Групповой этап, Группа "A", раунд 3
Всегда с пониманием относился к людям, покинувшим пределы Отечества. Но их неистощимый интерес к мерзостям оставленной Родины всегда вызывал у меня лёгкое недоумение. Если же неистощимый интерес реализуется в творчестве — недоумение усиливается. А когда творчество в разрезе неистощимого интереса использует особый метод негативной эстетики, тщательно культивируемой, полной смакования болезненными подробностями — я начинаю нервничать. Казалось бы: уехал — и уехал; с глаз долой — из сердца — вон; насильно мил не будешь, где родился — там не пригодился, и вообще умерла — так умерла. Но они зачем-то ещё и японцев к нам волокут.
Впрочем, о чём это я? Да ни о чём… Так, плохой сон приснился. Простите меня. Считайте это лирическим отступлением; в конце концов, никому нет дела до моих снов. От судьи требуется написать обзор на конкурсные произведения наших авторов, которые, безусловно, талантливы. При этом всех интересует только техника исполнения авторских работ, качество слога и уровень мастерства. А личное отношение к личному отношению — оставим за скобками. В конце концов, это непрофессионально.
Итак, некий Хотэко Игараси, романтически настроенный потомок самураев, едет в российскую глубинку торговать оболочками для колбас. Испытав целую серию занимательных приключений, Игараси, к сожалению, попадает на койку районной больницы. Однако и там необычайные события продолжаются: у романтичного японца вероятно особый дар искать на свою игараси всё новые и новые приключения. Столкнувшись с грубой российской действительностью, тонкий, ранимый Хотэко, не делает, против ожидания, ни сеппуку, ни харакири. Наоборот, похождения самурая продолжаются: он находит в себе силы проявить исследовательский интерес к обычаям и нравам другого народа, и даже порою испытывает подлинное восхищение от сделанных открытий — очень характерен в этом смысле эпизод с зачёсом спины обнажённой старухи.
Обретя душевное равновесие в стенах захолустной больницы, японец засыпает. На этом всё.
Отложив чтиво, озадаченный читатель подумает: «Ну и что? Вся сюжетная линия нас куда-то вела, к чему-то готовила, что-то обещала, предполагала мораль и далеко идущие выводы. Автор, надо отдать ему должное, проявил чудеса изобретательности, показал изрядный кругозор, глубину познаний японской культуры и проделал многотрудную работу по компиляции стихотворных форм. И? Стоило ли придумывать какого-то японца, тащить несчастного через полстраны, ломать ему ноги, чтобы он тупо заснул под фикусом?»
Замечу, что читатель не прав. Читатель не домыслил. Читатель поспешил. Читателю, отравленному свободой нравов, подавай что-то остренькое. Да, согласимся: никого не убили, никого не изнасиловали. Хотя и пытались. Никто не взорвал ни поезд, ни больницу, и даже русской мафии так и не обнаружили. Вместо этого читателю предлагается подумать. Читателю предлагается провести большую внутреннюю работу по осмыслению действительности, по выявлению особенностей нашей ментальности. А для выявления этой самой особенности автор и вводит в сюжет японца, тащит его — читателя ради — через полстраны, чтобы его, раскосыми японскими глазами, осмыслить весь ужас положения, в котором мы привыкли жить.
«Да ну, ерунда, — отмахнётся разочарованный читатель, — коровьи лепешки у себя под лаптем мы и без японцев знаем». Так что ехал зря, спину бабке чесал зря, и под фикусом улёгся — совершенно без пользы для мировой литературы.
Нет, не зря! Сюжет скучен и беспомощен лишь для нерадивого читателя. Читатель же мудрый, проницательный — сразу отметит второй слой. И уже со второго абзаца почувствует руку мастера. Поймет подтекст, игру смыслов, ядовитый кураж и скрытую улыбку лукавого автора. Автора, безусловно, сильного.
А давайте поиграем со смыслами? Хотя бы ради нерадивого читателя? Начнём сначала?
Итак, некий Хотэко Игараси, привязав руку вафельным полотенцем к плацкартной полке, едет, кусотарэ, в российскую глубинку торговать оболочками для колбас. Сразу же обратим внимание на тонкую иронию автора: образцы, которые Игараси везёт в аккуратном портфельчике, в понимании беллетриста отдалённо напоминают использованные презервативы. Разумеется! Разве немытая Россия достойна большего? Для наших колбас сойдут даже использованные.
Удивительна другая находка автора — вафельное полотенце. Это к вопросу о качестве банно-прачечных служб РЖД и полном отсутствии ограждений на вторых полках. Рекомендация: привязывать следовало не Игараси, а Игарасев портфель. Мы, русские, народ вороватый. Падкий на всякие японские премудрости. Даже использованные.
«Пассажиры проносившихся мимо поездов имели возможность увидеть, как сквозь снег вдоль путей ковыляет в длинном черном пальто скрюченная кривоногая фигурка с портфелем, а на некотором отдалении за нею следует высокая старуха в полушубке из овчины» Здесь, к сожалению, я вынужден автора поправить. Автор, безусловно, сильный, чувствуется и опыт, и «набитая» рука: стойкий, ровно выписанный текст, не представляющий для писавшего никакой проблемы ни в построении фраз, ни в подборе слов. И тем удивительнее две корявости, непростительные опытному автору. Во-первых, канцеляризм «следует». Следовать может поезд, следовать можно за конвоиром, приказавшим следовать, следовать может вывод из рассуждений. На широких просторах Руси старухи, как правило, идут, бредут, ковыляют, хромают, и лишь иногда — летают на помеле. В любом случае, высоких — я среди них как-то не встречал, а тем более — следующих со скоростью курьерского поезда. Что характерно, следующих «сквозь снег». Это уже, во-вторых. Так уж сложилось, что в России в основном ходят по снегу. Но не сквозь снег. И — очень редко — сквозь метель. Здесь слегка пахнуло Шварценеггером из «Красной жары» Уолтера Хилла, но в детали вдаваться не будем — я вернусь к этому позже.
