Автор рецензии, судья: Галина Мальцева Не такие, как все

Групповой этап. 3-й раунд. Группа G.

Автор рецензии, судья: Галина Мальцева

Автор: Гончаренко Светлана
Название: «Знаток»

Автор: Фолбен Фил
Название: «Приводящий в исполнение»

Рассказ Светланы Гончаренко «Знаток».

Автор поставил перед собой довольно сложную задачу — сделать психологическую зарисовку при отсутствии четкого сюжета, динамики, причем в одной единственной декорации. Мне кажется, это скорее удалось, чем наоборот. Психологическая сторона действительно на высоте, однако рассказ требует еще хорошего шлифования, техническая небрежность местами портит впечатление.

Начну с придирок, чтобы потом к ним не возвращаться.

«В один из мартовских дней в таком маленьком кафе три подружки сидели за столиком и полушепотом рассуждали о здоровье и красоте, поворачиваясь в сторону девушки, сидящей неподалеку. Девушка эта была им всем хорошо знакома, она — завсегдатай их любимого фитнес-клуба».

А потом через абзац:

«За соседним столиком в мягком кожаном кресле возле широкого окна сидела девушка неопределенного возраста».

Как понимаем дальше по тексту, это та самая девушка, с которой автор нас уже познакомил, а теперь вновь преподносит героиню, как будто она только что появилась.  Это вносит путаницу, и читатель начинает соображать — кто это? Новая героиня? Или та, что уже упомянута?

«Одна из подруг, внимательно слушавшая неожиданную речь их старой знакомой, решила посвятить ее в свои соображения по этому поводу».

— Здесь мне тоже показалось лишним это уточнение, насчет «старой знакомой» — повтор информации, тем более что из текста отлично видно, чья именно речь прозвучала.

«голубые глаза с аккуратными стрелочками»

— мне кажется, всё-таки со стрелочками должны быть не глаза, а веки, ну или как-то иначе построить фразу стоит.

«— Катрин, — ответила она и лениво повернулась к говорившему от окна — повернулась одной головой, а тело осталось в прежнем положении, как гранитное изваяние».

— перестроила бы и эту фразу. Понятно, о чем идет речь, но громоздко, и это «гранитное изваяние» лёгкости прочтению не добавляет. Достаточно было бы сказать, что она повернула к нему только голову.

«У меня же не такая впалая задница?», — заметила язвительно Катрин

— здесь после прямой речи не нужна запятая, раз стоит уже вопросительный знак.

«пояс утянутый до невозможности» 

— здесь, наоборот, запятая нужна (причастный оборот)

«Вот сейчас позади меня кто-то заказывают «латте?»!

- или «позади меня заказывают латте», или «позади меня кто-то заказывает латте».

Сразу оговорюсь, ни капли не сомневаюсь, что автор знает грамматику не хуже меня, просто обидно было невольно задерживаться на этих мелочах, которые, когда их много, перестают быть мелочами.   

Вернусь к сути рассказа. Мне понравилась концовка. Пока читаешь, думаешь — ну, ну, и что же дальше, к чему всё ведется? Ничего ведь особенного не происходит. Обычный гламурный трёп, причем и сама героиня-иероглиф тоже выбирает темы не из лучших, и нет в ее высказываниях никакой особенной глубины, ну подумаешь, нахваталась информации про сорта кофе и умничает, или  открывает тему «надо ли худеть», или приглашает безликого парня — единственного собеседника мужского рода — прийти к ней с дорогим портвейном, фактически называя свою цену. Претендует на оригинальность?  И что в ней оригинального, кроме нестандартной внешности?

Интересно, кстати, что ее самодовольные собеседницы, как собачки на поводке, ведутся на каждую ее реплику, начиная развивать тему, в то время, как зачинщице уже давно не интересно. И вдруг понимаешь, в чём дело. Она — эта героиня, вся — некстати. Дело не в том, что она говорит, а в том — как и когда. Она из тех, которые не вписываются ни в одну компанию, из тех, за спиной которых многозначительно переглядываются… В общем, она не к месту, она выпирает и торчит, простите за выражение, из любого диалога, с ней сложно и неудобно.

