Автор рецензии, судья: Петр Вакс Охотник и дичь. Прямое попадание Автор: Умарова Альфия Произведение: «Можно я женюсь, мама?» Автор: Белкин-Ханадеев Игорь Произведение: «В дверях»

Каждый раз, начиная читать произведения очередных соперников очередного раунда, я слегка нервничаю. Судейство вещь сложная и вместе с тем простая. Казалось бы, ну прочитал, проникся, оценил. Ведь читатель рассказов и есть судья на самом деле, причем каждый из читателей. Сложность – в понимании, самой труднодостижимой вещи на свете. А вдруг я не сориентировался, не вник, не ощутил? И написал в обзоре поверхностные, обидные для автора слова, потому что мы не на одной волне.

В то же время такой вопрос не возникает, когда автор заранее ставит себя на место читателя, и каждый абзац своей истории проживает из его шкуры. Что читатель почувствует в этом месте? Не утратит ли интерес? Мне кажется, писатель всегда охотник, а читатель – дичь. Его надо выслеживать, заманивать.

Всё это я говорю к тому, что когда по прочтении произведения возникает вопрос «к чему это было» – значит, автор старался удовлетворить не столько читателя, сколько себя.

А теперь о соперниках. Произведение «Можно я женюсь, мама?» – сильная проза. Хотя бы потому, что из описаний персонажей они проступают четко, зримо, как в живописи. Но есть и то, что мне мешает.

В описании Люсиной внешности слишком виден автор. «...они придавали простоватой Люсиной внешности толику загадочности, той самой, которой, считается, должна обладать каждая женщина. Возможно, эта загадочность заканчивалась там же, где и начиналась, но зачем об этом знать тем, кому она предназначалась?» – а зачем мне знать мнение автора на эту тему? Может, я сам в состоянии определить степень загадочности Люси, а также ее начало и конец, необходимость, в конце концов? Для чего такое витиеватое выражение, что оно здесь делает, какую задачу решает?

Вообще, все эти многочисленные формулировки «противоположного пола», «особей мужского пола» вместо простого «мужчины» сразу тащит произведение в сторону юмористического жанра. Как и «интуитивно, на уровне дуальных подкорковых вибраций, поняла», «молоденькой отроковицы» – это уже стиль. Значит, все это несерьезно, это у нас чуточку пародия и стёб.

И еще: как читатель и как судья я чувствителен к канцеляриту. «...будучи и сама такой же одинокой», «О том, что он им является» и особенно «Продукт» своего времени, предпочитавший книгам и сидению в библиотеках краткое изложение нужного в Интернете, а еще лучше экранизацию, знала Людочка невероятно мало и всё больше реферативные версии». Все эти фразы легко сделать простыми и читаемыми. Почему они именно таковы? Может, я слишком придираюсь, и так надо для возникновения юмористического эффекта?

И сам Всеволод, и его мамаша слишком классические, типичные. Он маменькин сынок, она властная мать. И разговаривает она типовым набором фраз, предсказуемым и оттого, простите, невыносимо банальным. Это бросается в глаза, мешает, но не смешит. Хотя нет – немного, конечно, смешит. Но слабо.

Теперь о сути происходящего. Автор так долго подводил нас к центральному, как я думал, эпизоду – объяснению с мамой. Сынок так старательно репетировал свою речь. И вдруг – провал, пустота, нет описания этой сцены. Только упоминание. И загадочная концовка о том, кто кому с кем изменял. Ну, отец Севы изменял жене с ее приятельницей. Ну и что? Разве это имеет значение? Разве далекий отец Всеволода – важный персонаж? Или это снова для юмора, не более того?

Притом заявляю: текст сплетён мастером слова, это видно. Но я на другой волне. И не понимаю, зачем это читал. Разве что просто для развлечения.

Рассказ «В дверях». Сын гладит рубахи отцу, которому предстоит операция, и переживает. Мысли его текут в русле того, что вот, он домашний хозяин и свободный художник, а зарабатывает жена. Вспоминает, как заболел отец, и сразу весь уклад семьи сделался подчинен его болезни, всем этим пугающим медицинским словам. Описание подготовки к операции, больничные реалии... Концовки нет, только ее ожидание.

Автор ввел читателя в трудный мир неких близких друг другу людей. Там все непросто, это откуда-то понимаешь. Казалось бы, ну и что, люди как люди, бывают и такие. И обстоятельства бывают таковы. Однако тут всё дело в том, как это сделано. А сделано, то есть описано всё это так, что невольно начинаешь переживать по-настоящему. Результат операции нам не сообщают, и тогда, выходит, суть рассказа не в том, выживет отец главного персонажа или нет – а в отношении к нему действующих лиц, в их ощущениях. В проживании ими описанных дней. Просто кусок жизни, случившийся именно вот таким. И читатель проживает его вместе с героями. Всё безоценочно, автор не навязывает своих чувств и своего отношения к кому-либо, к чему-либо. А раз так, то чувствует и переживает читатель. Это сильный прием, как мне кажется, и он в данном случае срабатывает.

Не скажу, что эта вещь намного сильнее предыдущей – скорее, они почти равны. Но тут случилось прямое попадание в читателя. То самое чудо искусства, когда не знаешь почему, но переживаешь. Не понимаешь, как это получилось – но ты уже там, внутри этих стен, рядом с этими людьми. И чем меньше пафосных слов, чем меньше вообще слов – тем сильнее эффект. Кстати, поведение ребенка тут – невероятно сильный и точный ход, на нем всё держится. Единственное, что не понравилось: написание в последней фразе «Слава Богу» с двух заглавных букв, это уже фальшивая нота. Но она не очень портит сильное впечатление.

Итак, минимальный перевес по очкам в этом раунде отдаю второму произведению. Интересно, что скажут другие его судьи-читатели. В любом случае, эти тексты долго еще будут перешептываться у меня в воображении.