Автор рецензии, судья: Галина Мальцева О главных героинях и их сложной женской судьбе

1/8 финала конкурса. 1-й раунд, Поединок F.

Автор рецензии, судья: Галина Мальцева

Автор новеллы: Димитрова Галина
Название новеллы: «Странный вечер, странная ночь»

Автор новеллы: Стукало Сергей
Название новеллы: «Ворона»

Наверное, это тот случай, когда лучшее — враг хорошего. Увидев в своем протоколе фамилии двух сильных авторов, растерялась – как выбирать буду? Ничья в одной восьмой предусмотрительно запрещена всезнающим администратором...

Но… Мне показалось, что Галина, замечательный прозаик, представила на замену не самую удачную свою новеллу. Могу предположить, что это новое ее произведение, и оно еще недоработано, не обрело нужных красок, не отточено, в общем, не дозрело. Попробую сформулировать свои претензии к тексту.

В одном из обзоров я критиковала рассказ за полное отсутствие какой-либо идеи или мысли. Здесь, казалось бы, всё наоборот. Есть позиция, есть замысел, и текст, полностью работающий на этот замысел. Идея, правда, далеко не нова: «на чужом несчастье счастье не построишь». Вовсе не считаю, что если на эту тему снято множество кинофильмов и написано еще больше книг, то она является изначально проигрышной. Однако задача автора многократно усложняется — ему предстоит сказать нечто своё, и только своё, или пусть даже то же самое, но как-то совсем по-другому, чтобы читая, ты словно впервые задумался над этой проблемой, пропустил ее через себя.

К сожалению, ни в одном из героев мне не удалось обнаружить каких-то индивидуальных  особенностей, личных черточек, что делало бы их непохожими на других персонажей из той же схемы. Каждый легко укладывается в свой шаблон: молодая любовница с пятилетним стажем, всё еще ожидающая, когда ОН бросит супругу; неверный муж, разговаривающий по телефону в ванной или изображающий разговор с начальником (всем известный шедевр под названием «Осенний марафон» давно поведал нам обо всех известных способах переговоров с любовницами при жене), страдающие дети.

Героиня изначально не рефлексирует на тему заповеди «Не пожелай жены (мужа) ближнего твоего» — ни до, ни после своего преображения. Здесь ее совесть как спала, так и спит. Не существует в рассказе как такового и мужа-предателя, точнее, он остается где-то за кадром. Мы знаем о герое следующее: он вроде бы любит Настю, обожает сына и всё ещё спит с женой («Она жена, куда деваться»). Ничем от других подобных «страдальцев» он не отличается, анализировать его чувства, мысли и мотивы автор не собирается, мы видим его только глазами героини, да и она многого о нем не откроет. Вполне допускаю, что это «отсутствие» — как раз грамотный авторский ход, сделанный, чтобы оголить проблему выбора для одной только героини. Мало того, автор сужает и эту проблему: выбор героини будет связан только с одним из многочисленных аспектов темы любовного треугольника, с его «четвертым» углом, со страданиями оставленного в прежней семье ребенка.  

Судьба помогает Насте увидеть ситуацию с другой стороны и испугаться за то зло, что она может принести невинному существу. Но и здесь сюжет не преподносит читателю ничего оригинального (вспомнить только «Личное дело судьи Ивановой»). Остается узнать, поверит ли читатель в это движение души, в то, что героиня рассказа, пять лет упорно добивающаяся своей цели: его, его, хочу только его! — вдруг сворачивает в противоположную сторону? Я… не поверила. Попробую разобраться, почему.

Итак, всё внимание автора и читателя сосредотачивается на этом единственном аспекте. Оказывается, именно Антошкины возможные страдания (и ничто иное, заметим!) могут заставить Настю пересмотреть свои взгляды на жизнь. Но... Пять лет подряд Настя отлично знала о существовании этого малыша, обо всех его болезнях и особенностях развития, изучала детские фотографии — в общем, демонстрировала неравнодушие. И ни разу ее нигде не кольнуло, что все эти годы она отбирала у маленького, растущего человечка родного отца. По крайней мере, судя по тексту, она впервые об этом задумалась только после встречи с Верой — девочки, пострадавшей от похожей семейной ситуации. И вдруг так сразу всё поняла и осознала!

