скорее же… папочка!

– Иду! – отозвался Джек.

По дороге он зашел в свой кабинет и достал из письменного стола револьвер. Потом направился в спальню.

При звуке вскрика и выстрела попугай расхохотался. Затем, приподняв лапку, поднес к клюву цепочку и перекусил ее как бумажную.

Появился Джек – в одной руке револьвер, другою прикрыты глаза.

– Его нетрудно водить за нос! – оповестил попугай и засмеялся.

А Джек обратил оружие на себя. И покуда он примерялся, да еще в бесконечно малом промежутке времени между началом и концом движения пальца на курке, он увидел, как птица увеличивается в росте, расправляет темные крылья, глаза ее вспыхивают недобрым огнем, она меняется на глазах и подлетает к хозяину.

Грянул выстрел. Джек осел на пол. Попугай (или что это там была за птица) спланировал к телу, ухватил клювом нечто нематериальное, изошедшее из мертвого тела через изуродованный рот, снова взмыл к окну и вскоре был уже далеко, да и видеть его можно было лишь какой-то миг, пока он с еще шире расправленными крыльями пролетал под молодой луной.

Перевод Евдокимова Н.