Автор рецензии, судья: Марина Рыбникова Проливая крокодиловы слезы над лишним дефисом

1/16 финала, группа G, раунд 3

Автор: Киселев Александр
Произведение: «Сказка для большой девочки»

Автор: Байрачный Александр
Произведение: «По-совместительству»

Сказка для большой девочки

Когда первого апреля я приступила к ознакомлению с очередными конкурсными работами, то решила, что мой вечер непременно должен пройти под знаком улыбки, ибо дата обязывала, а потому прежде всего выбрала для чтения рассказ с просто восхитительным названием – многообещающим, добрым, внушающим надежду на пресловутую «сбычу мечт» и непременно светлый финал. Однако художественный мир Александра Киселева оказался не так-то прост, скорее, даже сложен, а ещё быстрее скорого – запутан, а потому правильнее было бы определить эффект, производимый его рассказом, как «смех и слезы». И если смех имеет вполне себе разнообразную палитру, то слезы маркированы определением «крокодиловы». Но обо всем по порядку.

Итак, начинаем. Осторожно, кавычки открываются…

«Да, я благодарна тебе… Ты реально изменил мою жизнь. Я никогда не буду прежней. А теперь я должна уйти из твоей жизни».

Сначала я подумала, что героиня (а кто же ещё, если в заголовке заявлена большая девочка?) читает бульварный роман. Знаете, такую наскоро купленную художественную поделку (или подделку?). Просто количество штампов на эти четыре предложения составило… все четыре предложения. Не начало, а сплошной штамп. Ну, думаю, ладно, роман так роман. Любовный так любовный. Бульварный так бульварный. Видимо, для пока неизвестной читателю большой девочки подходит именно такая сказка. Не беда, все люди разные.

Однако тут же меня ожидало новое открытие: этот якобы любовный роман внезапно мутировал в настоящую фантастическую драму. О чем я? А вот об этом:

« …она говорила, повернувшись к нему своей стройной спиной, и внутренним взором глаз видела его всегда мужественное, но в текущий момент растерянное черноволосое лицо.

«Куда?» — спросил он, страстно пожирая всеми глазами ее стройную шею».

Главные герои явно не люди, решила я. А если и люди, то с весьма странной физиологией. Доказательств тому было целых три. Во-первых, внутренним взором глаз никто из обычных людей видеть не может. Взор глаз бывает только внешним, а внутренними являются наши представления о ком-либо (о чем-либо), всплывающие в мозгу в виде картинок, но к функционированию глазных яблок это в данном случае не имеет никакого отношения. Глаза же романной героини умудрялись смотреть даже изнутри, и черепная коробка со всем её содержимым, а также кожа и волосы на голове вовсе не служили для этого внутреннего взора препятствием. Что тут скажешь, круто. Не удивлюсь, если героиня обладала ещё и внутренним голосом рта вкупе с внутренним слухом ушей. С героем всё ещё страшнее, в смысле интереснее, поскольку являться обладателем черноволосого лица и «всех» глаз может только весьма неординарное существо. Кстати, а черноволосое – это как? Черноволосый мужчина – это понятно: волосы на голове черного цвета. А если представить, какими могут быть черноволосые руки, ноги и провести аналогию с лицом, то никого, кроме как йети, представить почему-то не получается. Да не простого йети, а многоглазого, так как про человекоподобное существо с привычным количеством глаз вряд ли кто-нибудь подумает сказать: «…пожирая всеми глазами». А тут вполне себе вырисовалась ситуация, когда безвестный романный герой неожиданно распахнул все свои пятнадцать пар и ну пожирать.

Правда я попыталась-таки сделать робкую попытку усомниться в своих предположениях относительно видовой принадлежности героя и героини, но последующий текст окончательно убедил меня в правильности моих умозаключений.

«— Куда? Домой, к маме, в мой провинциальный городок. Сказка мегаполиса кончилась. Вернусь в детский садик. Буду учить детей говорить трудные буквы и крепко любить свою родину… Может быть, они будут похожи на тебя.

— А я?

— А ты должен забыть меня. И вернуться домой, в семью, к жене, к детям… Может быть, они будут похожи на меня…»

Вот если бы герои были вполне себе среднестатистическими гражданами, то можно было бы немного удивиться странным женским суждениям относительно разлучницы-жены и детей – как мужчины, так и других, в детском саду, и не только удивиться, но даже восхититься по-настоящему высокими (без иронии) завершающимися отношениями, и я чуть было именно это и не сделала, но, быстренько проанализировав ситуацию, поняла, что всё не так просто, как кажется.