Может, это только мое восприятие, но ничто в тексте не сработало на столь внезапную перемену. Мне кажется, такие, как Настя, отлично находят для своей внезапно заговорившей совести всё новые отмазки (мало ли мы их слышали?). Настя объяснит себе, что история Веры и ее папы — это совсем другое, а вот у нас-то с Владом всё иначе. И ребенок еще маленький, легче привыкнет, даже тем более, лучше быстрее, успеть до подросткового возраста! Да и вообще, плохо ребенку расти в семье, где нет любви. А она, хорошая новая жена, будет отпускать Влада навещать Антошку по выходным. Или еще вариант: плохая-преплохая жена, довела Влада своими требованиями, бедный Влад исстрадался, она не стирает ему носки, а он тоже имеет право на счастье, а ребенок вырастет и сам тогда поймет, что его мать — чудовище… Да и девочка Вера, в конце-то концов, просто маленькая эгоистка, шантажистка малолетняя! По-настоящему не любит своего папы, а то бы желала ему только счастья… (собственно, с этого аргумента Настя и начала общение с Верой, но почему-то быстро «переубедилась).

Да много чего еще может придумать такая вот Настя, лишь бы оправдать себя в собственных глазах. Вот самый любимый и беспроигрышный вариант: «Жизнь – это такая сложная штука… не всё в ней однозначно…»

Бывает, бывает, конечно… Вот раньше не задумывалась, а теперь, вдруг… Но — нет, не возникло у меня веры в ее внезапный катарсис («Завтра будет другая Настя»). Другая не может вырасти ниоткуда, она не родится из ничего, из одних только внешних событий. Она не сможет родиться из той Насти, которая ни минуты не мучилась совестью и сомнениями, прежде чем влезть в чужую семью, хотя знала, что там растет пятилетний ребенок. Из той, что до встречи с Верой была уверена, что резать можно только по-живому. Из той, что добивалась и собирается добиваться своего любимого еще очень долго и упорно («Потерпи еще немного», говорил ей Влад, и она терпела). Из той, что может сказать отцу больного, лежащего с высокой температурой ребенка:
«— Она что, не может с сыном побыть?»
«Она» — это, разумеется, ненавистная жена, у которой уже все отобрано, только та еще не успела «обрадоваться». Чей больной ребенок мешает «совестливой» Насте погулять в свое удовольствие с Владом по парку в хорошую погодку.
Нет, ЭТА Настя вряд ли будет думать о ком-то еще, ее волнуют только свои интересы. Вот этими мелочами, черточками, нюансами и создается в итоге образ героини, создается и… противоречит потом принятому ею решению.

А знаете, что кажется настоящей причиной, почему Настя вдруг передумала? Похоже, что  встреча с Верой — всего лишь повод, попытка найти геройское оправдание вполне банальному, но по-житейски верному решению. Есть в тексте другие моментики, затронутые автором вскользь, но вот они-то и выглядят в итоге истинным основанием для разрыва с многолетним любовником:

«Скоро тридцать, а ни семьи, ни детей»
«Встретит она свою судьбу. Или за Славку замуж выйдет. Он поймет. Впрочем, жизнь покажет. Ей нужна своя семья и свои дети».
«Пять лет жизни жаль».
Да, отрезала героиня в конце рассказа свои шикарные рыжие волосы — и изменила вроде бы свою жизнь… Красивый порыв, показательный жест. Почему же мне кажется, что завтра ее будет поджидать с букетом у машины Влад, похвалит ее новую стрижку, и…  

Не преисполняется сердце верой в твердость ее решения, и не знаю уж, кто в этом виноват…

Что еще в этом рассказе работает против авторского замысла — очень хорошего, доброго замысла? Слишком явная, откровенная мораль, выводы, разжеванные и положенные в рот читателю. Полностью разделяя эту мораль, я, однако, убеждена, что в художественном произведении такая прямолинейность на цели автора не работает. Сама этим часто грешу — всё мне кажется, что читатель сам ни в чем не разберется; что я просто обязана припереть его к стенке вескими доказательствами. Но ведь человек не любит, когда его припирают к стенке и решают всё за него, он до всего должен дойти сам. Этот рассказ такого шанса читателю не оставляет.

