Автор рецензии, судья: Елена Шацких О чём можно помнить, а о чём можно и забыть

Полуфинал, Поединок "B", раунд 1

Автор: Влада Ладная
Произведение: «Сфинксы, архангелы и майские жуки»

Автор: Михаил Акимов
Произведение: «Этот странный Кеней…»

В полуфинале встретились два автора с новеллами, написанными не по конкурсному заданию. В этом году произведений по предложенным картинам было немного. Жаль. Всё-таки задание даётся не случайно и ставит всех авторов в равные условия, давая возможность честного соревнования с одной стартовой позиции.

Читая произведения Ладной Влады и Акимова Михаила, я поймала себя на мысли, что прослушанные ещё в прошлом веке лекции по античной литературе и зарубежному искусству прочно засели в моей памяти. С одной стороны, меня это обрадовало – мне не пришлось обкладываться справочниками для того, чтобы понять, о ком и о чём идёт речь.

С другой стороны, я подумала о тех читателях, у которых-то и справочников таких никогда не было за ненадобностью, а ведь и они могут натолкнуться на эти новеллы на просторах Интернета. Ну, да ладно, сейчас о тех, кто понял, о чём идет речь.

Мне безоговорочно понравилась первая новелла – лирическое воспоминание главного героя о двух, а точнее – трёх жизнях. Первая в довоенном Ленинграде с папой и мамой, которые окружили ребёнка сказочным миром музейных экспонатов. Миром красоты и добра, каким и должен быть мир искусства.

Вторая жизнь в блокадном Ленинграде. То, что проносится в сознании умирающего от голода ребёнка, мне близко и понятно, так как моя мама – Ленинградская блокадница, которая осталась жива только потому, что её вывезли по Ладоге из города в эвакуацию.

Третья жизнь после войны, когда главному герою удаётся разыскать девочку с таким же именем, как у моей мамы – Света, с которой они умирали от истощения рядом в тёмном подвале Эрмитажа.

На протяжении всего повествования в сознании шестилетнего ребёнка возникают и сменяют друг друга мифологические герои, через образы которых автор пытается выстроить систему отношений с окружающим его миром – миром довоенного и блокадного времени. Я прочувствовала всю боль в душе ребёнка, видевшего смерть совсем рядом, смерть, забравшую жизни таких же маленьких детей, как и он сам в 1941-м году. Особенно терзает маленького мальчика вопрос – можно ли, увидев и пережив всё это, остаться прежним. Я думаю, что нет, это никому из того поколения не удалось. И даже древнегреческая трагедия меркнет по сравнению с трагедией блокадного Ленинграда. Цитирую: «Мы были человеческими детёнышами, которых расчеловечили».

И ещё вопрос, который, возможно, не получит однозначного ответа от самой истории: «И неужели правда, что, как говорил моей маме священник, все погибшие на войне попадут в рай? То есть туда попадёт и пятилетняя девочка, превращённая в кровавую слякоть,  – и тот немец, который с девочкой так поступил?»

В финале, когда главный герой спустя много лет находит девочку Свету, и они гуляют по нереально красивому уже переименованному городу, держась за руки, наступает душевное умиротворение от того, что искусство вечно, как вечны люди, впустившие в свои души эту магию прекрасного.

Второй рассказ читался тяжело. Забыть Герострата надо, но невозможно. Уже невозможно. В этом поединке я отдаю победу первому автору.