Начнем с последней реплики диалога:

«— А ты должен забыть меня. И вернуться домой, в семью, к жене, к детям… Может быть, они будут похожи на меня…»

Ну правильно, согласилась я, пусть уж лучше жена и дети будут похожи на незадачливую любовницу, чем иметь облик йети. А что, со стороны оставленной женщины это весьма высокогуманно.

С первой же репликой поначалу вышла небольшая заминка:

«— Куда? Домой, к маме, в мой провинциальный городок. Сказка мегаполиса кончилась. Вернусь в детский садик. Буду учить детей говорить трудные буквы и крепко любить свою родину… Может быть, они будут похожи на тебя».

Но потом я догадалась, что наша героиня, несмотря на испытываемую горечь расставания, не смогла себе отказать в удовольствии поюморить, пусть и весьма своеобразно. Видимо, в тот момент она живо представила (точнее увидела, причем, разумеется, внутренним взором глаз), как будет приходить в детсад, наблюдать несмышленые черноволосые лица со всеми глазами, учить малышей до заикания говорить трудные буквы (а это, кстати, как? Вот звуки другое дело, но буквы… Впрочем, в данном фантастическом мирке, очевидно, было возможно и не такое), а после приходить домой или в гости и вместо привычного «ох уж эти дети» томно тянуть ту же фразу, только заменив последнее слово на «йети». А что, эффектно.

Читаем дальше.

«— Нет, но… Ты знаешь, как жесток мир большого бизнеса. Там выживают только одинокие волки. В нем нет места любви. Но, встретив тебя, я пересмотрел свою жизненную позицию и понял, что волками бывают только козлы. Словом, я обманул тебя. У меня нет семьи. И жены нет. То есть не было… Если… Если…»

Волками бывают только козлы? Эдакие козлы в волчьих шкурах, мстящие за растерзанных в библейские времена волками овец? Ммм…. Сомнительно, хотя звучит интересно. Забавная игр слов. Вот только как-то до обидного упрощенно и даже односторонне (в смысле плоско) это высказывание характеризует привычный мне мир. Волками бывают не только козлы, но и те, кого воспитывали как волчат, кто по природе своей – волк. Ну да не будем требовать от йети слишком многого. Тем более что в данной реплике диалога есть кое-что, требующее большего внимания, чем представители фауны.

«…У меня нет семьи. И жены нет. То есть не было… Если… Если…»

Итак, жены нет и не было, если…

«— Если что? — прошептала она губами».

Героиню понимаю. Тут зашепчешь, причем исключительно губами (интересно, а чем героиня ещё умела шептать?), если ты, логопед, то есть человек, скорее всего прекрасно представляющий, что такое русская грамматика, услышишь фразу «то есть не было… если». Ей, несчастной влюбленной, и в голову не пришло слегка подкорректировать высказывание до варианта: «То есть не было… И не будет… Если… Если…»

Но и я додумалась до этого лишь после того, как прочитала следующее за шепотом губами мужское откровение:

«— Если ты не согласишься стать моей женой. Я люблю тебя».

А дальше случился казус.

«— Ты? Меня? Любишь?! И мы будем жить чмоки-чмоки и счастливо? И умрем в один день?

— Конкретно умрем, зайка моя!

И его руки обо… обеими ладонями скользнули на ее тонкую талию, и грудь ее затрепетала… И водитель его «Порше» нажал на клаксон, и зазвучала музыка любви! Но что это? Его руки, всегда теплые и ласковые, вдруг стали грубы и холодны. Она вскрикнула от страшной догадки, озарившей ее красивую голову…»

Думаю, что к тому моменту до создателя фантастической драмы неожиданно дошло, что он натворил: выдавать логопеда-человека замуж за йети – это уже не фантастика, а хоррор. Недаром автор, довольно-таки неплохо оперировавший морфологическими формами, неожиданно заспотыкался и вместо «обеими ладонями» едва не выдал «обоими». И так он перепугался, что и от героини данный испуг не укрылся, и она вскрикнула от страшной догадки (от видения внутреннего взора глаз, продемонстрировавшего ей картину будущего замужества). Правда, последующая жизнь наших героев осталась для меня тайной, поскольку кавычки внезапно захлопнулись, после чего последовало неожиданное:

«…И проснулась».