«Заметив за собой старуху, Игараси убыстрил шаг, почти побежал. Ограбит его ведьма или, того хуже, убьёт! Хотя Игараси-сан и являлся потомком самурая, отношение к смерти у него было несамурайское. Когда пять лет назад умерла его жена и родня торжественно складывала её прах в урну, выбирая палочками сохранившиеся кости: сначала ног, потом остального, до фрагментов черепа (даже после смерти никто не хочет стоять вверх тормашками, не так ли?), Игараси-сан испортил печальную церемонию — он выронил на пол кусок нижней челюсти жены и сам свалился рядом»
Этот абзац — в мастерски выстроенном тексте — досадное исключение. Повторюсь: автор опытен. Но здесь — недоработал. К сожалению, вся эта история про кости, урны, черепа и челюсти — довольно запутанная. Очень трудно понять, какое отношение к чувствительной натуре Игараси имеет очередность укладки компонентов во избежание тормашек. Если предотвращение тормашек так уж принципиально для автора, я бы выделил всю технологию упаковки в отдельное предложение. Надо понимать, что читателю предлагается провести большую внутреннюю работу по осмыслению действительности — об этом мы договорились с автором не так давно, не правда ли? Читателю и так непросто провести большую внутреннюю работу по осознанию, так отчего бы ему не помочь, сократив подробности, или же разрезав столь витиеватую конструкцию на более простые предложения? Смотрите, читатель и так держится молодцом: он уже дочитал до челюсти Игарасевой жены, и, вероятно уловил намёк на то, что Игараси и сам держится молодцом. Ведь челюсть укладывают предпоследней, то есть непосредственно перед черепом. А это значит что? Правильно: это значит, что Игараси стоически выдержал неторопливую расфасовку фаланг пальцев, плюсны, пяточек, больших, а также малых берцовых костей, бёдрышек, таза, тазобедренного суставчика, всех-всех позвонков, всех рёбрышек, пары лопаток, локтевых и плечевых косточек. Ну а челюсть… Да с кем не бывает? Сомлел сердешный…
Кстати, о тонкой иронии. Нерадивый читатель, вероятно даже не обратил внимания, что все компоненты собирали палочками. Не заметил подвох. А зря! Смотрите: читатель проницательный как-то грустно нахмурился и виновато потупил очи долу. Чего это он? Ну как чего… Например, у меня, в хамоватом Саратове, всю эту байду быстро сгребают столовыми ложками. А тут вона чо: деликатно, япона мать, палочками. Интеллигенция…
Ещё одно замечание, если позволите. Как-то режет глаз фраза «Игараси убыстрил шаг». Точно сказать не могу, что в этой фразе не так. Но что-то — не так. У нас в России вообще-то говорят: «Игараси ускорил шаг». Даже если кто и не знаком пока с Игараси, всё равно говорят, что Игараси, мол, ускорил шаг. Не убыстрил, а именно ускорил. Что характерно: слово «убыстрил» в словарях русского языка есть. И слово «шаг», конечно же — тоже. Но когда мы тут, у себя в России, хотим слегка подстегнуть Игараси, то почему-то упорно не желаем соединять два этих слова вместе. То есть «убыстрил шаг» — не является устойчивой лексической единицей. Примерно так же, как совершенно неестественно звучит в «Красной жаре» из уст Шварца: «Какие ваши доказательства?» Вроде бы всё и соблюдено. Но что-то не так. Как и четырьмя абзацами раньше, при хождении старух сквозь снег. Поэтому Игараси придётся-таки играть по нашим правилам.
«Дверь в номер не запиралась (Игараси-сан подпёр её платяным шкафом), а в полночь у соседей началась пьянка». Разумеется. Мы в России больше ничем другим не занимаемся. Опять маячит Шварц в милицейской ушанке в логове русской мафии.
«За стенкой раздались шум драки и вопли "убивают!"». Само собой. Как же иначе?
«Потом кто-то стал ломиться в номер Игараси-сана — от сокрушительных ударов в дверь шкаф заходил ходуном. Японец больше не раздумывал: он схватил портфель и не слишком складно выпрыгнул из окна». «Не слишком складно». У нас говорят «неловко». А если следовать логике фабулы, и цепи последующих событий, то «неудачно».
Дальше вновь всплывает вопрос: «Какие ваши доказательства?» Стереотип, клише времен холодной войны и Шварц, в прокурорских петлицах на милицейской форме эсэсовского покроя. Неуважение к традициям и незнание традиций. Что? А вот что: неужели опустившиеся русские пьянчужки так страшны, что потомок самурая сломя голову выбрасывается из окна второго этажа? Насколько я в курсе, страх высоты — один из сильнейших инстинктов человека. Даже в пожаре люди выбрасываются силой других людей, и лишь некоторые — сами. Жестокая правда жизни: в «Зимней вишне» отец вытолкнул сына из окна, а сам прыгнуть не решился. А здесь какой-то заблудившийся командировочный, устав, перепутал дверь, деликатно постучал, а трусоватый самурай с портфелем презервативов выбрасывается из окна и ломает ноги. Или не ноги?
«Его отвезли в самую обычную районную больницу — с духотой и сквозняками, с запахом болезней и лекарств, с незапирающимися (в интересах больных, конечно) туалетами, с криками боли по ночам и утренним вывозом умерших на грузовом лифте, где к стене была приклеена скотчем иконка-календарь. Положили Игараси под большим фикусом в коридоре между мужским и женским отделениями». Неправда. Мы, русские, всегда относились к иностранцам, как к убогим. Блаженным. Их жалеют, ведь они не привыкли к трудностям. Терпят закидоны. Делятся последним. Никто не стал бы класть японца под фикус. Сами бы легли, а его — не стали.