Есть у меня вопросы и к стилю. Очень мешает воспринимать текст излишняя обрывочность предложений. Например:

«Впереди два выходных. Она выматывалась на работе».

«Скоро тридцать, а ни семьи, ни детей. Надо же было ей влюбиться в этого мужчину. Влад был таким внимательным».

Не понравились и некоторые штампы («и как будто не то что искра, — огонь меж ними пробежал»),  и некоторые обороты («страх липкой патокой растекался по организму», «Антошка в свои десять лет заболел ветрянкой» (это говорит папа!),  «вызверилась» «Настя разглядела девочку, совсем пацанка» — или вместо запятой нужно двоеточие, или что-то не так в управлении).

Лишними и не играющими на сюжет показались и рассуждения про «серую зарплату», и не к месту вкравшаяся социальная сатира (тем более не собственного изобретения):

 «Как говорится, раньше были дураки и дороги, а теперь — реформаторы и рельеф».

И вот еще: Настя, действительно, прямо-таки «ненавидела пешеходов», внезапно перебегающих ей дорогу? Это именно ненависть, или, может, какое-то другое чувство, просто обозначено не точно? Может, опасалась, боялась… раздражалась, злилась?.. Не смею навязывать свои варианты, но мне кажется, здесь больше подходит «ее бесили пешеходы, которые…»

Есть вопросы и к логике. Отец, ищущий свою дочь, и, наконец, дозвонившийся ей ночью, говорит:

«— Верочка, виноградинка моя, где ты?»

В то время как любой отец, с трудом дозвонившись, заорал бы скорей в телефон: «Ты где?! Вера, где ты?! Говори скорей!», позабыв про ласковые прозвища…

Мать же, почему-то, наоборот, орет на незнакомого человека (перенервничав):
«Что с моей дочерью? Почему она не идет домой? Гадина, верни мне дочь!»
Сразу предполагает похищение, что ли? Но ведь трубку могла взять и подружка, и медработник, и просто кто-то, нашедший потерянный телефон, да что угодно можно предположить в ситуации, когда человека ищут полночи. И мать будет орать на любого взявшего трубку: «Гадина», вместо того, чтобы как можно быстрее понять, что с девочкой, не попала ли она, к примеру, в больницу? К тому же даже женского голоса в трубке мать услышать не успевает, но уже предполагает «гадину» и требует у той ответа, почему дочь не идет домой.

А героиня после первых же слов объясняет этим незнакомым людям их семейную ситуацию:
«Девочка очень переживает, вы ведь разводиться собрались».
А потом заявляет отцу, который рвется приехать за дочерью, находящейся неизвестно где неизвестно почему и неизвестно у кого:
— Не надо. Пусть поспит. Завтра я ее сама привезу, как проснется. Спокойной ночи, — Настя отключилась.
Ничего себе, да? И отключилась!

Диалоги… Диалоги написаны плоско, невыразительно, скучно.

«— Бывают жены мудрые, отпускают с миром, и дети смиряются».

«— Рубить можно только по-живому. Кто-то это должен сделать. Попробуйте поговорить с Верочкой по душам. Пусть она почувствует, что нужна вам».

«—  Не будем мы завтра встречаться. И послезавтра. Вообще не будем. Я так решила. Антону нужен отец. И не звони мне».

И это самые откровенные места… Попробовала произнести слова героев вслух, соблюдая расставленные знаки препинания. Нет, люди так не разговаривают… Мне не хватило элементарных восклицательных знаков или многоточий в этих отрывистых законченных предложениях. Не хватило прерывистого человеческого дыхания, междометий, речевого сора. Герои произносят фразы, словно зачитывают друг другу по бумажке короткие тезисы.

«— Зато я хочу. Вот еще, придумала. Жить она не хочет».

Как здесь просятся восклицательные знаки! У иных авторов их перебор, а здесь прямо-таки нехватка, какой-то страх перед этими знаками русского языка, словно кто-то запретил их раз и навсегда: «многоточия ставить не модно, восклицательный знак — это дурной вкус».

