Автор рецензии, судья: Марина Рыбникова О святых и блаженных

1/4 финала, Поединок "B", раунд 1

Автор: Зеро Инкогнито
Произведение: «Самый любимый мужчина»

Автор: Башков Анатолий
Произведение: «Девушка и самолёт»

Случилось страшное. Ещё совсем недавно я читала конкурсные рассказы, вполне себе беззаботно строчила обзоры, а единственное, чего (к слову, беспочвенно) опасалась, — это криков «Давай ещё!», «Хорошо, но мало!» и других в том же духе. В общем, дни мои вопреки капризам погоды складывались в довольно-таки солнечную мозаику. Увы, расслабленная конкурсной благодатью, я даже не подозревала, что судьба готовит настоящее испытание, заключающееся в том, что на пороге четвертьфинала меня подкарауливают те, о ком вообще не представляю как писать, чтобы не навлечь на себя гнев небес. Да-да, это о них, людях, осчастливленных особой, божественной отметиной. Во время конкурсных приключений я без дрожи в коленках устанавливала контакты с любителями подглядывать за чужой жизнью, киллерами, заключенными, господами, страдающими раздвоением личности, крокодилами и даже — страшно выговорить! — с выдающимися психоаналитиками, но как подступиться к святым и блаженным, представляю с большим трудом. Вроде и хочется эдак по-свойски что-нибудь завернуть, охарактеризовать героя со всего жюрейского размаху, а перед глазами сразу образ князя Мышкина встает и в ушах звенит от рогожинского упрека, дескать, как же можно такую овцу обидеть. Ну да ладно, не будем перекладывать груз собственной судейской ответственности на плечи персонажей. Да и, в конце концов, все мы грешны. Опять же не нагрешишь — не покаешься. А покаешься — вроде как и простится. А потому приступим, помолясь.

Автор: Зеро Инкогнито

Название произведения: Самый любимый мужчина

Скрытый в дымке неизвестности автор познакомил меня с девушкой, единственной особенностью которой, поразившей мое читательское воображение, является пусть и косвенная, но всё же принадлежность к миру святых.

«Я смотрю на него, и сердце переполняет нежность. Он идёт ко мне широкой походкой. Скоро ему исполнится сорок пять, но никто не даст ему больше тридцати. Стройный, поджарый, мускулистый. Одет, как всегда, просто, но безупречно. Узкие чёрные джинсы, начищенные до блеска летние туфли, светлая рубашка с коротким рукавом. У него обаятельная улыбка и приветливый взгляд карих глаз. Утреннее солнце сияет в его тёмных, как у меня, волосах».

Это о нем, самом любимом мужчине. И всё мне нравится в этом отрывке, и со всем готова я согласиться, вот только один момент так и хочется подкорректировать: это не солнце сияет в волосах. Это нимб венчает темную шевелюру. Но как нет пророка в своем отечестве, так и у дочери закономерно не получилось идентифицировать признак святости над отцовской головой. Почему вдруг святости? Да потому что мало того что хорош, как бог, так ещё и обладает такими качествами, что впору этого представителя мужского племени заносить то ли в Красную книгу, то ли в святцы. Итак, перечень подтверждающих фактов:

«Он забирает у меня чемодан и зонт и складывает их на заднем сидении. Потом открывает дверцу автомобиля, помогает мне сесть и плавно выезжает на трассу».

«— Прелестно выглядишь. Новое платье. Я раньше его не видел. И шляпка тебе к лицу.

Я слушаю его и улыбаюсь. Как же я по нему соскучилась. По его неторопливому, бархатному голосу. По его таким милым комплиментам».

«Пока я принимаю освежающий душ после дороги, отец успевает сам ополоснуться и приготовить лёгкий обед.

— Курица с фасолью у тебя восхитительная, — собирая с тарелки подлив кусочком свежего хлеба, мычу я. — Язык проглотишь.

Тем временем, отец достаёт из духовки мою любимую шарлотку. Такую, как я люблю: с большим количеством яблок и золотистой корочкой».