«Здесь подрабатывала сиделкой статный воин Света. Именно воином она была. Сиделкой её называть язык не поворачивался, потому что сиделка — это пассивное кроткое существо». Как-то невнятно. Идея великолепная. Цветущий сакурой внутренний мир японца понемногу начинает расширяться на грязную действительность. Но это трудно понять: идея не реализована должным образом.
«Десять старух находились под её платным надзором, каждую надо было накормить, подмыть и протереть, перепеленать. Пока Света ловко обрабатывала их дряблые промежности, старухи в полубреду называли её мамой и всё просили за руку их подержать, но Света отказывала, она знала, что это они последнюю энергию из неё высосать хотят». Изумительное, феерическое зрелище! Автор совершил практически невозможное: суровую прозу жизни ему удалость не только облагородить, но и чудесным образом романтизировать. Ах, какие возвышенные чувства всеобщей любви, сподвижничества, милосердия испытываешь, с умилением созерцая все эти милые подробности. «Юноше, обдумывающего житьё» — а не на них ли, вступающих в жизнь, ориентирует свои задачи высокая литература, освещая дряблые промежности?
«Война Светы — против смрада и разложения, когда плоть отказывается подчиняться человеку — шла на самом последнем рубеже. Её главным оружием были мочеприёмники, одноразовые силиконовые перчатки, детская присыпка, слабительные свечки, баллончик с ароматной пенкой, памперсы». Да, да, да! И вновь соглашусь: правда жизни важна в литературе! Я призываю автора усилить эффект! Больше натурализма. Добавить сюда трубки, торчащие из трахеи, прямой кишки, мочевого пузыря, а также кардиостимуляторы, титановые пластины в черепе и больных, идущих в туалет с капельницей наперевес. Описать протез, который уронили в ржавый унитаз, когда сползали. Не забыть про дорожки. Ну, те самые, которые остаются на полу, если больной не управляет сфинктером во время прогулок по коридору.
«Ласковый был попугай, всё причёску мне перебирал: "Давай поцелуемся!". Иногда матом ругался — "Вася, иди ты на ...". Вася — это мой муж покойный, пил сильно...» — Очень, очень мощно написано. Буквально несколькими выражениями метко и ёмко определена ментальность русского народа. Своего рода квинтэссенция наших представлений о России. Если есть у женщины муж, то он обязательно алкоголик — это даже не обсуждается. Стандартный образ стандартной семьи. У беллетристов что ни море — то волна и запах йода, что ни семья — то водка и запах сивухи. Однако здесь автор пошёл значительно дальше. Оказывается, попугаи, залетая на необъятные просторы России-матушки, довольно быстро осваивают русский мат. Дальше встаёт законный вопрос: если муж обездвижен, а попугай куплен после инсульта мужа, то кто, с позволения сказать, расширил его лексику? Рассуждаем методом исключения. Друзьям мужа в русский дом путь заказан. Только наивные иностранцы считают, что русский мужик свиреп, как медведь. Да, свиреп. Но за пределами дома. Дело в том, что первое, что сделали кровавые большевики, придя к власти в 1917 году,— придумали, ироды, декретный отпуск. После чего у советской женщины появилось время общаться с товарками, и, после взаимного обмена опытом, советская женщина начала пилить мужу мозг. Второе что сделали кровопийцы — позволили женщине снять чадру, хиджаб, паранджу и войти в составы месткомов, домкомов, комбедов, ЧОН, продотрядов и следственные органы ВЧК. Этот опрометчивый шаг в социализации и раскрепощении женщины оказался фатальным: уже примерно к 60-м годам прошлого века ни один мужик не рискнул бы привести друга домой. Под другом я понимаю именно друга, а не то, что приходит в толерантной Европе. Особенно подкосил русского мужика интерес женщин к ВЧК. Здесь большевицкое зерно упало на благодатную почву: навыки дознавателя заложены в саму натуру женщины ещё с рождения. С тех пор самый свирепый следователь НКВД, попадая домой, превращался в беззащитного ягнёнка, ибо оказывался в цепких руках другого следователя.
Если кто считает, что я не прав, пусть объяснит, отчего именно в 60-х возникла совершенно чуждая для русского мужика идея ходить на рыбалку? Даже зимой. И обычай устраивать консилиум в гараже по методам ремонта «Запорожца» также сложился как способ побега из-под следствия. Правда, чуть позже: по мере автомобилизации страны.
Так вот, касаемо метода исключения. Парализованный муж научить попугая матюкаться не мог. Друзья — тоже, потому что их сборище в гараже. Остаётся или Воин Света, или её дочка из пермского ВУЗа, или другие Воины Света. Оцените умение автора мастерски работать на подтекстах! Вроде бы и не сказано, что в России все напропалую матерятся от студенток до попугаев, но сноровистый читатель всё для себя уже понял.
Впрочем, не будем так прямолинейны. Надо отдать должное, автор вполне определённо говорит нам: в жизни всё гораздо разнообразнее. В каждом человеке понамешано многое: и плохое и хорошее, и высокое, и низменное. Матерщинница-сиделка добра к Игараси. Настолько добра, что наивный японец видит про Свету эротические сны, которые, к сожалению, грубо нарушает попытка геронтологического изнасилования. И вновь автор многогранен: смотрите, старуха-насильница при ближайшем рассмотрении оказывается светлым, несчастным существом, которому растроганный Игараси по-доброму, с любовью к ближнему своему, нежно чешет скопление родинок на морщинистой спине. Оглаживая бабушку, Игараси тихо шепчет на ушко проказницы: «Ты совсем не страшная», и, где-то на грани высшей степени наслаждения — хрипло стонет: «Тикусё!»
Воздадим же должное мастерству автора: он, как искусный кукловод, всё это время играл нашими думами, словно марионетками, заставляя верить то в матерящихся попугаев, то в десяток безумных старух, сконцентрированных в одном отделении, то в матросов на слабых ногах, потерянно бродящих в подгузниках в поисках своих тикусё.
И нерешённым остаётся один, лишь один последний вопрос: отчего, понимая маститость и профессионализм автора, мне, тем не менее, хочется спросить: «Какие ваши доказательства?»
