Автор рецензии, судья: Татьяна Шереметева Литобзор

1/4-я финала конкурса, 1-й раунд. Поединок А
Автор рецензии, судья: Татьяна Шереметева

Автор: Зеро Инкогнито
Название произведения: «Что сказал Эйхенбаум?»

Автор: Леонид Шустерман
Название произведения: «Gloria Mundi»

Преамбула:

Согласно теории Б.Эйхенбаума следует выделить следующие черты новеллы в наиболее чистом, «незамутнённом» виде: краткость, острый сюжет, нейтральный стиль изложения, отсутствие психологизма, неожиданная развязка.

С Эйхенбаумом спорить трудно. Он все равно знает лучше.

Есть еще одно его определение, гласящее, что  жанр новеллы  предполагает сочетание двух основных условий: малый размер и сюжетное ударение в конце повествования. Если принять за основу  только эти критерии, то можно сказать, что обе работы им отвечают. Есть краткость и есть сюжетное ударение в конце повествования. Более того, развязка в каждом тексте  труднопредсказуема. И это то, что объединяет произведения «Что сказал Эйхенбаум?» и «Gloria Mundi».

Теперь о том, что  эти работы делает не похожими друг на друга. Они появились в одном «замесе» как будто для того, чтобы продемонстрировать нам, как по-разному можно попытаться решить общую для авторов задачу.

Первый текст  автора Зеро Инкогнито «Что сказал Эйхенбаум?» — отрывочное,  часто похожее на «patchwork» или, попросту говоря,  «лоскутное»  повествование, когда приходится брать в руки воображаемую иглу и «сшивать»  в одно целое отдельные части повествования. Это дает возможность почувствовать себя соучастником творческого процесса, что не может не льстить  самолюбию читателя и решительно настроенного на объективное судейство «Асессора».

Краски: они  есть, и они радуют глаз. Каждый из  участников семинара  обрисован  несколькими словами, но их уже не перепутаешь. У каждого своя роль и свой способ выразить  отношение к назревающему конфликту между преподавателем Лунцем и его  «семинаристами». Лунц — немножко фанфарон, немножко халтурщик, в очередной раз профанирующий и так сильно полинявший имидж сеятеля «разумного и вечного».

Текст динамичный, эмоциональный, со своими «приливами и отливами».  (повторяющаяся картина заходящего солнца на морском берегу)

Вероятно, эмоциональная заряженность и прочие намеренные  отступления от концепции Эйхенбаума носят в данном случае  провокационный характер (некий «тизер»), поскольку  сами условия,  обязательные при написании новеллы, являются  не только предметом литературной дискуссии  по содержанию текста,  но и  стержневым элементом сюжета. 

Что прошло мимо, не  оставив послевкусия: самым невыразительным персонажем  оказался не шкаф с реактивами, а главный герой, тот самый «гений». Возможно, это задумка была такая — сделать его «никаким». Робкое заикание, маечка с ненавязчивой надписью “Fatum”, старые кеды. Оно и  понятно: как и всем «гениям»,  ему не нужны внешние доказательства своего преимущества перед остальными. Но   больше нет ничего.  Хотя «короля делает свита» и, может быть, стоит поверить на слово окружению «Задохлика».

Кстати,   умение формировать или предсказывать события  объяснить можно, на мой взгляд, не гениальностью, а, скорее,  даром ясновидения или  каким другим мистическим талантом.

Немножко о языке. «Монолит группы», который ощетинивается хищником,  это хорошо. Но когда тот же самый хищник на выдохе распадается на множество пушистых медвежат, по-моему, просто замечательно. Все ясно. Настроение схвачено.

Так, теперь небольшую ложку дегтя.

Литературный летний семинар; «самцы» около шкафа с заспиртованными уродами и девица Пикси с прической «Я не проснулась», которая известным по роли Шерон Стоун способом старается этих самцов обольстить, плохо вяжутся с обращением к ним преподавателя: «Дети».

«Блистательный юмор» и «эффектное остроумие» через запятую смотрятся «не очень». Попробовала отделить зерна от плевел, но не получилось.

Ну и «багряное солнце» вкупе с «пенистыми гребнями, которые лениво катились к берегу» и «адская боль» заставляют надеяться, что автор просто забыл взять в иронические кавычки эти до боли знакомые устойчивые словосочетания, которые при всем желании трудно назвать клише, но легко  отметить как штампы. 

Не закончила. К этому тексту вернусь в конце обзора. 