«Представив себе эту картинку, я звонко смеюсь.

— Колокольчик мой, — отец нежно гладит меня по голове».

«Мне исполнилось три месяца, когда мама нас бросила. Он был хорошим пилотом, одним из лучших, мог устроиться в Allegiant Air и летать в Нью-Йорк, Вашингтон, Лондон, Париж, но устроился работать в маленькую авиакомпанию нашего городка, чтобы каждый день быть дома. Сколько я его помню, он всегда рядом. Он радовался вместе со мной моим достижениям и моим победам и утешал меня, когда я плакала от боли или разочарования. Он видел мои первые шаги и мои первые оценки. Он умилялся моему первому стихотворению…. Он предоставлял мне полную свободу выбора и в то же время помогал и поддерживал меня во всём».

В общем, уже достаточно, чтобы понять: перед нами настоящий святой. Таких отцов не бывает. И мужчин, пожалуй, тоже. Тут тебе и автомобильная дверца, распахнутая перед дочерью, и курица с шарлоткой, и посуда, которую после обеда моет, разумеется, не взрослая дочь, и всё это еще и основательно заполировано комплиментами. Более того, наш супермен с солнцем-нимбом, цитирующий Мольера, является к тому же первоклассным пилотом, и данная подробность то ли усиливает, то ли подчеркивает связь отца героини по имени Марина с небом. Но и это ещё, как оказалось, не полный перечень доказательств святости. Летим далее. Впереди нас ждет история появления на свет девочки со странным (это не моя версия, а героини) именем.

Итак, отец Марины решил подвезти в ливень девушку, у которой не было ни одежды по погоде, ни денег в кармане, ни родственников или знакомых в городе. В общем, ситуация патовая — для обычного мужчины. Но не для святого. Наш герой приглашает несчастную к себе, и…

«— Я постелил ей в гостиной. Ночью она сама ко мне пришла, холодная, как ледышка. Прижалась всем телом. Ну, я же не железный. Тем более что на ней совсем ничего не было».

Вот и правильно. Только так и надо рассказывать любимому ребенку, как он появился на свет. Никаких придумок, будто дочь — дитя любви, никакой романтической шелухи. Эдакая святая, прости господи, простота. Мать, мол, твоя пришла без одежек, к тому же была как ледышка, ну я и давай её… отогревать.

Читаем, то есть удивляемся божественному провидению, далее.

«Утром ушёл. Думал, что вечером её не застану. Вернулся, а она меня встречает в моей старой футболке. Всё постирано и висит на заднем дворе. В доме прибрано, занавески какие-то весёленькие на окнах. А из кухни такие ароматы, что у меня слюнки потекли, и желудок в трубочку свернулся. Неделю я ей по-прежнему стелил в гостиной, но она всё равно ко мне под бочок перебиралась. Через неделю — предложил пожениться. Негоже так. Спим вместе. Дитё может быть. Она сразу же согласилась. Съездили в город, купили кольца и тут же расписались. Так и жили: я — работал, она по дому хлопотала. Через девять месяцев ты родилась».

Нет, то, что я процитировала, это не фантастика, это реалии из жития святых. Правильно, чего уж там: раз подобрал, значит, надо отогревать. Раз спим вместе, следовательно, дитё может быть. Поэтому съездили в город, купили кольца и расписались. Я представляю, что творилось бы в этом мире, если бы все действовали в соответствии с этой нехитрой логической цепочкой. Это ж просто… рай на Земле был бы, не иначе. Если не для некоторых женщин-сумасбродок, то для подавляющего числа представителей вида «хомо сапиенс» точно. Но — увы! — со святыми у нас туговато.

Затем я вместе с героиней узнаю, что отогретая и окольцованная женщина (она же мать Марины) исчезла в неизвестном направлении, бросив своего безупречного мужа и крохотного ребенка.

«— Когда она сбежала, ты кинулся её искать?