Примечание:
Тикусё — сука (яп.)
***
…В смартфоне что-то интригующе звякнуло. И вот ведь странное дело: столько лет живу на свете, а всё как мальчишка — не могу побороть интерес ко всяким глупостям. Ну звякнул смартфон, и что? Какая, казалось бы разница, что там с этим смартфоном не так? Да и за рулём как-то не до смартфона. Впрочем, похоже, пробка. Судя по всему — надолго. И рука сама вытягивает чёртов агрегат из кармана. Понятно: почта принесла очередной протокол. «Серна»! Настроение тут же поднялось: давно хотелось почитать что-то новое. Интересно, что там? «Отражение». Название интригующее. Итак? «Сколько Анна себя помнила, родители постоянно ругались. Свои ссоры они тщательно скрывали и поэтому слыли в обществе милыми и добродушными людьми, умело разыгрывая идеальную пару».
Хм… Что-то тут не так. «…Слыли в обществе милыми и добродушными людьми, умело разыгрывая идеальную пару». Ага. Выходит, если вы умело разыгрываете окружающих, то окружающие признают вас настолько изворотливыми, что наградят лестным эпитетом «добродушный»? Нет, я не прав, зря придираюсь. Есть, конечно, какая-то неоднозначность. Но инкриминировать автору двусмысленность наверно не стоит — ведь перечитав пару раз, разобраться можно.
«Между ними давно не было любви (а была ли она вообще?), а были жестокие выяснения отношений, в которых ни один не хотел уступить другому, с переходом на личности и нередкими оскорблениями друг друга». Было, была, были.
Вопрос в чём они не хотели уступать друг другу? Уступать в отношениях, или уступать в выяснениях? Выяснения отношений с переходом на личности? Это как? Выяснение отношений — это вообще-то всегда конфликт двух личностей. Как же иначе? Да и с любовью какое-то дёрганье. То ли была, и не стало, то ли не было, да ещё в скобках. Сложная для восприятия конструкция.
«Несмотря на то что мать, всегда точно вычисляя где находится любимое чадо, уводила отца в противоположный конец их большого дома, приглушенные крики отца и материнское змеиное шипение: «Тише, Антуан, тише, прошу тебя». Антуан? Странное имя для наших русских широт. Вообще вся фраза просто пропитана диссонансом, стилистически неоднородна, полна незапланированных алогизмов. Почему мать шипит, как змея? Ведь змея, в нашем традиционном понимании — злобное существо. Но это злобное существо как-то очень по-доброму просит, умоляюще просит некоего Антуана вести себя тише. При этом «вычисляя», где находится «любимое» чадо. Странно. Некто — судя по слову «вычисляя» — холодный прагматик, оказывается, нежно любит своё чадо. Споткнулся. Опять очень уж замысловатая конструкция. И вообще: мы, русские, или любим, или нет. Я что-то не встречал, чтобы любовь была между нами, русскими. «Между ними давно не было любви». Между городами построили дорогу. Между домами разбили газон. Между нами всё кончено. Но: «между нами была любовь»? Да Бог с ней, с любовью. Может и была. Однако вновь настойчиво торчат уши Шварца из «Красной жары»: «Какие ваши доказательства?»
Дьявол, да сколько можно стоять? Опять заносы что ли? Да нет, весна уже стучится в двери. Бросив взгляд на Волгу, убедился: Волга-матушка надумала вскрываться. Полыньи уже вовсю. Так в чём дело? Рывком распахнув дверь, иду в голову колонны. Метров через пятьдесят склоняюсь к опущенному стеклу «Пассата»:
— Приветствую. Что там, не скажете?
— Да подъём закрыт. Девчонка одна… — мужчина лет пятидесяти неторопливо сделав затяжку, выдохнул в окно; продолжил: — девчонка никак подъём не возьмет. Прикинь, земляк, полный привод, а взять — не может.
— Мда… Бывает… А чего сам-то не помог?
— Да знаешь, мужик, что-то с ней не то. Я-то ходил. Но… как-то не особо «помогается». Хочешь, сам сходи. — Он хитро улыбнулся, затем задумчиво склонил голову к стойке дверей, уютно угнездившись где-то в недрах песцового воротника.
— Ладно, бывай. Схожу.
После «Пассата» пришлось пройти по набережной ещё метров триста, прежде чем увидел огромный, как автобус, джип. Возле джипа стояли трое, и о чём-то напористо договаривались. Совсем не вовремя повалил снег. Вот тебе и весна! Один из собеседников, мелкий, дёрганный, словно как на шарнирах, тип, нервно сплюнул, и повихлял от джипа прочь. Когда он взбирался в свой «Паджеро», я поинтересовался, в чём проблема. «Шарнирный» повернул голову в мою сторону. Удивило, что повернул странным образом: совсем по-птичьи, на мгновение опустив подбородок-клюв в промежуточной точке:
— Да вы знаете, я что-то сам не пойму. Что характерно, помощь предлагали — не хочет.
— Так чего вообще стоим?
— Да вы знаете, этот джип застрял в самом начале подъема. Даже не «застрял», а стоит просто так. Занял площадку, которую все используют для разгона. Что характерно, ни объехать, ни разогнаться. Тьфу. Блондинка, что с неё взять?
Взбешённый, иду к раскорячившемуся джипу:
— Ну что тут у нас?
— Тут у нас милая девушка. С ковбойским кольтом. Не ходи, мужик, без толку.
— А чего хочет?
— Да ты знаешь, мужик, сами не поймём, чего она хочет.
Стучу в окно. Тонированное стекло плавно опускается. На меня смотрит милое создание лет двадцати пяти.
— Девушка, здравствуйте, что случилось?
— Она не едет.
— Так давайте мы вас откатим. Откатим в сторону.
— Не-е-е, я буду мужа ждать.