Именно неожиданное, и никак иначе, ибо я совершенно не могу увязать закавыченный текст с этим самым «И проснулась». Нет, я могла бы, конечно, предположить, что речь шла о сне, а йети и его будущая жена просто приснились героине, но данное предположение опять-таки не укладывается в рамки российской грамматики, поскольку последняя однозначно объясняет причину использования кавычек в начале и в конце текста как необходимость цитирования либо как оформление прямой речи. Только так, и никак иначе. А поскольку к прямой речи данный внушительный кусок текста, разумеется, быть отнесен не может, остается только цитирование, и я окончательно убеждаюсь, что наша героиня не видела сон, а читала-таки роман, причем именно во сне, и, скорее всего, об особе, подобной себе, так как тоже обладала внутренним взором, очевидно, никогда не спящих глаз. Вот так она и спала, и в то же время читала (объяснить физиологию данного процесса до конца всё же не могу, но думаю, что это и не стоит пытаться делать, а нужно исключительно принять как парадоксальный факт), и уже к моменту её пробуждения я совершенно перестала чему-либо удивляться, а потому и появление крокодила восприняла как должное. Впрочем, о крокодиле позже. Сначала – о героине, ибо она тоже заслуживает отдельного внимания, хотя и куда меньшего, чем, судя по количеству израсходованных на неё знаков, посчитал Александр Киселев.

«Велика дубина, да…» – вот именно в таком духе очень хочется охарактеризовать по-настоящему несчастную дылду Таню. Кстати, то, что спряталось в многоточии, – это не камень в огород большой девочки, а согласие с констатацией самой же героини: «Не хочется вспоминать, как простояла у стены все школьные вечера. Как надевала туфли с каблуком только дома. И на факультет поступила, чтоб поменьше парней. Дура».

Нет, она несчастна не потому, что дылда, а потому что совершенно не знает, чего хочет.

«Крокодил был вторым препятствием к замужеству. Таня живо представляла себе эту сцену: молодой человек с цветами и коробкой приходит к ней в гости, в гостиной его встречает крокодил — и возможный, он же потенциальный, в ужасе выскакивает в окно, как Подколесин. В этом месте Таня начинала давиться от смеха, поскольку жила на одиннадцатом этаже».

Наверное, это и правда очень смешно – мысленно отправлять возможного, его же потенциального, на тот свет, точнее на белый свет, то есть на улицу, вместо того чтобы спуститься туда же с крокодилом и, сопровождая его до места назначения, отвести туда, где его будут содержать в тепле и сытости. Думаю, от такого крокодила вряд ли кто-нибудь, не боящийся рептилий и возможного одиночества, отказался бы. Тем более что сама Таня, судя по тому, что я о ней узнала, не особенно и любила эту экзотическую животину, либо Александр не особенно вникал в то, что у него не герой, а героиня, а потому упустил очень важную деталь. О чем я? У крокодила нет имени. А это нонсенс. Александр, если Вы читаете мой обзор, я очень рада, ибо Вы кое-что узнаете не только о своем рассказе, но и о женщинах. Одинокая женщина, чье счастье составляет исключительно присутствие некоей обласканной её заботой души, никогда не додумается оставить своего питомца без прозвища. Это может допустить мужчина, но никак не женщина, тем более – подчеркиваю – одинокая. А раз крокодил не получил имени, предполагаю, что отношение к нему у Тани… почти такое же, как к потенциальному жениху, – отстраненно-равнодушное. Ну да и хватит о героине, поскольку настоящую симпатию я испытала только к… нет, я сейчас не о Золотой Рыбке, хотя она вполне себе душка (а потому крайне неприятно резануло характеризующее её определение «лохиня». Всё же это сказка, пусть и о большой (18+) девочке. А то слово торчит кнопкой шилом вверх и невольно цепляет взгляд как нечто инородное). Я о нем – чудесном холоднокровном парне с горячим сердцем.

Александр, если Вы сейчас со мной, то открою Вам маленький секрет, почему я размахнулась на такой масштабный обзор вместо того, чтобы в нескольких предложениях мотивировать свою оценку и продвигаться далее по конкурсному пространству: мне ужасно больно за Вашего героя. По большому счету, он, как ни странно, единственный настоящий человек в Вашем произведении. И настолько он чуден, настолько добр и бескорыстен – до полного самоотречения, что, конечно же, не рискнул даже прикусить от обиды Ваши набиравшие текст пальцы. Поэтому кусаться за крокодила приходится – увы! – мне. А то, что ему было плохо, говорить нечего, только почему-то ни Вы, ни Ваша Таня этого не поняли.

«Когда Таня уходила, крокодил мыл посуду, застилал кровать и делал обход квартиры на предмет проверки состояния обоев. Его единственной слабостью, граничащей с легким психозом, была поклейка обоев».