— Нет. Она ушла утром и не вернулась. Она часто уходила так, но к вечеру всегда возвращалась. На мои вопросы отвечала, что ей нужно побыть одной. Наверное, проверяла, смогу ли я справиться с тобой один. Да и бдительность мою усыпляла. Я же почуял неладное только на следующее утро. А запаниковал лишь к вечеру воскресенья».

Интересно, а сколько времени прошло между днем ухода и воскресеньем, чтобы примерный муж (к тому же знающий, что мать Марины к вечеру всегда возвращается) начал переживать об исчезновении жены? Это я так, к слову. Ничуть не возмущаясь. Всё же мироощущение и жизневосприятие святых — для меня терра инкогнита (не путать с псевдонимом автора!).

Ну а это меня и вовсе добило… мгм… восхитило.

«— Ты любил её?

— Не знаю. Мне нравилось, что она хозяйственная, дома чисто всегда, да и как женщина она меня устраивала. Мне было с ней просто и легко».

Либо для святых любая женщина хороша, была бы хозяйственной, чистоплотной и… в общем… ну чтобы отогревать всякий раз было приятно, либо автор решил следовать заявленному литературоведом Борисом Эйхенбаумом требованию к новелле, заключающемуся в отсутствии психологизма, а потому пренебрег описанием индивидуальных особенностей личности матери героини. А вообще-то странно от отца, пусть и с нимбом над головой, слышать адресованное дочери откровение, что её мать в постели была ничего, равно как и то, что он, мужчина, испытывал непонятно какие чувства к женщине, которую взял в жены отнюдь не под дулом пистолета. Получается, то, что девушка обязана слышать отцовские комплименты и удобно садиться в автомобиль, человек осознает, а вот то, что его дочь проинформирована по сути о взаимном равнодушии и нелюбви зачавших её людей, пилота совсем не волнует. Вот уж действительно святая простота.

Но вернемся к Марине. По большому счету, ей и катастрофически не повезло в этой жизни (мать бросила), и сказочно подфартило (отец-то достался потрясающий). А потому и вывод девушки закономерен: «…я уже сто раз тебе говорила, что мой избранник будет точь-в-точь похож на тебя». Это она отцу, разумеется. А того закономерно «распирает от гордости», хотя повод для грусти налицо. По крайней мере, мне дальнейшая судьба моей тезки казалась ой какой незавидной: одинокой, отравленной сладкими иллюзиями о возможности встречи с ещё одним таким же нимбоносцем. Но отец не зря радовался умозаключению своей дочери. Он знал, что в мире греховных страстей и низменных желаний отнюдь не уникален в своей телесной красоте и душевной неотразимости. И где-то неподалеку топчет копытами землю конь под седоком с торсом Аполлона и отягощенной воспоминаниями о совместно проведенных с Мариной детских-отроческих годах памятью. Кстати, это дополнительный плюс автору, так как Б. Эйхенбаум отмечает как одну из черт новеллы ещё и неожиданную развязку, а в данном случае неожиданность предстает во всей красе, по крайней мере, для меня. Приехавшая к отцу героиня приходит в гости к соседям Томпсонам, чья семья стала для неё по сути второй родной, встречает их старшего сына, в которого была влюблена, и вот итог этой первой после долгой разлуки встречи:

«Он удивлённо выгнул правую бровь, легко перемахнул через забор, притянул меня к себе за талию, посмотрел в глаза, наклонился и поцеловал по-взрослому. Поцелуй оказался таким сладостным, что я забыла дышать, и когда Арчи от меня оторвался, долго не могла прийти в себя, нежась в его тёплых и таких желанных объятьях. Он прижал меня к своей груди, пахнущей конским потом, кожей, табаком и чем-то ещё неуловимо мужским и тихо произнёс:

— Выходи за меня.

— Сумасшедший, — прошептала я, безуспешно пытаясь освободиться из кольца его рук. — Мне ещё четыре года учиться.

— Я не смогу так долго ждать. Я и так пять лет ждал, когда ты вырастешь».