— Девушка, ну зачем нам муж? Мы, славные парни, — чем хуже? Вы же всем мешаете! Полтора километра пробка. Мы откатываем вас в сторонку, убираем с подъёма, и ждите сколько хотите. Совет да любовь. И умерли в один день.
— Нет.
— Простите, как это «нет»?
— Я буду ждать мужа.
— Да с какой стати?
Тут в лицо мне упирается ствол «Макарова», и милое создание, хлюпнув носом, отвечает навзрыд:
— Я буду ждать мужа.
Мужики, оттаскивая меня от окна, предложили следующее: если я такой нервный, то они согласны пропустить меня без очереди. Один пойдёт выше по подъёму, перегородит «встречку», чтобы дать мне возможность взять разгон по встречной полосе. Мда… Как-то стыдно мне стало. Что же я, истерик какой-то? Нет, мужики, спасибо. Я не лучше других. Будем, как все, ждать мужа.
— И потом, вдруг он плохо разгонится, и съедет задом прямо в мою машинку! Моя Зайка! — всхлипнуло создание, обессиленно уронив ствол на руль.
— Дочка, да не переживай ты так. Уже ухожу. Закрой окно, снег вон валит не по-детски. Весна…
Так что там у нас по поводу ссоры? «Но подруге из Гапа следовало сначала позвонить, чтобы удостоверится, дома ли она и не слишком ли занята, чтобы принять Анну». Позвонить, чтобы удостовериться, а затем принять? «Удостовериться» — любопытное слово. Редкое в наших широтах. Посмаковав, попробовав его на вкус, попробовал применить его к окружающей реальности. Я сижу в пробке. Справа, за окном, величайшая река мира. Её, не удостоверившись в наступлении календарной весны, совершенно наглым образом заметает зимняя метель. Снег валит уже всерьёз, ещё немного, и нам всем придётся откапываться из-под сугробов. Ещё и это хныкающее создание с ковбойским кольтом откапывать. Подойти, и удостовериться, что создание точно дождётся своего драгоценного мужа. Интересно, как он выглядит? «Они жили в небольшой деревне в Верхних Альпах». Так вот в чём дело! Теперь понятно, почему Антуан, и про Гап тоже понятно. Гап — вероятно населённый пункт в Альпах. Мда… У нас тут свои Альпы. Крутой, обрывистый волжский берег не стал препятствием для упёртых водителей. Протоптали дорогу чёрте где и чёрте как. Потом заасфальтировали и узаконили, хотя соответствие стандартам вряд ли стоит ожидать. Тут все приезжие, кто впервые спускаются, жмутся от страха, жалобно молвя: «Да тут у вас просто настоящая Швейцария». Ага. Не знаю, где у них в Швейцарии есть 35-ти градусный подъём с гололёдом и блондинками. И потом, я себе все левое зеркало отбил: постоянно «чиркаюсь» со встречными водителями — настолько узка эта «Швейцария». Впрочем, парни не в обиде. Сами такие, и всё понимают. Вообще, у нас в Саратове народ флегматичный. Сам удивляюсь.
«Дом был красив и ухожен, несмотря на тяжелую моральную обстановку в нем». Стилистически неоднородная фраза. «Дом красив» — лирика. «Тяжёлая моральная обстановка» — беседа психиатра, заседание товарищеского суда, полицейский протокол. «Дом был красив… Стены внутри были белые». Были-были.
«Стены внутри были белые как вечный снег Барре-дез-Экринсине». Мда… Странный для русской словесности топонимический выбор. Впрочем, это неотъемлемое право автора. Барре-дез-Экринсине — так Барре-дез-Экринсине. Хоть Эйяфьядлайёкюдль. Между тем, машину наполовину занесло, а муж всё не ехал. Не знаю, как у них там, в Барре-дез-Экринсине, — но у нас тут снега действительно великие. Это весной-то! Легко представить, как сходили с ума немцы под Сталинградом. Это не так далеко от нас. Кстати, про немцев. Три года назад я искал дачу чуть выше по Волге, в районе Маркса. Маркс — это город. И ничего удивительного здесь нет. Русский человек вообще терпимо и бережно относится к иноязычной топонимам. Когда у нас в Саратове один умник решил переименовать улицу Сакко-и-Ванцетти, народ его быстро поправил. Что интересно, городок Тольятти, что в соседней области, тоже никто не трогает. И вряд ли это из-за того, что там сильно влияние итальянской компартии. Нам, русским, вообще мило всё, что звучит красиво. Даже Барре-дез-Экринсине. Уже не говоря про Эйяфьядлайёкюдль.
Так вот, когда я искал дачу, мне приглянулся участок на реке Лизель. Соблазняло то, что покупатель получал в придачу собственный участок берега. Хочешь пляж себе делай, хочешь пирс.
— Здравствуйте? Клюёт?
— А то! — мужичок лет пятидесяти, хитро подмигнул.
— Слушайте, а отчего Лизель-то?
— Река что ль? Ну, как чего. Немцы как назвали, так и повелось…
— Так немцев-то уже сколько лет нет? В лихие девяностые все поуезжали. Чего же речушку не переименуете?
— Да ну… Зачем? Лизель и Лизель… Глянь, какая она тихая, сонная, неторопкая. Знай себе течёт и течёт. Будто как проснулась, что ль? Одним словом, Лизель, она Лизель и есть… Ну как девица ото сна потянулась… Не, пусть «Лизель». Краси-и-во!
Мужик по-доброму улыбнулся, и перебросил удочку. Вздохнул: «Пусть». Я шёл, и на обратном пути думал: «Господи, какую войну народ на своих плечах вынес. Этот рыболов… он наверняка всех дедов потерял. И зарубка на память о фашизме до сих пор в каждом из нас, как прививка от страшной чумы. Но никто не мстит, и не стирает по злобе то, что осталось от другого народа, жившего прежде». Пусть!