А вот тут, наоборот, неуместная небрежность героини, пренебрежительный тон:
«— Эй, где больно? — Настя склонилась над девочкой. Та не отвечала, а горько плакала. Пахнуло алкоголем. — Слышь, ты встать можешь? Ноги, руки целы?»
«Эй», «Слышь»… И это говорит девушка, находящаяся в шоке, которая только что чуть не сбила насмерть ребенка!
«— А ты зачем свернула? — вызверилась девчонка и села прямо на дороге»
— а где она должна была сесть, если попала под машину, и только что лежала, если не прямо на дороге?  Стульев по близости, кажется, не было…

«— Да ну их, мальчишек. Ты разве не знаешь, что мужчинам вообще доверять нельзя?»

— и это двенадцатилетняя девочка тоже говорит прямо там, на дороге… в тот момент, когда чуть было не совершила самоубийство, когда она рыдает, да еще после того, как выпила дома коньяка! Ее, должно быть, трясет, зуб на зуб не попадает, а тут такая связная речь, в адрес взрослого человека: «Ты разве не знаешь?..»   

Кстати, чуть ли не хитростью выглядит Настина «помощь» — она везет девочку к себе домой, отпаивает чаем, хотя обязана была вызывать ГАИ или отвезти ребенка в больницу, вдруг есть скрытые повреждения? Но это же последствия! Для себя, любимой… Не специально, конечно, так получилось, но продолжает работать на тот же образ… Задумайтесь: ребенок двенадцати (!) лет попадает под машину, а героиня, вместо того, чтобы срочно звонить родителям, тащит девочку к себе домой и оставляет ночевать, даже не подумав, что где-то сходит с ума ее мать. Да и то верно — мать-то начнет разбираться, вдруг еще обвинит в наезде? А отец еще и спасибо сказал, исповедался…  Может, и не так уж не права была мама девочки в своих эпитетах?

Ох, критиковали тут уже мои обзоры, что много извиняюсь перед авторами…  А что делать? Вот опять уже тянет извиниться… Дело в том, что автор-то, как я думаю, вовсе не собиралась делать из героини монстра, а, наоборот, хотела заставить читателя проникнуться к Насте сочувствием, порадоваться тому, как она осознала ошибки, как решила всё исправить, как думает теперь о других! Но, увы… по плодам, как говорится. А плоды такие: ну не нравится мне героиня, не испытываю я к ней симпатии, не верю в ее катарсис и проснувшуюся совесть. Если, конечно, именно это было авторской задачей — то всё удалось. А если нет?..  Да конечно же, нет…

Читала я у Галины Димитровой вещи по-настоящему сильные и глубокие. Увы, не могу сейчас этого сказать о «Странном вечере…» По-моему, автор поторопился, сделав выбор в пользу этой новеллы. Жаль…

Теперь о новелле Сергея Стукало. Начну с признания: новеллу я эту читала, читала неоднократно, и каждый раз — с неизменным удовольствием. Более того, «Ворона» — вообще одно из моих самых любимых произведений. Считаю его образцовым, привожу часто в пример.

Вкус не изменяет автору ни разу, ни в одном слове. Грамотно выстроенная композиция, отличный язык, тонкий, с грустинкой, юмор, не скатившийся до сатиры. Такая житейская история одной дамы, пусть она и всего лишь ворона — но Ворона с большой буквы. Персонаж этот с характером, я бы даже сказала, с характерцем, но о-очень колоритный! И со своей сложной женской судьбой…

Реальные птичьи повадки и  чисто человеческие черты и рассуждения героини настолько тесно и естественно переплетены между собой, что ни разу не возникло ощущения  неправдоподобия или сказки. Я поверила автору во всем! Во всех своих жизненных вороньих перипетиях героиня осталась органичной, цельной особой, ни разу не изменила себе.  Настоящая индивидуальность в «вороньем», а может, и не только в вороньем мире.
"Он, наверное, решил жить "на два гнезда" … — грустно, но без злобы подумала ворона.
Оставшуюся жизнь ворона решила посвятить себе, а для этого жить со вкусом и в своё удовольствие.
Она знала, что вот так, в профиль — и именно справа — она неотразима.
Ну, разве не узнаваемый персонаж? Разочаровавшаяся в мужчинах, потерявшая птенцов дама, живущая теперь только для себя, ухоженная, обеспеченная, коллекционирующая побрякушки… И всё-таки, всё-таки! Она еще оказывается способной подарить кому-то своё доверие…

«Ей понравились и он сам, и его кокарда».  —

— согласитесь, оценка такой важной птицы дорогого стоит, такой аванс еще надо заслужить!