И вот это неумение быть на одной волне с другими показалось мне очень точным и трогательным. Человек сам себе не рад, он обречен на одиночество, у него сплошные углы и минимум коммуникабельности, при том, что «иероглиф» постоянно говорит, говорит, говорит… А потом…

«— Когда я замечаю, что написала много личного, я это стираю. И, вообще, я часто говорю то, что не хотела бы сказать вслух, и делаю то, что не стоило бы делать совсем. А потом пытаюсь сгладить ситуацию. К большому сожалению, это не всегда невозможно…»

Замечательная фраза. О, как это знакомо, понятно каждому, кто не дружит с самим собой, не уверен ни в чём, что делает или говорит, всё время пишет и перечеркивает самого себя, поучает и отступает с досадой. Героиня способна на рефлексию, на самооценку и полную откровенность — и, оказывается, именно это ее и отличает, а не оригинальность суждений. Она — не пустое место. Она не играет в себя. И она — страдает.

Мне кажется, вот эта мини-задача, в отличие от задач глобально-философских, отлично подходит для жанра новеллы, и она действительно решена. Но мне бы очень хотелось пожелать автору еще поработать над языком — местами он замечательный, местами — увы, кривой.

Однако, что радует, язык этот есть, он свой собственный, авторский. Конечно, не безосновательно заметили в предыдущем обзоре насчет штампов, встречающихся в тексте. Но эти речевые обороты, по-моему, расставлены как-то интонационно иначе, чем их обычно расставляют в женской прозе. И цели другие, и главные черты жанра отсутствуют. Мне кажется, повествование получилось очень настроенческое, индивидуальное. Как у этой самой девушки-иероглифа. Думается, автор уже очень близок к собственному стилю, потому что ошибки и штампы здесь всё-таки не системные, а вполне исправимые и заменяемые.

***

В рассказе Фолбена Фила «Приводящий в исполнение» задача, наоборот, поставлена серьезная, здесь звучат претензии на философию, психологизм,  даже мораль (в самом хорошем смысле слова). Несовершенство мира, социальные проблемы, проблемы больной души и ее выбор между добром и злом…

Герой — Малый (интересно, это кличка? фамилия? мироощущение? социальная роль?) от своих мелких житейских неурядиц возненавидел людей, его обижающих, и возомнил себя рукой правосудия. Хотел убить — а в результате, наоборот, спас. За что и получил, не отходя от кассы, глобальный ответ на свои метания — историю спасения человечества Христом в интерпретации странной старухи-пророчицы.

Всё это совсем не плохо написано, неплохим языком, и задача, в общем-то, скорее решена. Чего-то мне всё-таки не хватило в этой новелле. Наверное, как раз той самой самооценки героя, его взгляда не на окружающую действительность, а на самого себя. Автор преподносит нам происходящее глазами своего персонажа, но при этом ограничивает его внутренний мир одной только манией — вершить расправу. Причем, в отличие от некоего Павлика, герой считает, что ненавидеть надо не каждого, а лишь того, кто действительно «плохой», а выбирая, кого убить сначала, свою начальницу или начальника ЖЭКа, выбирает второго (потому что «Мурдашова все-таки женщина, ее он в глубине души даже желал»).

Тема самооценки затронута только вскользь.

Вот здесь:

«Он даже был готов вечно гореть в аду…»

И вот здесь:

«…Малый вдруг ощутил что-то раньше ему неведомое. Темное оно было или светлое? Темного, наверное, больше».

В итоге я запуталась, пытаясь понять внутренний мир героя. Вроде бы никаких сомнений в своем праве осуществлять самосуд у Малого не возникало. Однако эти фразы доказывают, что Малый догадывается: то, что он собирается делать — это от тёмной стороны его души. Значит, он понимает, что людей убивать нельзя, но сознательно выбирает тёмную сторону?

Мне всегда казалось, что внутреннее чувство правоты и сознательное намерение сотворить зло сочетаются плохо. А Малый, судя по всему остальному, с совестью очень даже ладит. Мало того, он твердо убежден, что это не только его право, но и обязанность. Он просто обязан выполнить свое предназначение! Убить. Никаких предварительных мук, как у несчастного Раскольникова, у него не возникает. Он — исполнитель приговора. Приводящий в исполнение. А приговор составляет сам. У него и списочек даже имеется в голове.