«Он был привязан к семейному имению — большому альпийскому дому и участку с полем, лугом, на котором густо алели каплевидный бусины земляники, росли горечавка, клевер, лютики и много еще чего. На поле спела пшеница, а в ней жарко полыхали июньские маки… У дома росла черешня». В поле. Русские говорят: «Пшеница в поле».
«Она поступила учиться в Экс-Марсель — университет Экс-ан-Прованса, не так далеко от дома. Она могла бы учиться и в Сорбонне, но перед окончанием школы мать слегла с инсультом в больницу и Анна не сумела уехать от нее далеко». Двусмысленность. Кто окончил школу: мать или Анна? «Мать слегла с инсультом в больницу». Мать слегла с инсультом — это понятно. Но если слегла в больницу — то это уже странно. В больницу — ложатся. В больницу кладут. Вопрос: сколько обычно держат в больнице? Пару недель? Месяц? Могли ли положить настолько долго, что Анна из-за этого не смогла уехать далеко, на несколько лет изменив планы? Есть в этом изложении какая-то нерусскость что ли… Но если я не прав, то какие ваши доказательства?
«Пьер появился внезапно на одной из студенческих вечеринок в жилом студенческом корпусе, в котором сама Анна не жила — отец ее, инженер и крупный альпийский специалист по электросетям, зарабатывал достаточно, чтобы снять дочери небольшую отдельную студию в Эксе — но куда ее как-то пригласили однокурсники». Жила в жилом корпусе. Пьер появился внезапно, хотя её отец крупный альпийский специалист? Просто удивительно, какие немыслимые конструкции компонует автор. Я не прочёл и четверти текста, а уже просто вымотан разбором этих завалов в поисках действительно значимой, имеющей сюжетный смысл информации. И, похоже, что это не единичный огрех, а некий специфический стиль, который автор не только находит нормой, но и культивирует, считает некоей «фишкой», «фирменным знаком». Вопрос: мы любим литературу, чтобы получать эстетическое наслаждение от чтения, или чтобы насиловать мозг в поисках логики, здравого смысла, хронологии, зигзагов сюжетной линии, причинно-следственных связей и тренировки дикции методом Экс-Марсель — Экс-ан-Прованс — Барре-дез-Экринсине?
Пока я думал, в окно постучали. Опускаю. Мужчина интеллигентной наружности интересуется, отчего стоим в пробке, и давно ли стоим. Я:
— У вас очки совсем снегом залепило. Дать замшевую тряпицу?
— Спасибо, браток. Так чего стоим-то?
— Да там блондинка мужа ждёт
— Не… Не всосал! — изумился мужчина интеллигентной наружности.
Вот и я не всосал: как альпийский специалист взаимосвязан с Пьером, который на вечеринке. Слишком, слишком сложно написано. «Понимаешь, мужик, там девчонка растерялась. Вся на нервах. Не может подъём взять. Ждёт, пока муж приедет. А нам свою «Зайку» не доверяет»
— «Зайку»? Этот тепловоз с колёсами от КАМАЗа, она называет Зайкой?
— Ну типа… Это, мужик, ты не кипишуй. У неё ствол. И вообще она нервная. Шмальнёт по глупости. Молодая ещё. Стресс у девчонки. И ствол.
— Ствол? Газовый что ли? Тогда имеет право: «зайка» так «зайка». Пойду, скажу, что муж в конце очереди с другой блондинкой завис.
«Не понимаю, что тебя сдерживает, — однажды сказал он ей напрямую, после месяца знакомства. — Мне все время кажется, что между нами какой-то тонкий барьер». Не очень понятно, что именно сдерживает. В связи с чем? И почему он сказал «напрямую»? Такое слово, конечно есть. Но если хотят поговорить откровенно, обычно говорят об этом напрямик. А напрямую — обращаются к руководству. В обход инстанций. Почему барьер — тонкий? Толстый или тонкий — это имеет значение?
Мимо со свистом пронёсся джип, размером с тепловоз. За внушительными, камазовскими колёсами клубилась снежная пыль. Блондинка летела разбираться с мужем в конец очереди.
Нет, возможно сдержанность, которая провоцирует на общение «напрямик», словно в Пьере взорвалось что-то наболевшее, такое наболевшее, что ему стало невмоготу — в данном случае и обоснована… Но отчего мне опять слышится фраза: «Какие ваши доказательства?»
В окно постучал давешний мужчина интеллигентной наружности:
— Земляк, лопата есть?
— Ну ты гигант! Видел-видел, как «Зайка» пролетела. Возьми в багажнике, я открою.
— Погоди. Сейчас с мужем вернутся, уши надерут. Ладно, пойду откапываться.
«И жуткие ссоры, крики и оскорбления с обеих сторон, о которых никто не догадывался». Честно говоря, начинается повтор того, что уже известно. Мне показалось, что семейные проблемы уже освещены автором ранее. Зачем это? Если требуется показать накал страстей, или глубину страдания Анны, то я бы рекомендовал или создать всё-таки этот самый накал, или дать другие факты, которые дополнили бы картину. Вообще от всего изложения веет некоей вялостью. Стоя в очереди, я дочитал до середины, но понял лишь одно: девочке плохо. Но ей плохо как-то неубедительно. Настолько неубедительно, настолько выморочно всё это страдание, что мой интерес к дальнейшему развитию событий как-то угас. Хотя… Возможно я и не прав. Не удивлюсь, если проблема лично во мне: как можно сосредоточиться на Барре-дез-Экринсине, когда у меня под носом кипят такие страсти? Приеду, напишу администрации конкурса: не имею я право судить это. Потому что это — не моё. Для меня этот самый Экс-ан-Прованс-Барре-дез-Экринсине — вообще другая планета.
Очередь, между тем понемногу тронулась. Чертыхнувшись, вылез счищать залежи снега с заднего стекла: электрообогрев уже не справлялся, фактически навалило целый сугроб. А вид сзади мне очень даже потребуется, если не взяв подъем, придётся скатываться вниз.