А как замечательно, достоверно описано ее «эстетство»! Как изменяется ее коллекция, когда героиня начинает предпочитать дешевым стеклышкам и пакетикам с чипсами только настоящие драгоценности, и ведь разбирается! Ну, иногда и побалует себя чипсами… что  ж… живой ведь — чуть было не сказала «человек».

Вот еще один совершенно чудесный момент — найденные Вороной часики. Не могу не привести этот кусочек:
«На второй день часики умерли: то ли от голода, то ли затосковав по старому владельцу. Ворона попробовала их потрясти — чтобы проснулись. Но, как оказалось, они умерли навсегда.
Два дня ворона принюхивалась к умершим часикам.
А вдруг протухнут?»
Язык авторский вообще очень вкусный, но особенно хорош «птичий», вороний язык.
— Курррва! И дурра!!! И кавалеррр твой — дурррак! — коротко подытожила ворона и улетела назад, к ненадолго оставленной кладке.
Или еще:
— Дурррак! — а про себя подумала: — "И кокарррда у тебя, дурррака — дрррянь!!!"
С обеда майор возвращался один.
— КарррКарррда? — напомнила ему ворона.

Наверное, надо к чему-нибудь и придраться, не бывает текста без недостатков. Но никак не получается. Только после долгих поисков с помощью лупы нашла пару нюансов...
Вот, в начале текста дается «затравка»:
«Звали ворону Азой. Правда получила она это имя не от своих воронов-родителей, а во время истории, которую мы, уважаемый читатель, собираемся Вам поведать».
Но как именно ворона получила свое имя, из новеллы читателю узнать не удастся. Понятно, что Азой назвал ее тот самый офицер, но это остается где-то за кадром.

Внимательно прочитала эпиграф:
«В жизни каждого из нас есть своя ворона, рано или поздно, 
но есть, и только спустя годы мы понимаем, если доживаем, 
что для нас значила эта птица, птица сумеречная, птица вещая».
Мне думается, он не слишком подходит к стилистике и идее рассказа…  По крайней мере, лично я не нашла в анализируемом тексте ничего, что работало бы на образ «птицы сумеречной, птицы вещей».

Да и не идет как-то этот образ к нашей героине, она-таки не женщина-вамп, она дама-эстетка… Вот даже офицер относится к ней так, как и любой молодой мужчина к дамочке в возрасте. Та хорохорится перед ним, всё еще веря в свою неотразимость, да и в принципе, классная, умная тетка, но пока вовсе не претендует на некую таинственную роль в его жизни. Герой относится к ней со всей симпатией, с приветливой мужской снисходительностью, но совершенно точно не мистифицирует.

Единственное, задумалась — а почему Сергей поставил этот эпиграф, не мог же он всего этого не видеть? Значит, для автора это почему-то важно, что-то ему говорит… Да простит он мое воображение, но почудилось мне, что это в его жизни была дружба с такой вороной, и дружба эта не закончилась в рамках этого сюжета, а значение ее автор смог оценить только годы спустя. Но если эпиграф дан, намек сделан, он должен говорить о чем-то не только автору, но и читателю после прочтения…

А мне нравится в новелле всё так, как есть. И её прозрачная легкость, и открытая концовка, с намёком на будущую дружбу офицера с Вороной, но без определённости: придёт - не придёт? Принесёт ли кокарду? Не обманет ли? Ну хоть он-то бы не обманул… Мне кажется всё это законченным и очень гармоничным. И не хочется видеть в «моей» личной, приватизированной по праву читательского восприятия, Вороне, «птицу сумеречную»…  

Вот еще этот моментик показался мне немного притянутым:

«Они смотрели на неё тусклым рыбьим взглядом, а это, конечно же, было совсем не то. Рыбу, и всё с нею связанное — ворона не любила. Она даже всегда уступала следившим за вороньей помойкой крикливым и прожорливым чайкам лично найденные в контейнере селёдочные головы».

Мне очень понравилась эта характеристика скучных, пустых взглядов, но я посомневалась, что они вызвали у героини столь прямую ассоциацию с рыбой и всем, с нею связанным.

Ну… а больше ни к чему придраться не получается. Могу только поздравить автора с великолепной, мастерски написанной новеллой.