«И когда ездил в электричке, то часто видел напротив себя родственных ему по этому странному желанию. И думал, что те, кто уже не ездит даже на электричках, и живут, по сути — кто по щиколотку, кто по колено, а кто и по пояс в земле — тоже, наверное, мечтают о каком-нибудь таком моментике».

А, так все-таки желание «странное»! Значит, некая внутренняя оценка происходит? Но если, по логике Малого, почти все люди из бедных слоев мечтают «о таком моментике», то это уже не странно, а скорее типично (в глазах героя, разумеется).

 И вот еще не поняла: кто это – «кто уже не ездит даже на электричках»? Люди, у которых нет денег даже на билет? Бомжи? Бомжи в электричках ездят, умудряются. Старушки с грошовой пенсией? И они тоже, по пенсионному и со скидками.  Хотелось бы уточнить, какой именно слой населения описывается, кто это — совсем по пояс в земле? Видимо, это обо всех униженных и оскорбленных? Не точно и не стройно получилось как-то, всё-таки поездка в электричке — не показатель социального положения, или очень не точный показатель. Почему тогда именно электричка, а не метро и не трамвай? Потому, что ведет из Москвы в бедное Подмосковье? Но и там разные люди живут.

А вот поконкретнее как раз, один из таких униженных и оскорбленных начальством — охранник в офисе.

«Охранник продолжил сам:

— Теперь и жить надо до ста, а то старуха … это… не угонится…

— То есть?

— Ну, за квартиру платить.

— А дети? — спросил Малый.

— У сына — свое. — Лысоватый сделал движение ладонями, словно защищаясь…

— Месяц не заплОтиг, два не заплОтит, - не унимался охранник, — и выселят, старуху-то…

Он наверное самый последний из этих, простых, думал Малый, слушая это его «заплОтит — не заплОтит»… Давно уже их нет, вот таких …»

Ну, простите, наверное, я снова туплю — но со старухой ничего не поняла. Что значит, «старуха не угонится»? За чем или за кем «не угонится»? Видимо, не сможет заплатить, судя по всему, за квартиру. Старуха арендует квартиру? Или в кредит взяла? Или на квартплату не хватает? А если охранник доживет «до ста» — это ей как-то поможет? Как? Положим, охранник не умеет объяснять внятно — но читатель ведь должен всё это понять?

Показались странными рассуждения Малого — о «последних из этих, простых», которых «уже давно нет». А куда же они подевались? На каждом шагу и в каждом подъезде, на каждой лавочке, в каждом магазине и в той самой электричке — разве не они? Не надо отъезжать от столицы, чтобы услышать в каком-нибудь офисе «ложить» или «садить» — причем вовсе не от уборщицы, они-то как раз бывшие библиотекари или учителя.

Автор, наверное, хотел сказать о другом: о душевной простоте, чистоте души. Если так, то задача не выполнена. Провинциальные речевые обороты работают только на характеристику «грамотный-неграмотный», «городской-деревенский»… А неграмотные и деревенские не сиречь простодушные. И они (неграмотные-деревенские) никуда не девались, с чего это они вдруг «последние»?  

Сцена с актером в образе вождя, к которому Малый совершенно серьезно обращается с предложением начинать, наконец, конкретные действия, укрепляет читателя в мысли, что Малый попросту не адекватен, не способен оценивать реальность. Но, с другой стороны, он ведь видит, что это — не вождь, а актер? Иначе надо было написать «Малый встретил у посольства вождя». Авторский-то взгляд здесь будет не уместен, мы же смотрим глазами героя.  В общем, состояние у Малого какое-то пограничное. Душевная болезнь, в любом случае, налицо, и в смысле «болезнь души», и в смысле диагноза психиатрического. Причем после эпизода с актером последнее кажется очевидным. Да и полное отсутствие у героя мыслей о наказании, о том, что могут, извините, и в тюрьму посадить — играет на эту же очевидность. Только настоящий маньяк не станет об этом задумываться, верно?