А вот и подъём. Изготовился. Оставил десять метров для разгона. Остальные терпеливо ждут, никто не проявляет нетерпения. Спасибо, братья, вам за это. Ну что? Вперед?
Дьявол… Кого-то развернуло на спуске. Он тут же слетел в канаву. Стоп. Народ пошёл разбираться. Опять стоим…
«Неделю назад случилось страшное. Была суббота майского дня. Темень не успела еще опуститься на горы. В машину родителей, возвращавшихся из Гапа, где они были в гостях, врезался водитель, страдающий Паркинсоном. Очень пожилой человек, не справившийся с управлением. Он остался жив, а их машина, ударившись о скалу и отскочив от неё, вильнула за дорожный борт и соскользнула со скалы…». Стоп. Вот здесь непонятно: какой такой дорожный борт? Отбойник что ли? Да нет, если «отбойник», выражаясь по литературному — «ограждение», «дорожное ограждение» — скорее всего отбойник не дал бы упасть. Может бордюр? «Соскользнула со скалы» — как-то запутано. Она ведь в скалу — ударилась? То есть скала стояла стеной на пути машины, иначе говоря, находилась на её уровне. Как же с неё можно соскользнуть? Вероятно, это была уже какая-то другая скала, ниже дороги. Если это так, то, как вариант, можно было написать «слетела с дороги», «слетела в обрыв, проломив ограждение». А ещё лучше, вообще не вдаваться в детали. Попали в аварию, и всё. Кто в вопросе разбирается — домыслит сам. А кто не разбирается, — им эти подробности и вовсе ни к чему. Так… Пошёл-пошёл-пошёл! Взвыл двигатель, и машина, не теряя сцепления с дорогой, вгрызаясь в спрессованный снег, пошла-поехала, выгребая на затяжной подъём. Ох, нехорошо, немного водит влево-вправо… Мужик! Мужик, пусти, Христом-Богом прошу, пусти! Отчаянно сигналю фарами встречному. Умница. Умница, ты всё понял! Вероятно видел, как меня полощет то влево, то вправо. Встречная «Нива» прижалась к обочине, насколько можно, и встала как вкопанная: пропускает, пока я его не «лягнул». Киваем друг другу, водитель лыбится сквозь усы, и осторожно снимается с тормоза. Ребёнок на заднем сидении показывает язык.
А вот и первая передышка. Подъём стал заметно более пологим. Здесь можно даже и остановиться, если случится пробка. Наконец поворот. Лёгкий пологий спуск. Дьявол! «Буханка», развернувшись поперёк дороги, заваливается на бок. Встали. Бежим к ней. Живы? Живы. Вылезать не собираются. Чего сидим-то? Понятно, шок. Кстати, для барре-дез-экринсинельцев вероятно придётся дать разъяснение: «Буханкой» именуется в широких народных массах грузо-пассажирский автомобиль УАЗ-452. Трое таджиков-гастарбайтеров немедленно бросаются ставить машину на колёса. Куда? Куда вы? Стойте, парни, не всё так быстро. Девушка, ты кто? Экспедитор? Выбирайся, экспедитор, давай руку. Да отцепись ты от поручня: всё позади, никто никуда уже не падает. Ничего горючего нет в салоне? Чего везём? Ах, бумаги. Не беда. Ты поплачь, слезу-то пусти, не держи в себе. Это — надо, необходимо. Не хочешь плакать? Сильна девчонка! Водитель выбирается сам. Тёртый дядечка с виду. Как же ты, тёртый, да опрокинулся? Я, три таджика, водитель, и парни из «Весты» — ставим «Буханку» на колёса. Мужчина интеллигентной наружности в этот момент перекрывает встречное движение. Затем какой-то абрек с окладистой бородой пинками отгоняет водителя от машины. Что? Зачем?
— Куда ему ехать, он, слушай, в шоке!
— А ты кто такой умный?
— Я Эльбрус! Наши горы после такому кульбит всегда дэсять минут стоят, дышат. Пускай стоит, дышит!
Эльбрус, он, видите ли… Хорошо, что не Барре-дез-Экринсине. А ведь он прав. Мы с Эльбрусом силой выволакиваем водителя из кабины. Как он, однако, хватко вцепился в руль. Надо же, ехать собрался. Куда тебе ехать, дядя? Кто-то намеренно выталкивает «Буханку» на обочину — чтобы не уехал. Кто-то даёт нашатыря. Кто-то втолковывает девчонке-экспедитору, чтобы не пускала водителя за руль десять минут. Он ведь неадекватен сейчас, после стресса. Мужчина интеллигентной наружности всё это время держит встречных: даёт нам возможность вытолкать УАЗ на обочину. Никто не возмущается.
Наконец, оставляем водителя на попечении таджиков, и едем. Эльбрус первый, за ним я, где-то сзади Интеллигент. Ещё подъём. Успешно. Ещё. Всё. Вылезли. Мы наверху.
Как там называется это прелестное местечко? Барре-дез-Экринсине? Надо посмотреть на досуге, где это. Опс… Машина, не удержавшись на дорожной развязке, влетает в сугроб по самые задние двери. Надо же… Так опростоволоситься. Проехать всю «Швейцарию» и влететь на ровном месте. Из остановившейся «Камри» вылезает некто. То ли поп, то ли мулла, или как там у них это называется? Молодой парень в татарской тюбетейке подходит, улыбается. Уходит, возвращается с лопатой, и молча начинает откапывать. Сижу дурак дураком. «Извини, брат, у меня проповедь, опаздываю!» Останавливает кого-то, показывает на меня, срывается на проповедь. Меня откапывают, выволакивают на асфальт. Черт бы побрал эту весну. Природа совсем сошла с ума.
