Автор рецензии, судья: Галина Мальцева «Чистилище душевных метаний, или рефлексии интеллигента на остановке»

Групповой этап. 2-й раунд, Группа Н.

Автор рецензии, судья: Галина Мальцева

Автор: Зеро Инкогнито
Название: «И всё такое прочее»

Рассказ «И всё такое прочее» порадовал. Концовка была для меня совершенно неожиданной, и, признаюсь, вызвала вздох облегчения — автор умудрился и напугать, и рассмешить, ну а кроме этого — заставил задуматься и увидеть себя со стороны.

Ну да… вот такие мы и есть. Рефлексирующие грешники на остановках. Повествование ведётся с очевидной самоиронией, из монолога героя можно узнать о нем практически всё — от семейного положения и образования до жизненной философии, при этом информация подается нам исподволь, ненавязчиво, с юморком. Практически вся она содержится в лексике героя — и это замечательный авторский ход.  Особенно хороши эти специфически-интеллигентские термины («сентенции», «индифферентно», «моветон», «диалектически»), перемежающиеся во внутренней речи персонажа с бытовым сленгом и междометиями замерзающего человека — получилось естественно и органично.

Автор великолепный психолог, отлично описаны попытки героя анализировать странную ситуацию, уговаривать себя, взывая к собственной совести, эти переходы от благостных медоточивых «покаяний» к критике окружающего и обратно. При этом довольно жалкие мысленные потуги к исправлению («прокляну любовницу», «поставлю большую свечку») являются, по сути, констатацией, насколько  поверхностны действительные отношения персонажа с Творцом.

Тут уже из самоиронии вырастают элементы сатиры — пожалуй, автор описывает не только героя (или самого себя), но и состояние общества, наше отношение к вере, религии, спутанное, не искреннее даже наедине с собой, показушное для окружающих. Нахватались терминов (схима, обет, епитимия), не понимая, что они значат. Путаем благодать с лживой благостностью, разливающейся по сердцу при виде человека в сутане… Требуем чего-то высшего и святого от священнослужителя, а как только не находим, объявляем себе легкий выход — «Бог не в церкви, он в нашем сердце». В церковь можно не ходить, значит, уже легче. И всё это так ярко, красочно в одной небольшой новелле, что хочется выразить автору мой респект. Проблемы ведь подняты сложные, не для такого жанра, но замечательная неожиданная концовка разрешает их все. Странное дело — но разрешает.

Концовка демонстрирует герою всю шаткость его умопостроений, заставляет вернуться к началу, к чистому листу, отбросив любые внешние факторы. Но герой и здесь уворачивается от истинной правды о себе самом — он переключается на новый объект для внутренней демагогии. И вот уже строятся новые выводы в новых декорациях (театр и культура), появляются новые мыльные пузыри воодушевления при мысли о «чистилище душевных метаний», рассуждения про «творческий поиск, чистоту помыслов, и всё такое прочее…» Но и здесь, как выясняется, совершенства нет. Снова ищи в себе…

Сколько в нас сидит этих газетных оборотов, как привыкли мы к инфляции слов, а вот что на самом деле внутри? Эту задачу решить, конечно, в рамках одной новеллы невозможно. А мне импонирует авторское отношение к своему герою. Оно одновременно и снисходительно-иронично-понимающее, и достаточно злое-самокритичное. Но один факт, что Зеро Инкогнито, а следом за ним и читатель, начинает всё это в себе находить — это уже очень важно. Становится радостно за автора — поставив диагноз, легче излечиться. Лишь бы эти диагнозы не были сродни пафосным само-диагнозам его героя…

Теперь о некоторых недостатках рассказа. Отмечу странную привычку писать о Боге то с большой, то с маленькой буквы (в словах Богово, Божии), но зато с заглавной — слово Вера (зачем-то) и сатана. Это полностью попадает в стилистику героя, но на бумаге быть не должно.

Преткнулась на рассуждениях героя про ботиночки «батюшки»: «берцы» у батюшки на тонкой подошве, или что там у них — по их специфической терминологии? Может кроссовки, или ещё какие штиблеты-тапочки — и всё такое прочее?

Разумеется, батюшковы тапочки мне не видно, ибо ряса до самой земли. Но догадаться нетрудно: кабы на толстой подошве, разве стал бы он, страдалец, так яростно притоптывать?

В итоге сначала читатель представляет батюшку в «берцах» на тонкой подошве (которые, как оговаривается автор, по специфической терминологии могут называться кроссовками или штиблетами-тапочками), и только потом выясняется, что «специфическая! обувь герою не видна. И это на два абзаца текста. А надо ли? По-моему, всё отлично вмещается в одну фразу, примерно такую: «наверное, обувь у батюшки на тонкой подошве (что они там носят, интересно) — стал бы он иначе так притоптывать». Автор завернул оборотец ради оборотца, а читателя это сбивает с толку.

Да и с одеждой что-то непонятное, я так и не разобралась. То герой чувствует жалость к батюшке («устав не велит одеться потеплее»), то описывает толстенную куртку «Адидас», «рукавицы» и «песец» — согласитесь, на жалость уже не тянет.

Вот эта фраза осталась мне тоже недоступной:

«Трагедия в том, что даже слуги божии, призванные аскетически терпеть по уставу, шельмуют!»

Вообще-то, шельмовать кого-либо — это «оглашать мерзавцем, мошенником, обесчестить, поругать». Ну, примерно так, как говорит словарь. Может, имелось в виду, что слуги Божьи дискредитируют церковь и веру? Если бы батюшка на остановке «шельмовал» (ругал, обвинял) — это было бы направлено против кого-либо, например, против героя. Слово подобрано неверно — это сознательно сделано, то есть ошибается герой? Что-то не верится: судя по лексике героя, он не из тех, кто путает понятия; так что, пожалуй, пусть благодарит за это автора.

Ну и… ещё мне показалось, что автор таки перешел некую границу, за которой сатира близка к грубости. Слишком увлекся в описании проделок «лже-батюшки» с собственным телом, кое-что было явно лишним. Мне кажется, у автора тонкий вкус, но его подвело собственное чувство юмора, требующее «ещё, давай ещё!» — вот и переборчик вышел. Даже когда (ну, слава Богу), выясняется, что батюшка — это вовсе и не батюшка, осадочек некоторый остается.

Вот, кстати, еще в одном месте было трудно понять, авторская ли это ошибка, или ошибается герой: рассуждая о панк-молебне, герой сообщает, что его (панк-молебен) «учудили» сами священнослужители. Я тоже, как и герой, убеждена, что поводы для упреков к священнослужителям имеются, но уж панк-молебна они точно не учиняли.

Под конец хочется надеяться, что в своей личной вере автору удалось не выплеснуть ребенка вместе с водой, потому что осталось навязчивое ощущение, что автор… не то чтобы атеист, а с такой же иронией относится и к вещам на самом деле серьезным. А может, не с иронией даже, а с нескончаемыми вопросами — в том числе, что похвально, и к самому себе, но и не только… Тут главное не увлечься, всё на свете не превратить в повод для иронии, находя тем самым самый простой легкий выход из самых сложных и порой не решаемых в пределах одной человеческой жизни вопросов. Простите меня, это вовсе не «мораль»,  это просто интуитивное ощущение, вроде никак и не следующее из текста, и я буду рада ошибиться.

Да, и еще. Спасибо за отличный рассказ. Я ведь тоже… задумалась. И всё такое прочее.