Работа  Леонида Шустермана  “Gloria Mundi”, как я уже писала, также отвечает критериям  жанра, обозначенным выше. Есть  краткость и присутствует неожиданная развязка. А также нельзя не отметить хороший русский язык и  нейтральный, но  от этого не менее интересный стиль изложения исторических событий с небольшими авторскими ремарками. Что-то я знала, что-то вспомнила,  что-то открыла для себя  новое,  над чем-то, благодаря автору, задумалась.

Отсутствие психологизма и нейтральный стиль изложения: эти требования  в “GM”соблюдены, а если есть отступления, то они минимальны.

Чего я не увидела, так это действительной принадлежности  этого интересного текста к жанру новеллы. Увы, все уже произошло, все интриги сплетены и  подвиги уже совершены. И авторство уже давно принадлежит истории.  Пересказывать исторические события в работе, именующейся «новелла», — неблагодарное занятие. Потому что «всё уже рассказано до нас».

А как же неожиданный финал? Он, повторяю, есть и, причем, действительно, совершенно неожиданный.  Когда  высокая драма человеческих бед и ошибок, именуемая историей,  а также  те, кто эту историю вершил, пусть даже сейчас они всего лишь восковые копии самих себя, приходят в непосредственное столкновение (здесь, скорее,  в буквальном смысле слова) с мелкотравчатой посредственностью, имя которой — наши современники.

Невоспитанные дети, униженный восковой  Наполеон и столь же уязвимые, привыкшие ко всему Нельсон  с Веллингтоном — все смешалось в одну композицию, которую  «зафоткал» (с) придурковатый  отец семейства.

Правда, у меня вопрос. Как «папаша», говорящий на иврите, смог  таким образом обратиться к своим противным детям: «А ну-ка, сынки, станьте с ним (Наполеоном) рядом, я вас сфоткаю!». (с)  Почти что: «А поворотись-ка сынку... я тебя сфоткаю».

Во всяком случае, я эту интонацию услышала. Даже испугалась, что дальше последует: «Я вас, паразиты, породил, я вас и... того».

Еще немножко удивила деталь: автор, выступающий в новелле  в роли очевидца событий, рассказывает нам о том, что некультурный «папаша» всю жизнь был уверен, что «Наполеон»  — это слоеный торт. (так же как «Цезарь» ассоциировался у него — с салатом, а «Кровавая Мери» — с напитком) (с)

Ощущается, на мой взгляд,  некий диссонанс. Автор, выступающий в роли очевидца, может описывать событие, свидетелем которого он был, но он не может знать те, пусть и убогие,  ассоциативные  ряды, которые соотносят  «папашу» с его собственными кулинарными преференциями. 

Подводя итог, могу сказать, что  неожиданный финал в обоих текстах  получился несколько притянутым. Прямо за уши.  Была команда сделать концовку неожиданной  — и вот, пожалуйста.

В первом тексте есть «свой скелет», правда, не в шкафу, а рядом, в классной комнате. И этот скелет, как можно заметить, есть некая сквозная деталь. И заклеванный чайками (может,  Хичкок со своими «Птицами» тут «порылся» — не знаю), вставший перед этим на путь морального и физического выздоровления преподаватель Лунц  быстро сам становится похож на тот скелет. После того как чайки выклевали его глаза и содрали плоть с его бренных костей.  Действительно, совершенно неожиданно. 

Недалекий «папаша» со своими невоспитанными детьми глумится над «безмолвными тенями титанов ушедших веков». А мы к этому были совершенно не готовы, мы уже успели за время исторического экскурса  настроиться на элегический лад. И ждали «высокого». А тут такая неприятность.

Тоже совершенно неожиданно. 

Может быть, уместно будет сказать, что «Асессор» имел удовольствие  в недавнем прошлом прочитать, оценить и запомнить фантастический рассказ автора Леонида Шустермана про “Кота Шрёдингера”. Там присутствует и интрига, и, вообще, обаяние повествования.

В тексте же про Глорию, которая трАнзит, на мой взгляд,  наряду с иронией заметен и  назидательный пафос.  А может, ну их, и пафос, и назидательность, в самом деле!

Эйхенбаум, конечно, прав. Но, вероятно,  вышеперечисленные критерии  — это еще не все. 

Несмотря на сказанное и, одновременно,  в подтверждение ему: как опыт в освоении этого трудного легкого жанра обе работы, на мой взгляд, представляют интерес. И большое спасибо за это авторам.