В общем, не эпизод, а мечта девочек-подростков. Увидел, вспомнил (да и не забывал), признался и тут же позвал в загс. Итак, героиня нашла-таки себе жениха, ничуть не уступающего обожаемому отцу. Кстати, я уверена, что Арчи ещё переплюнет Марининого родителя. Уже одно то, как молодой человек сделал предложение, это подтверждает: пилот пока-то раскочегарился, чтобы окольцеваться, пока-то логические цепочки с потенциальной возможностью зачать ребенка выстроил, а здесь — бац! — к черту учебу, бегом узаконивать отношения.

Ну и хэппи-энд.

«На свадьбе отец наконец-то познакомил меня с Шерил Стрип. Милая, обаятельная женщина мне очень понравилась. От неё веяло домашним теплом, спокойствием и нежной, безграничной любовью к моему отцу».

Похоже, пилот остался верен себе: опять никакого баловства с психологизмом. Домашнее тепло и спокойствие — наше всё, а уж любовь (да и то по отношению к нему, а не его по отношению к Шерил Стрип) как-нибудь на третьем месте.

Подытоживаю. Если бы меня предупредили, что это история о жизни моих среднестатистических современников, с оценкой было бы очень плохо, ибо почва для читательских сомнений и даже недоверия вполне благодатная, да и воспринимать всерьез сладкие до приторности девические псевдоромантические фантазии не получается. Но поскольку я понимаю, что читала рассказ из серии «Жизнь замечательных людей», то посягнуть на святое, конечно, не могу и с чистой совестью ставлю пятьдесят пять баллов, к чему, собственно, располагает ещё и легкий авторский слог.

Автор: Башков Анатолий
Название произведения: Девушка и самолёт

Прежде чем описывать свои впечатления от данного конкурсного рассказа, сразу попрошу прощения у его автора, потому что главное чувство (не лукавлю!), которое будет сопровождать все мое словотворчество, — чувство глубокой вины по отношению к главному герою. Ведь он, судя по тому, что я о нем узнала, человек действительно славный, тонкий, доброжелательный. Правда… как бы это помягче… своеобразный, а потому, боюсь, могу затронуть авторские чувства желанием как-то увязать мироощущение героя с грубой реальностью. Ну да не будем тянуть резину и приступим к тому, что автор представил на прочтение в качестве новеллы.

Вернувшись из глухоманистой командировки, рассказчик, новеллист, миниатюрист, эссеист, публицист, блогер и — свят-свят! — литератор по имени Сергей решает принять участие в конкурсе новелл. Начало меня заинтриговало, поскольку я ошибочно принялась предвкушать неожиданные сюжетные повороты, тесно переплетаемые с окружающим героя Анатолия Башкова бытом. Но чем больше я углублялась в повествование, тем сильнее крепла моя убежденность в том, что герой скоро избавит меня от околосюжетных иллюзий и вообще он не так-то прост, как показалось поначалу. Потому что необычен. Очень необычен. А поэтому иначе как блаженным… не то чтобы назвать, нет — представить этого человека не могу. Более того, не могу назвать новеллой и то, что автор подобрал в качестве антуража для самореализации Сергея.

Если рассматривать в качестве основных особенностей новеллы согласно теории вышеупомянутого литературоведа Б. Эйхенбаума краткость и острый сюжет, то «Девушку и самолет» упаковали явно в иную жанровую обертку. Подробности описания того, как готовился наш герой к созданию конкурсного рассказа, вызвали у меня стойкое ощущение того, что читаю некий отчет, хотя и оформленный как художественное произведение. Я так и вижу этого мужчину средних лет в слегка растянутой домашней футболке и таких же уютных трениках, с потрясающе добрыми глазами и выражением тихого блаженства на лице, немного заросшем командировочной щетиной. Вот он сидит перед компьютером, слегка чудаковатый на вид, при этом пытающийся сосредоточиться на задании, но отчаянно сползающий в болото греющих душу воспоминаний. Тут тебе и сочинения на одни пятерки, и многотомный труд под названием «Дневник с восьмого по десятый», две книги которого так и валяются на антресолях, и первая же победа в блоге, и рассуждения об изобразительном искусстве. Кстати, последние особенно удались.