Но тогда вопрос: отвечает ли за свои поступки психически больной человек? Нет, не в смысле того, можно ли его в тюрьму сажать или в психушке лечить — этот вопрос не отсюда. Я про другое. Правомерно ли в данном рассказе ставить перед ним проблему выбора: «убий или не убий», «тварь ли я дрожащая или право имею»? Интересно ли рассматривать именно его выбор? Способен ли он вообще выбирать и принимать нравственные решения, если попросту болен? Тут уж одно из двух: или человек в ответе за свои мысли и действия, или — у него болезнь. В конце концов, у многих психических заболеваний имеются вполне реальные социальные предпосылки.  

Да не стоит перед ним никакой дилеммы, он уже всё решил — вот такой напрашивается ответ. А вот и нет — это пока нам только кажется. Потому что в итоге мы видим, как больной на всю голову человек оказывается перед этим выбором, и способен этот выбор сделать. Как происходит перемена? Этого нам рассказ не откроет. Подсознание, видимо, сработало, и выяснилось, что Малый — никакой не убийца. А может, просветление наступило, так бывает у шизофреников. Нет, увы,  никакой детали, поразившей героя, ни одного намека, способного дать нам понять, что именно всё так изменило в его душе, заставило не просто отказаться от убийства, а еще и спасти…

«Наверное,  и шею себе сломал! «Бэтмен»!..», — подумал Малый.

Ну, вот и делать ничего не надо. Все само собой…

Теперь выскользнуть незаметно, и пусть он себе тут кровью истекает…

И Малый выскользнул из дверей…

Но потом он вдруг присел на корточки, и, замотав в отчаянье головой, мыча, словно немой, ударил себя изо всей силы кулаками по коленям!…

Потом поднялся.

И позвонил в неотложку…»

Вот и всё. Остается порадоваться за героя (то ли он исцелился, то ли совершил правильный нравственный выбор, то ли попросту питал иллюзии, что может убить, а не смог — автор решил нам не объяснять). В любом случае, дальше Малый почему-то действует уже как абсолютно здоровый человек, очень разумно отвечает в милиции, отлично соображая, как лучше преподнести ситуацию. Впрочем, сумасшедшие тоже, бывает, хитрят, но тут уже сумасшествием и не пахнет. Это совсем не тот сейчас человек, который разговаривал с вождем пролетариата, тот бы и в милиции продолжал гнуть своё.

Кстати, зачем здесь появляется племянница? Сообщить о закрытии дела мог кто угодно, хоть тот же следователь, или сам «Бэтмен» — что выглядело бы куда интереснее. «Бэтмен» предстал бы перед героем не условным злодеем, а живым человеком — отличный повод поразмышлять над тем, какое право имел герой лишить его жизни, возможности курить сигарету или почесать в затылке.

Зато есть нагромождение второстепенных персонажей и подробностей, не работающих на замысел, что в таком коротком рассказе очень мешает. И племянница, и бухгалтерша с молодой сотрудницей Алёнкой, и все эти пустые диалоги — всё это затрудняет восприятие, утяжеляет и затягивает повествование, заставляя читателя обрабатывать каждую из этих никуда не ведущих линий.

Ну вот и ключевой момент в рассказе: появление старухи. Кстати, и здесь Малый действует и мыслит как вполне нормальный человек: соображает, что ее стоит дослушать, а потом уже и милостыню подать. Так рассуждать может только человек милосердный, обладающий тактом и интеллектом.

Красивый конец, он меня тронул. Параллель, конечно же, слишком явная, замах слишком большой. Но, с другой стороны, а не каждая ли наша маленькая история должна проходить испытание историей спасения человечества? И разве «мир во зле лежит» — это не о том же, что так мучает Малого? А его спасенная душа — разве не равноценна спасенному миру? Разве не ради него… ну, вы знаете… Есть ли вообще «слишком маленькие истории» с этой точки зрения? История маленького человека — это вполне в традициях лучших классических новелл.

Возможно, столь откровенное навязывание некоего вывода, связывания сюжета с историей самопожертвования Христа здесь и не оправдано. Даже скорее всего не оправдано. «Но зато мир остался» — я бы это тогда уж вложила в уста старухи, чем дала произнести внезапно ставшему мудрым Малому. Но для меня всё равно — это самое красивое место в рассказе, без него рассказ остался бы плоским и невыразительным.

В целом, мне кажется, рассказ всё-таки не дотянул — по исполнению, по внутренней логике, глубине. Но это только мое личное восприятие. У другого читателя оно может быть совершенно иным.