Александр, это не слабость, граничащая с легким психозом, это и есть психоз в его чистом виде. И немудрено, что крокодил доведен до такого состояния: имени не дали, адресуют ему то «Да ну тебя», то «Я тебя убью», нормально не кормят и даже внешность описать не удосужились. Сиди, читатель, фантазируй. А ведь если бы вместо крокодила был, допустим, кот, то, уверена, Вы бы и степень его пушистости обрисовали, и цвет глаз, и длину усов. Котам почему-то в этом смысле везет, а крокодилам, получается, нет. Впрочем, кое-что я могу за Вас исправить прямо сейчас. Например, дам Вашему герою имя. Он будет… Крокодил. Да вот так, единственный настоящий человек по имени Крокодил. Ходить он станет на задних лапах, потому что иначе обои клеить будет невозможно, и опираться при этом на длинный хвост. Правда, клеить он станет уже не по причине психоза, а исключительно из любви к искусству. Его пасть окажется вечно приоткрытой, но не из-за постоянного насморка, спровоцированного российским климатом, а из-за улыбки: ежедневно погружаясь в вынужденное одиночество, он станет думать о своей ненаглядной Тане и невольно улыбаться, предвкушая встречу. Такой вот милый парень Крокодил с улыбчивой физиономией приятного болотного цвета. Вот, вроде бы получили представление, вполне достойное одного из центральных (если не единственного центрального, если рассматривать его задействованность в сюжете) персонажей. Впрочем, о чем я? Ведь его с нами больше нет.

Наш Крокодил превратился в облако, пожертвовав собой ради неизвестно как относящейся к нему женщины, а мне стало понятно, в чем же на самом деле состоит природа крокодиловых слез.

Нет-нет, я сейчас не о всеобщем заблуждении, будто бы крокодилы плачут только во время употребления пойманной жертвы в пищу. Оказывается, слезы крокодилов – это не что иное, как дождинки, орошающие наши легкомысленные головы. Дождинки, проливающиеся из плывущих по небу облаков, бывших когда-то потрясающими рептилиями. И ведь наверняка и плачут оказавшиеся на небесах крокодилы не от горя, а исключительно от радости за своих любимых людей, наконец-то ставших счастливыми. В общем, сумасшедшая преданность.

Ну и наконец, финал. И не абы какой, а сродни крокодильей преданности.

Рано утром обретшая-таки потенциального жениха Таня выходит на лоджию, видит клубничное облако – и с какого-то перепугу принимается внутренним взором глаз опять-таки читать заявленный в начале рассказа роман:

«И его руки обо… обеими ладонями скользнули на ее тонкую талию, и грудь ее затрепетала… Но что это?»

Вот и я хотела бы поинтересоваться у Александра относительно его произведения: «Но что это?» В общем, не знаю, что за «Сказку для большой девочки» я прочитала, но по завершении данного процесса у меня возникло подозрение, что Крокодил погиб-таки напрасно. Не стоит Таня подобной жертвы.

И напоследок. Если бы Вы, Александр, правильно расставили в тексте акценты на том, что действительно важно, а что – второстепенно, если бы осторожнее отнеслись к экспериментам над языком, если бы не пренебрегли вниманием по отношению к персонажу, без которого рассказ не рассказ (а это невнимание, даже некоторое пренебрежение, бросается в глаза), и, наконец, если бы весь рассказ был выдержан в духе нижеследующих текстовых кусков, цены бы произведению не было. Это была бы просто замечательная история. А теперь процитирую те самые нижеследующие куски. Итак, кавычки закономерно открываются…

«Первым препятствием был рост. Возможно, если бы в детстве Таня поддалась на уговоры заняться баскетболом, судьба ее сложилась иначе. Но тогда ей казалось, что заниматься баскетболом — значит признать и выставить напоказ свое уродство. В результате сейчас она была на голову-полторы выше среднестатистического мужчины, а баскетбольные боги и богини обитали в другом мире — мире глянца и золотого блеска. И этот мир был закрыт для нее навсегда. А здесь… И вспомнить нечего. Или не хочется вспоминать. Не хочется вспоминать вечную школьную шутку, как в тетради зачеркивали ее фамилию и надписывали «Пизанской». Или «Эйфелевой». Не хочется вспоминать, как простояла у стены все школьные вечера. Как надевала туфли с каблуком только дома. И на факультет поступила, чтоб поменьше парней. Дура.

Подводим черту под тем, что было. А впереди, по всему, была шаль. Плотная шерстяная шаль угрюмого асфальтового или суглинистого цвета. Шаль не вела активных боевых действий. Она ждала. Жертва сама придет к ней, когда будет готова. А симптомы готовности к капитуляции известны: восковая кожа вокруг глаз, телесериалы, острый приступ любви к племянникам, вечерний коньячок — и вот ты уже в объятиях шали.