«Все глубокомысленные и витиеватые речи искусствоведов и эстетствующей публики он сразу отметал напрочь. Ему как-то было наплевать, что думал, чувствовал и видел художник, малюя какую-нибудь кривую вазу или рожу».

Правильно, блаженные, как люди, более всего ценящие во всем чистоту, простоту и вообще именующие то, что замечают, в духе «что вижу, то пою», а потому называющие вещи своими именами, так и обозначают намалеванное очередным воспеваемым эстетствующей публикой рисовальщиком — «кривая ваза» (если ваза нарисована криво) и «рожа» (если это не вполне эстетичное лицо). А что, против истины не попрешь, и не будем завидовать Сергею в его умении резать правду, тем более не вздумаем возмущаться этому, а лишь восхитимся блаженной непосредственностью и эстетической незамутненностью.

Далее наш писательствующий герой пытается разобраться, кто же такой Херигрин Петкоут, радуется тому, что тот англичанин, после чего целый многострочный абзац клянет американцев с их враждебной всему просвещенному человечеству культурой. Затем знаков эдак с тысячу тратит на воспоминания о поездках и размышления о том, как же это здорово – путешествовать.

В общем, чем ближе я подбиралась к концу, тем сильнее понимала уехавшую к подруге на дачу (причем зимой) жену Сергея (явно святую, ибо иная женщина с блаженным ужиться была бы просто не в состоянии). Поначалу, правда, я слегка удивилась тому, что находившаяся какое-то время в разлуке с любимым человеком женщина поспешила тут же передислоцироваться подальше от домашнего очага, но потом мне стало понятно, что даже святые иногда не в силах проявлять свое ангельское терпение. Уж если я, которую всего лишь информируют о том, как создавался рассказ, успела слегка напрячься от необходимости терпеливо выслушивать все не относящиеся к делу подробности, то каково жене изо дня в день практиковаться в качестве домашнего то ли психолога, то ли философа. Кстати, у нашего Сергея не только жена святая. То же самое можно сказать и о его сыне. Всё-таки не каждый живущий отдельно от родителей выросший ребенок, к тому же мужского пола, придет в родительскую квартиру погреметь кастрюлями, дабы приготовить плохо приспособленному к быту отцу ужин.

И я уже, честно говоря, даже заскучала от необходимости неотрывно находиться рядом с этим своеобразным, хотя и очень добрым, каким-то по-особому просветленным и кажущимся большим ребенком человеком, как в наше невинное уединение неожиданно вмешался автор и выдал о Сергее такое, что я немедленно взбодрилась.

«Особенностью стиля работы автора являлось то, что сюжет сначала рождался в голове».

И хотя передо мной принялась угрожающе топорщиться борода Рогожина, я всё же скажу то, что не в силах скрыть от Анатолия Башкова: так подставлять своего героя, если его по-настоящему любишь, нельзя. В конце концов, хоть он и напоминает неуловимо князя Мышкина, но всё же Сергей — блаженный, а не идиот.

Или на что рассчитывал автор? Что читатель удивится, дескать, как это в голове? Ну да, всем же известно, что сюжеты на самом-то деле растут на полях, колосясь, словно пшеница. Не случайно же Толстой так уважал сельхозработы. Как выйдет, бывало, на поле, как взмахнет косой – и ну укладывать сюжеты направо-налево. Глядишь, на очередной том и накосил.

Пожалуй, закругляюсь, ибо понесет меня в такую даль светлую, что, боюсь, заслужу в итоге кару небесную.

Итак, в финале нашего героя накрывает вдохновение, и пазлы, то есть конкурсные рассказы, удаются, а я ставлю «Девушке и самолету» сорок пять баллов. Почему не меньше? Потому что с неожиданностью развязки (ещё одним признаком новеллы) у автора получилось неплохо: судя по предшествовавшему многословию, вероятность того, что Сергей справится с конкурсным заданием, казалась мне минимальной.

На сем завершаю обзор и желаю авторам творческих успехов.