За два квартала от дома попадаю в пробку. Стоим. «Надо собраться с мыслями» - подумала она. — «Родительских денег до окончания учебы должно хватить. В крайнем случае, сменю эту квартиру на что-то попроще и найду подработку на старших курсах. А Пьер?» Она подумала о том, что теперь будет вынуждена рассказать ему правду. Как он её воспримет? Не переменится ли он к ней? Не станет относиться хуже? И сможет ли она с ним или с кем-то другим построить хорошие отношения, которых она не знала в родной семье?» Вообще-то рассказ близок к финалу. Но суть его мне пока непонятна. Надо всё это осмыслить. Что-то там не так с этим Пьером. Отчего Анну так волнует такая странная проблема? Этот Пьер… Он настолько важен в её жизни, что она готова мириться с его мягкотелостью? Стоп! Нигде не сказано, что он слизняк. Но если он надёжный мужчина, который всегда подставит плечо, зачем Анне волноваться? Вопросы, вопросы… В раздумьях включаю радио. В Кемерово удалось не допустить народные волнения. Вышли, поговорили с народом, успокоили, рассеяли провокаторов. Пожар в торговом центре потряс всю страну. Дети. Погибли дети. Ведущий на радио: «Мать спасённых девочек ищет мужчину, который вынес её дочь на руках. Старшая из девочек пыталась помочь сестре, которая была на коньках, растерялась, пытаясь снять, потеряла ориентиры в пространстве, задыхалась. Одну взял за руку и повёл, вторую взвалил на плечо, вынес. Вернулся обратно в пламя» Выжил ли? Так что там с Пьером не так? А что не так. Всё так. Один вынес из пожара двоих, затем вернулся за другими. Второй, вероятно, упадёт в обморок, когда узнает страшную правду о папе, который ругался с мамой, перед тем, как погибнуть. Ужасающая, просто ужасающая трагедия, достойная отражения в литературе.
«Взгляд Анны упал на большое зеркало над белым шкафом. За раму слева были заложены фотографии родителей. Плакать не хотелось»
Действительно. Плакать не хотелось. Да и не шкаф это. Комод. Обыкновенный комод. И скучающая девушка с другой планеты.
Когда заезжал, наконец, на свою улицу, дорогу преградила возбужденная девица двадцати пяти лет.
— Мужчина! Мужчина помогите бедной девушке.
— Что случилось, милая?
— Дайте прикурить.
Вообще такие девахи меня пугают. Взгляд пронзительный. Игривый. Заметив, что я пристально её разглядываю, срывает берет. Белые локоны волной рассыпаются по плечам. Весна. Не многовато ли блондинок на сегодня?
— Знаете, я как бы спешу.
— Мужчина, не будьте занудой. Три минуты!
Она игриво улыбается, но намерения её более чем прозрачны: из-за спины предательски выглядывают мощные клещи. Эге. Девчонка знает толк в подобных играх.
— Девушка, милая, вы понимаете, что у меня будут проблемы?
— Дядечка, да ладно тебе. Какие проблемы? Я сделаю все быстро. И ласково.
Ладно, чёрт с тобой. Была ни была! Покорно иду за ней. Открываем пасть её «девятки». Девица сноровисто цепляет клещи за аккумулятор. Нахально тащит толстенные кабели к моей «Зайке». Неохотно открываю капот. Мерзавка тут же цепляет клещи к нашим соскам. «Зайка» взвизгивает, и, хрюкнув, теряет сознание.
— Ну?
— Дядь, а давай ещё сеанс?
— Милая, да какой сеанс? У тебя аккумулятор совсем мёртвый! Даже «не мур-мур».
— А давай напрямую подсосу? — взгляд плутовки не оставляет вариантов. Пропал паренёк. Совсем пропал.
— Слушай, у тебя тяговое реле уже даже не дёргается. О чём речь? — делаю я слабую попытку избежать изнасилования.
— На кой нам с тобой реле? Мы и так подружимся. У меня и стартер уже наготове. Давай, дядечка! — Нахалка плотоядно облизывает губки, и, уже увидев, что я «поплыл», резко выхватывает из кармана огромные пассатижи. Ужас! У неё стартер без кожуха, и судя по всему — хронически. Видимо не первый раз девчонка такие фокусы показывает.
Сдаюсь. Завожу машину, цепляю клещи. Девчонка лезет куда-то в кишки, и пассатижами замыкает пусковые контакты. Разряд. Неоновая вспышка на демоническом лице. «Девятка» хрюкнув, заводится. Блондинка, благодарит, и, шустро покидав причиндалы в салон, срывается с места. Конечно, часы в машине сбились, сигнализация не хочет вставать на охрану. Но это всё мелочи. Неужели этот день закончился?
Между тем, скучающая девушка из Экс-ан-Прованса растворяется в зеркале. Но где-то там, далеко. На другой планете. Ну и ладушки.
***
Резюмируя. Не скажу, что представленные произведения оставили в душе какой-то след. В эмоциональном плане одно из них постоянно вызывало раздражение странной эстетикой натурализма, имея целью, вероятно, то ли примитивный эпатаж, то ли наоборот — высокоинтеллектуальный стёб, правда глубоко законспирированный. Тут уж разобраться не удалось, да особо и не хотелось. Второе — в эмоциональной плане — совершенно беспомощно: выморочные, надуманные проблемы наполнены откровенной скукой, никакого сопереживания не вызывают, а обременённый ненужными, запутанными подробностями сюжет готовит надрывно и трудно чему-то важному, но в итоге никуда не приводит. Точнее — приводит к зеркалу из конкурсного задания. А зря.
В техническом плане, несмотря на странную стилистику, несвойственную носителям языка, «Ладушки» на голову выше «Отражения». Чувствуется профессионализм, владение слогом, знание жизни; умело подмечены детали, хотя тональность этих деталей мне чужда, а выводы, к которым подталкивают читателя — сомнительны. Тем не менее, отдельный респект за полное отсутствие менторства, и умение отпустить читателя в самостоятельное плавание.
Относительно жанрового соответствия представленных работ условиям конкурса мне сказать нечего. Всем и так всё понятно.
Предпочтение в этом поединке отдаю похождениям Игараси. За наличие мысли.
Суббота, 7 апреля 2018
|
(0)