Таня еще барахталась. Она пыталась читать, писать что-то умное в сетях, научилась водить машину и купила недорогой внедорожник. Во-первых, он избавлял ее от общественного транспорта, где ее не только осматривали, но и комментировали («Мама, а эта тетя много каши ела?»). Во-вторых, она вывозила крокодила на реку. Ехать приходилось далеко, в укромное бесчеловечное место. Зимой крокодил моржевал в полынье, а летом плавал и нырял сколько хотел, пока Таня сидела с удочкой».

«Опять Таня прошла мимо своего счастья. Она не была его кузнецом. А была она из тех, кто сидит на берегу, не обязательно с удочкой, и ждет, когда волна вынесет на берег ее одиночества бутылку с судьбоносным содержанием. Блин, фигуристо сказано».

«Не включая свет, Таня сбросила туфли, прошла в комнату и легла на диван лицом вниз. Она лежала долго. Будто мертвая. Но крокодил знал, что когда умирают, то всплывают брюхом кверху. Уже на рассвете Таня наконец повернулась и тихо заснула. Крокодил тихонько отполз от дивана, тихонько прошел по комнатам, поглядывая на любовно поклеенные обои, вышел в прихожую, постоял над ее туфлями, неслышно открыл дверь и вышел на лестничную площадку. Дверь закрылась, и Таня не услышала.

Если бы в этот час кто-нибудь проснулся и вышел на улицу, он бы увидел, как крокодил неторопливо идет по пустым улицам к реке.

Золотую рыбку он нашел быстро. Она лечила раненую губу настойкой на болотной тине, принимая ее внутрь, так как наружное применение в водной среде было неэффективным».
Печально, конечно, но только сорок баллов. А Крокодила жалко…

По-совместительству

Едва я увидела название рассказа, мне стало грустно. Очень грустно, ибо автоматически проснулось дурное предчувствие, заранее предупреждавшее меня о качестве произведения. Допускать ошибку уже в заголовке – то же самое, что упаковывать свежий хлеб в грязную бумагу: есть содержимое после этого не захочется. Но жюрейский долг есть долг, а потому пробовать на вкус изготовленное автором блюдо с этикеткой «По-совместительству», на которой неизвестно откуда взялся дефис между двумя отдельными словами, всё-таки пришлось. И, что парадоксально, если эффект, произведенный рассказом-конкурентом, я обозначила как «смех и слезы», то «По-совместительству» удивило меня «слезами и смехом». Да-да, смех, как ни странно, тоже имеет отношение к этому отнюдь не веселому произведению, и это я обязательно поясню, но чуть позже.

А прежде всего хочу поблагодарить автора – за внятный сюжет, за проработанное повествование, за чистый язык и умело переданное настроение. И Тамара, и Степанович не выглядят картонными, наспех скроенными по неким растиражированным шаблонам персонажами. Это живые люди со своими проблемами, болью, усталостью, разочарованием – и верой в человеческую чистоту и добро. Образ восьмидесятипятилетнего старика настолько трогателен и выписан автором так бережно, что невольно проникаешься горем обманутого инвалида и начинаешь желать свершения пусть и маленького, и абсолютно бытового, но тем не менее – чуда.

Но перед тем как огласить оценку, всё же снова придерусь – к финалу. Да, вот такая закольцованность получается: в начале обзора я придралась и в конце.

«Стараясь не привлекать внимания, она вышла из дома и по тропинке, знакомой до последней кочки, направилась к пруду. Камыши тихо дремали, стоя в ледяном панцире, ничего не видя и ничего не чувствуя, пейзаж давно уже их не радовал. В ожидании снега они изрядно подустали и единственно правильное решение — ждать. Ждать, молча и с надеждой, что, возможно, что-то изменится. И верить».
Вот здесь у меня невольно вырвалась усмешка. Дело в том, что складывается такое впечатление, будто героиня на фоне печальных событий вдруг решила пойти да и утопиться с горя. Возможно, Александр имел в виду совсем другое, но прочитывается именно так, и этот эмоциональный сбой в восприятии повествования немного… не то чтобы так уж портит общую картину, скорее, вносит некую дисгармонию. Всё же лишать себя жизни из-за присутствия в жизни моральных уродов категорически неправильно. И цена слишком дорогая, чтобы платить её за прекращение вызванных чужой подлостью переживаний.

И это предложение: «В ожидании снега они изрядно подустали и единственно правильное решение — ждать» – лучше бы тоже подкорректировать: «В ожидании снега они изрядно подустали и приняли единственно правильное решение — ждать».

А в целом рассказ хороший получился. Шестьдесят баллов.